В первой статье цикла мы показали, что нынешняя экономическая модель, основанная на переносе нерентабельной в западных условиях промышленности в страны с дешевой рабочей силой, исчерпала себя. Поскольку этот процесс, начавшись в 80-х годах прошлого века, по состоянию на сегодня достиг таких масштабов, что развитые страны уже, практически, ничего не производят. Потому они вынуждены все покупать за границей, обогащая государства, на территории которых размещены индустриальные мощности.
Конечно, все далеко не так однозначно, как я написал выше. Ведь владельцем большинства этих мощностей, а значит, и прибыли с продажи продукции являются американские и европейские транснациональные корпорации, которые кровно заинтересованы в том, чтобы Запад потреблял, а весь остальной мир производил. Потому, получив свои сверхприбыли, они возвращают их в экономику путем раздачи кредитов как частным лицам, так и государствам. Именно здесь и кроется корень огромной кредитной задолженности рядовых американцев и США как государства. Люди должны были потратить деньги, которые им не принадлежат, чтобы механизм аутсорсинга продолжал работать, а США должны были стать мировым гегемоном, чтобы гарантировать стабильное существование мировой экономики.
Но, как мы все прекрасно понимаем, брать новые кредиты, чтобы отдавать старые — это плохая стратегия. Час расплаты настал в 2008 году, когда американцы массово не смогли выплатить долги по ипотеке, что запустило механизм биржевого кризисаи спровоцировало самую крупную финансовую катастрофу с 1929 года. Следующие 10 лет можно чудесно описать фразой «не летим, а тихо падаем».
Американцы больше не могли потреблять в прежних масштабах, что замедлило скорость роста китайской экономики. Вследствие этого цены на сырьевые товары, в целом, понизились, что вылилось в дестабилизацию регионов, завязанных на торговле сырьем (постсоветское пространство, Ближний Восток), и привело к власти плеяду новых агрессивных авторитарных лидеров.
Во второй статье цикла мы, опираясь на работы таких исследователей, как К. Поланьи, Г. Стэндинг и З. Бауман, показали, что разгул неконтролируемой транснациональной торговли не только вылился в рост экономики, но и привел к повреждению социальной ткани вовлеченных в нее обществ.
В своей книге «Великая трансформация» Карл Поланьи показал, что свободный рынок требует свободной рабочей силы, которая готова в любой момент бросить все в поисках лучшей жизни. Таким образом, разрушаются все устойчивые социальные связи и институты. Потому вся история Европы и шире — мира основана на попытке найти равновесие между рынком и социальной устойчивостью.
Линию, которую заложил К. Поланьи в 1944 году, продолжил в своих размышлениях известный британский социолог Зигмунт Бауман, показавший, что в нынешних условиях общество практически прекратило существовать. Поскольку в современных условиях все устойчивые социальные связи подвергаются эрозии. Наиболее успешные люди — это наиболее мобильные люди, а те, кто не смог отбросить наследие вчерашнего дня, проигрывают в гонке за успехом. Такое положение вещей погружает общество в состояние глубокого отчаяния и приводит к полной потере моральных ориентиров. Остается только стремление как можно больше заработать и потребить.
Однако ключевой социальной язвой нынешнего постиндустриального общества является формирование такой социальной группы, как прекариат, которую подробно описал британский экономист Гай Стэндинг в работе «Прекариат: новый опасный класс». Прекарии — это люди без стабильной занятости, постоянно балансирующие между временной/неполной занятостью и безработицей. Они могут свести концы с концами, но, в конечном итоге, у них нет никаких перспектив в жизни. Они находятся в состоянии глубокой социальной изоляции и морального истощения вследствие того, что вынуждены постоянно кочевать с места на место. Потому единственным способом подвигнуть их на коллективное действие является мобилизация по национальному признаку. И они охотно откликаются на нее. Поскольку, находясь в самом низу общественной иерархии, прекарии, конкурируя за рабочие места, неминуемо сталкиваются с представителями нацменьшинств. И большинство из них понимает, что они оказались в столь плачевном состоянии потому, что их работу на заводе отобрали условные «китайцы», готовые вкалывать за еду.
Этой статьей мы завершаем цикл и постараемся подвести итоги, а также объяснить читателю, почему нынешнее положение вещей в мире неминуемо приведет к появлению фашистских режимов в той или иной форме.
Для этого нам следует вновь вернуться к Карлу Поланьи, который, как мы уже говорили в прошлой статье, был венским евреем, прожившим большую часть своей жизни в Центральной Европе. При этом, не будучи домоседом, он активно участвовал в военных конфликтах, революциях и прочих формах политической жизни того периода.
По его мнению, Первая мировая война была вызвана тем, что общество, стремясь защитить свои устои, начало активно вмешиваться в работу рынка. И поскольку каждое государство тянуло одеяло на себя, используя протекционистские меры для защиты своего внутреннего рынка, глобальная экономика потерпела крах. В результате, хотя начало XX века вошло в историю как эпоха экономического процветания, дефицит свободной международной торговли привел к тому, что большая война стала неизбежной. Хотя, по факту, все страшились ее и пытались оттянуть, как могли.
В нынешней ситуации мы практически видим повторение сценария столетней давности. Международная торговля не является столь выгодной, как раньше. И для стран первого мира единственным способом исправить ситуацию в экономике и дать представителям прекариата нормальную работу является протекционизм. А это неминуемо разрушит мировую экономику и нанесет огромный удар геополитической стабильности.
Конечно, не стоит излишне драматизировать. Мы не знаем, как именно и насколько быстро будет протекать процесс, начавшийся в 2008 году.
Возможно, у нас есть еще 10–15 лет до того, как все рухнет. Так, в конце XIX века периоду победы протекционизма предшествовала Длинная депрессия 1873–1896 годов. Тогда она вылилась в череду экономических кризисов, последовательно водивших хороводы по всем более или менее развитым странам той эпохи.
Таким образом, не надо быть Нострадамусом для предсказания того, что в ближайшие годы националистические силы будут на подъеме, а количество горячих точек на планете будет множиться с каждым днем.
Но национализм и фашизм — это разные вещи, которые не следует путать между собой. Сами по себе экономический и государственный национализм не несут в себе ничего плохого. Поэтому нам следует углубиться в историю и дать определение фашизму, отделив его от более здоровых течений национализма. Точнее, нам следует дать ответ на вопрос: что такое фашизм?
Для этого мы вновь обратимся к Карлу Поланьи, который, сочиняя свою монографию в разгар Второй мировой войны, не мог избежать вопроса о том, какие бездны породило фