Прежде, чем продолжить разговор об исторической личности благоверного князя Александра Ярославовича Невского, хочу сделать некоторый обзор читательского обсуждения.
Сама статья писалась в продолжение темы, затронутой публицистом П. Посоховым – об исторических мифах и их восприятии. К сожалению, Пармен Владимирович тему российского исторического мифотворчества развивать не стал – видно, персонаж Александра Ярославича его на борьбу не вдохновляет, а самому вскрыть всю подноготную благоверного Александра просто не хватает духу. Как я и предполагал – вывод Пармена Владимировича о способности «москалей… к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок» оказался слишком уж оптимистическим.
Посему несколько наивной выглядит попытка уважаемого Пармена Владимировича сместить акценты (в простонародье – перевести стрелки) выдвинутой им самим темы о А. Невском как не-имени России, проведя параллели между Невской и Калкской битвами, между Александром Ярославичем и Даниилом Романовичем. То, что русскими князьями и в том, и в другом случае двигало желание «прибарахлиться», сомнений не вызывает. А вот мера ответственности у них разная – Даниил Романович действовал под началом Мстислава Удалого, а Александр Ярославич сам был предводителем дружины. И уж точно никакой апологет Даниила Галицкого даже и думать не смел объявить Калкскую битву победоносной – а вот с Невской битвой такой фортель российских историков почему-то никого не смущает.
Так что если Пармен Владимирович кого и «ущучил» этим своим замечанием (это я говорю форумчанину Ване), то только себя, любимого – и заодно способность «москалей к критическому самоанализу и признанию собственных ошибок» тоже. Стоит ли тогда удивляться, что некоторые «простые форумчане» даже после ознакомления с моей статьей, без тени сомнения продолжают утверждать, что А. Невский разбил шведов в 1240 г.?
Порадовал друг Бранко. Грязные слухи, распускаемые его недругами, что-де Бранко разбирается в древнерусской истории, он решительно развеял в первом же посте, заявив, что «…Житие Невского как раз из 1-й Новгородской летописи» - С ЧЕМ Я ЕГО И ПОЗДРАВЛЯЮ.
Еще бы хотел остановиться на некоторых заблуждениях, связанных с А. Невским.
ПЕРВОЕ. А. Невский – не внук Мстислава Удалого. После Липецкой битвы (1216 г.) Мстислав забрал свою дочь у Ярослава Всеволодовича, о чем свидетельствую как минимум два исторических источника – в то время как годом рождения А. Невского считается год 1220. По (независимым друг от друга) исследованиям украинского историка Махновца и российского историка Дегтярева, третьей женой Ярослава Всеволодовича (и, соответственно, матерью детей Ярослава Всеволодовича) была Феодосия Игоревна, брянская княжна.
ВТОРОЕ. Что А. Невский был истинным православным и отверг корону, предлагаемую ему римским папой – как и предложение перейти в католичество. При этом делают хитрый прищур а-ля Кирилл Калининградский и многозначительно добавляют: а вот Даниил Галицкий…
В действительности дело обстояло несколько иначе. В 1248 г., находясь в ставке Батыя, Александр Ярославович получил письмо от, сказать по правде, довольно неожиданного отправителя – римского папы Иннокентия IV. В своем письме, датированном 22 января 1248 г., папа предлагал «герцогу суздальскому» (Duel Susdaliensi) Александру присоединиться, по примеру его покойного отца Ярослава, к римской церкви. О том, что Ярослав Всеволодович приобщился с помощью Иоанна де Плано Карпини к вселенской церкви, папа пишет уверенно, и даже называет свидетеля, способного это подтвердить самому Александру – некоего военного советника «Емера» (?!).
Кроме того, папа Иннокентий IV очень просил Александра Ярославича в случае татарского наступления извещать о нем «братьев Тевтонского ордена, в Ливонии пребывающих, дабы как только это (известие) через братьев оных дойдет до нашего сведения, мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом, с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать. За то же, что не пожелал ты подставить выю твою под ярмо татарских дикарей, мы будем воздавать хвалу мудрости твоей к вящей славе Господней».
Что конкретно ответил Александр Ярославич, через кого и как этот ответ дошел до папы, точно не известно. Однако сохранилось второе послание папы к Александру Ярославовичу, датированное 15 сентября 1248 г. Из его текста следует, что папа получил на первое послание довольно благоприятный ответ – настолько благоприятный, что обращаясь к «Alexandro», римский папа величает его уже «illustri regi Nougardiae» (славным королем новгородским). Папа умиленно пишет: «…ты со всяким рвением испросил, чтобы тебя приобщили как члена к единой главе церкви через истинное послушание, в знак коего ты предложил воздвигнуть в граде твоем Плескове соборный храм для латинян (in Pleskowe civitate tua Latinorum Ecclesiam erigere cathedralem)»; далее папа просит принять его посла — архиепископа Прусского.
«Король Новгородский» Александр Невский – это, конечно, нонсенс (бессмыслица). Новгород в ту пору не был королевством, а княжение в нем не передавалось по наследству. Но что не скажешь, чтобы умаслить собеседника…
«Житийный» Александр Ярославич на предложение «латинян» рассказать о законе божьем, гордо ответствует: «…а от вас учения не примем». Но «настоящий» Александр Ярославич, как мы видим, был куда менее категоричен и куда более дипломатичен. Конечно, с трудом вериться, что Александр действительно обещал построить католический кафедральный собор в Пскове (хотя, как говорят – обещанного три года ждут). Возможно, речь шла о католической церкви для приезжих заморских купцов. Или же сам папа выдавал желаемое за действительное. Однако следует отметить – одно время Александр Ярославич не гнушался вступать в контакты с католическим духовенством, если видел в том целесообразность.
Правда, после возвращения Александра Ярославича из Каракорума, сведенья о его контактах с католическим клиром прерываются. Вероятно, он потерял к ним интерес – или же угас интерес к самому «новгородскому королю».
Теперь о Данииле Галицком и его «латинском искушении». Как свидетельствует папский легат Иоанн де Плано Карпини, Даниил Романович и его брат Василько Романович в беседах с ним (на пиру) заявляли, что «…желают иметь Господина Папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую Церковь владычицей, и учительницей». Обрадованный Иннокентий IV в 1247 г. издал две буллы, в которых закреплял за Даниилом и Васильком все их земли (что в свете претензий венгров на Галич было весьма кстати), а также запрещал крестоносцам селиться на землях братьев (что тоже лишним не было). От папы Иннокентия IV Даниил принял даже королевскую корону – но при условии оказания действенной помощи против татар. Кстати, весьма примечательно, где именно Даниил короновался. Произошло это в городе Дорогичине, на границе с польскими землями. Этот русский город одно время принадлежал Конраду Мазовецкому, который, в свою очередь, передал его рыцарям Тевтонского ордена. Однако лихим набегом Даниил город захватил, а местного комтура по имени Бруно пленил… Словом, вышла коронация «с намеком». После смерти папы Иннокентия IV, когда римская курия отказалась от организации крестового похода против татар, Даниил прекратил с ней отношения – безо всяческих политических последствий для Галицко-Волынского княжества или изменений в религиозной жизни оного.
Таким образом, Даниил Романович был, прежде всего, татарским противником, а уж потом «западником» - в той мере, которая требовалась для противодействия татарам. Надо полагать, что заключенный политический союз с великим князем владимирским Андреем Ярославичем, скрепленный союзом брачным, также носил антитатарский характер (хотя об этом не объявляли во всеуслышание).
ТРЕТЬЕ. В продолжение темы «латинского искушения». В российской историографии, с легкой руки Л. Гумилева, закрепилось представление, что переезд митрополита Кирилла в Суздальскую землю, к, якобы, истинно православному князю Александру, было актом протеста церковного иерарха против католических заигрываний Даниила Галицкого. Пармен Владимирович, помниться, об этом даже статью написал. Однако летописи говорят совершенно о другом.
В 1250 году, осенью, из Киева в Суздальскую землю приехал новый митрополит киевский, Кирилл ІІІ. Сей Кирилл был, кажется, третий природный русский в митрополичьем клобуке – после Иллариона и Клима Смолятича. Интересна его судьба. Он не был монахом-схимником или знатным книжником, как его русские предшественники. Ранее он был «печатником» (канцлером) князя Даниила Романовича Галицкого, активно помогал тому в его борьбе за Галицкий стол, даже предводительствовал отрядом в триста конных и три тысячи пеших воинов в походе на болоховских князей. В 1246 году Даниил, утвердившись в Галицкой и Волынской земле, а также и на части Киевщины, посылает своего печатника окольным путем в Никею – для посвящения того в митрополиты.
Проезжая через венгерские владения, Кирилл встречается с венгерским королем Белою, и тот просит Кирилла посодействовать в заключении брака между венгерской королевной Констанцией и сыном Даниила, Львом. Понятно, что династическим браком Бела стремился к союзу с Галицким князем – прежде такой союз отвергался самим Белою. Кирилл соглашается – и получает от Белы щедрые дары. Став митрополитом, Кирилл первым делом отправляется на север – и нет никаких сомнений, что его ведут сюда не только сугубо церковные дела, но и «свадебно-дипломатические». И верно – по свидетельству Лаврентьевской летописи, Кирилл прибыл в Суздальскую землю осенью, а «…тоє же зимъı ожени ся князь Ярославичь Андреи Даниловною Романовича, и венча их митрополитъ в Володимери оу святои Богородицы съ єпископомь Кириломъ и много веселья бъıсть». (Кстати, еще один довод против того, что матерью А. Невского была смоленская княжна Ростислава, дочь Мстислава Удалого. Андрей Ярославич – погодок Александру Ярославичу, его родной брат. И если их матерью была Ростислава Мстиславовна, то он женился бы на своей двоюродной сестре – что идет вразрез с тогдашними каноническими правилами, когда браки могли заключать родственники пятой-шестой степени родства).
Однако митрополит Кирилл предал своего Галицкого благодетеля. И случилось это при следующих обстоятельствах.
ЧЕТВЕРТОЕ. О взаимоотношениях А. Невского с татарами.
Проиграв в 1249 году брату Андрею спор за великое княжение, Александр потерял и отчий удел (или же ему был выделен незначительный город – Москва, оставшаяся после смерти Михаила Ярославича без хозяина). Судьба совершила очередной зигзаг – ведь Новгород в наследство не передашь, а, значит, детям Александра уготовано влачить жалкий жребий. От всех этих переживаний Александр занемог – но тут появился митрополит Кирилл. Он лишь приоткрыл завесу тайны перед Александром: готовиться большое выступление против татар! Это выступление поддержат и «латиняне» во главе с самим папой.
Известие сие взбудоражило Александра. Понятно, что поддерживать это готовящееся выступление было ему не с руки: ведь в нем участвовал его брат и соперник Андрей. А вот сорвать это выступление – это был шанс вернуть отчину и заполучить великое княжение. Тем более что в словах митрополита он чувствовал неуверенность, и даже укоризну действиям галицкого патрона: пусть и для освобождения от власти татар-язычников, обращаться за помощью к «латинянам»… - это для православного иерарха тяжелое испытание. Возможно, уже в Новгороде Александр заручился поддержкой митрополита Кирилла – хотя окончательный свой выбор митрополит сделает позже. Как только на Русь пришло запоздалое известие о выборах нового татарского императора – Александр отправляется в Орду, стараясь сделать это быстро и втайне от брата.
Современные историки предпочитают говорить об антизападной позиции Александра как о сознательном выборе, выборе в пользу «злых» татар, которые, мол, не покушались на русские устои, на православие. Но видеться, что «татарский выбор» Александра есть только реакция на сложившиеся обстоятельства.
Андрей узнает о татарской опале слишком поздно – Неврюева рать уже движется к стольному граду. Андрей бежит (в Швецию), татары захватывают Владимир и Переяславль-Залесский, митрополит выходит встречать победителя крестным ходом. Итак, Кирилл ІІІ также сделал свой выбор – выбор в пользу победителя – и нет ни одного известия, чтобы киевский митрополит, бывший холмский епископ, появился в Южной Руси, пока жив был Даниил Романович Галицкий. Это делает честь Кириллу как ловкому политику – но не как пастырю человеческих душ.
Российские историки с явной неохотой говорят о сем эпизоде из биографии благоверного князя, выдвигая при этом изощренные гипотезы типа личной инициативы Батыя облагодетельствовать Александра Ярославовича великим княжением – вопреки, ясно-понятно, желанию самого благоверного князя. Однако если все перипетии связаны только со сменой Андрея Ярославича на Александра Ярославича, одобренные чуть ли не самим Менгу-ханом, то почему под татарский удар попадает еще один сын Ярослава Всеволодовича, Ярослав Ярославич? Почему татары убивают его жену и берут в плен его детей? Уж он-то не «ставленник враждебного каракорумского дворца»?!
Тут стоит снова вспомнить В.Н.Татищева. В своей «Истории Российской», излагая события 1252 года, он писал, что «жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна».
С «княжением» и «тамгами» все понятно – но вот «грады отеческие»?.. Ярослав Ярославич упоминается под 1254 годом, как князь «Тферской», где «Тферь» - его «отчина» (получена от отца). Однако во время «Неврюевой рати» жена и дети его были схвачены в Переяславле-Залесском. Что они там делали? Ответ кажется очевидным: ОНИ ТАМ ЖИЛИ. Очевидно, перебравшись во Владимир-на-Клязьме, Андрей Ярославич отдал крупнейший отцовский удел не Александру, с которым побил горшки, а Ярославу – заодно привлекая брата на свою сторону. Какой удел дал Андрей Александру – остается только гадать. Но в 1252 году только с подачи Александра Батый мог приказать схватить Ярослава и его семью – чтобы вернуть не только великое княжество владимирское, но и отцовский удел своему верному вассалу. И это была первая кровь, пролитая в борьбе между двумя ветвями Ярославичей – потомками А. Невского (московские князья и цари) и Ярослава Ярославовича (тверские князья).
***
Правление князя Александра Ярославовича (Невского) пришлось на самые тяжелые и безрадостные годы существования Руси – Батыево нашествие и начало татаро-монгольского ига. Потому правление это при всем желании никак нельзя назвать триумфальным – все время Александр Ярославович, как и отец его, боролся за власть для себя и своих потомков. Если оценивать деятельность Александра Ярославовича по этому критерию, то его правление было успешным, так как дети и внуки его застолбили за собой право на титул великих князей и царей московских.
Как и его отцу, Александру Ярославовичу пришлось повоевать. Но сказать, что он был великий полководец и оставил след в военном искусстве – было бы преувеличение. Залесская Русь на то время была слаба – и главным оружием Александра Ярославовича были подкуп и интриги. Для сохранения личной власти (под покровительством татар) Александр Ярославович не брезговал не только жаловаться хану на своих противников, но даже отрезать носы и выкалывать глаза тем, кто сопротивлялся татарам – как это произошло в Новгороде в 1257 г.
Далек он был и от понимания «общерусского единства», потому, не задумываясь проинформировал хана Батыя о попытках Даниилы Галицкого и его зятя Андрея Ярославовича восстать против татарского владычества: химерами он не увлекался, да и был ли у Даниила хоть один шанс?
Однако не был он и записным злодеем: Александр жил в суровую эпоху средневековья, и действуй он по-другому, вряд ли чего-либо достиг бы.
Но возникает вопрос: как в сознании миллионов людей, причем не только простых граждан, но и профессиональных историков, Александр Ярославович превратился в мужественного рыцаря, выдающегося полководца, «общерусского» борца против чужеземного владычества, и добродетельного правителя – то есть стал тем, кем он не был на самом деле?
Это отдельная история.
***
Первая попытка представить Александра Ярославовича не только как великого князя, но и святого была предпринята в великое княжение его сына Дмитрия, когда было написано первое «Житие…» князя (всего известно не менее 15 редакций). Наверняка «Житие…» было написано с благословения одного из сподвижников Александра Ярославовича митрополита Кирилла ІІІ, который к тому времени был еще жив. Некоторые исследователи приписывают написание «Жития…» самому Кириллу, что кажется маловероятным.
В конце XIII – начале XIV вв. в Залеской Руси произошел резкий скачек численности святых. Каждое княжество обзавелось своим святым, часто – княжеских кровей (таких насчитывалось около 50). Появились даже целые династии святых князей.
Но Александр Ярославович был признан святым только после 1380 г. Случилось это так.
По возвращению князя Дмитрия Донского из победоносной Куликовской битвы монахи монастыря Рождества Святой Богородицы объявили об обретении святых нетленных мощей Александра Ярославовича, а также о том, что накануне Куликовской битвы монастырский пономарь, спавший в церкви, проснулся от яркого света и увидел, как при зажегшихся самих по себе свечах два старца (святые Борис и Глеб) обращаются к Александру Ярославичу со словами, призывающими оказать помощь праправнуку Дмитрию. Нетленные мощи Александра Ярославича положили в открытую гробницу, а на следующий год митрополит московский и всея Руси Киприан официально зарегистрировал факт обретения мощей, совершив над ними службу. Тогда же была написана первая икона Александра Ярославича, изображающая его в образе схимника, в монашеском одеянии.
Надо сказать, что среди предков по мужской линии Дмитрия Ивановича благоверных князей до того времени не было, а Александр Ярославич был Дмитрию Ивановичу родной прапрадедушка по отцовской линии (объявив Александра Ярославовича святым, и Дмитрий Иванович получал как его потомок определенную часть святости.)
Злые языки говорили, что монахи монастыря Рождества Святой Богородицы, прежде бывшего главным монастырем Залесской Руси, решили таким вот образом привлечь к себе внимание и оспорить первенство у Троице Сергиева монастыря, куда даже великий князь Дмитрий заезжал за благословением. Но кто ж им поверит?
Впрочем, даже тогда культ Александра Ярославовича не стал всеобщим. В разных княжествах продолжали более чтить своих благоверных князей. Кроме того, 23 мая 1491 года в монастыре Рождества Святой Богородицы случился пожар; по некоторым сведеньям рака с мощами Александра Невского сгорела.
«Того же месяца маиа въ 23, въ понедельникъ, згоре градъ Володимеръ весь и посады и церковь Пресвятыя Рожество в монастыри, внутри града, выгоре и тело князя великого Александра Невьского згоре, а всехъ церквей во граде згорело девять, а на посаде тритцать, и много беды тогда градскимъ людемъ и крестьяньству», - Типографская летопись
Но нет! – как ПОЗЖЕ оказалось, рака чудесным образом спаслась (?!).
Уже в первое царствование, царствование Иоанна Васильевича IV Грозного состоялся т.н. «Стоглавый» собор под председательством московского митрополита Макария (1547 г.). На нем, взамен сонма удельных святых, были определены двенадцать святых Русской Православной Церкви, среди которых оказался и Александр Ярославович. Наверное, Александр Ярославович импонировал первому московскому царю не только тем, что был его предком по отцовской линии, но и что он воевал против ливонцев и шведов – ведь и Иван Васильевич воевал против них.
Следующая волна почестей Александру Ярославовичу пришлась на царствование Петра Алексеевича Романова (Первого). Он не был Рюриковичем – но, подобно Иоанну Васильевичу, затеял войну со шведами. Более того – театр боевых действий против войск Карла ХІІ был как раз в тех местах, где якобы произошла «Невская битва». В 1710 году у впадения в Неву речки Черной был заложен монастырь в честь Святой Троицы и святого Александра Невского. В условиях войны средства на строительство найти было непросто; и царь решил проблему финансирования нового монастыря оригинально: к нему был приписан богатейший Иверский монастырь со всеми вотчинами и доходами и часть угодий не менее обеспеченного московского Новодевичьего монастыря. В результате еще не построенный монастырь стал одним из богатейших в России. В 1797 году (т.е. на 87-м году существования), по указу императора Павла I, монастырь получил статус Лавры – третьей по счету после Киево Печерской (получила статус Лавры в 1598 г., на 547 году существования) и Троице Сергиевой (в 1744 г., на 407-м году).
Но и это еще не все. 30 августа 1724 года, в аккурат в 3-ю годовщину Ништадского мира, раку с мощами благоверного Александра Ярославича доставили на галеру, гребцами на которой были высшие государственные сановники. Петр занял место рулевого. Грести пришлось недолго – и вот галера оказалась в новой столице новой империи, Петербурге. На берегах Невы выстроились войска, столпился народ. Под артиллерийский салют и колокольный звон раку перенесли на берег. Как свидетельствуют, Петр Первый открыл раку с мощами ключом, посмотрел на них, потом закрыл и выбросил ключ в реку.
Кроме того, Петр Первый задумал учредить новый орден, названный в честь благоверного Александра Ярославича. Но не успел. Впервые орден был пожалован уже вдовствующей императрицей Екатериной Первой в мае 1725 года – в день бракосочетания дочери Анны с герцогом Голштейн-Готторпским Карлом Фридрихом. Это была одна из высочайших наград Российской империи (девиз Ордена – «За труды и отечество»); впрочем, к концу существования империи орден чаще красовался на груди престарелых высших сановников, и был гереатрической, а не героической наградой.
Последний пик прославления Александра Ярославича пришелся на предвоенные и военные годы Великой Отечественной Войны. Прекрасный фильм Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» (1938 г.) покорил сердца зрителей (хотя несколько и отступил от исторической правды), а во время войны стал воистину патриотическим призывом на борьбу с фашистскими захватчиками. Также во время Великой Отечественной войны, в 1942 г., был учрежден советский орден Александра Невского, которым награждались командиры от взводов до дивизий включительно, проявившие личную отвагу и обеспечившие успешные действия своих частей. Однако, как мы видим, учредители ордена понимали полководческий масштаб Александра Невского, и орден сей был самым младшим из полководческих орденов (после Ордена Победы, Кутузова, Суворова, Хмельницкого).
Как пишет современный российский историк А. Широкорад, «…легко заметить, что всплески популярности Александра Невского каждый раз совпадали по времени с очередными конфликтами со шведами и немцами, например, в начале XVIII века в ходе Северной войны, в конце 30-х годов XX века при обострении отношений с гитлеровской Германией». В этом вопросе с ним трудно не согласиться.
Итак, как мы видим, культ Александра Ярославовича Невского на протяжении веков создавался. При этом действительный исторический образ великого владимирского князя и образ мифологический начали настолько разниться, как будто речь шла о совершенно разных людях. Историки с середины XVIII в. столкнулись поистине с неразрешимой дилеммой: чтобы соблюсти свою профессиональную честь, нужно было рассказать правду, во многих отношениях горькую, о самом Александре Ярославиче; но при этом приходилось бить по сложившемуся столетиями национальному (и религиозному!) мифу, что не только неприятно и смахивает на национальный мазохизм, но в некоторые периоды было чревато такому принципиальному историку неприятностями. Впрочем, каждый из историков решал эту дилемму по своему усмотрению.
Историческое научное сообщество весьма медленно дрейфует к раскрытию своих «скелетов в шкафу». Ибо, как сказал император Николай Второй, подводя дискуссию о годе появления Рюрика на берегах озера Ильмень, «…так учен был (я) в свою молодость, и слишком стар, чтоб верить другому».
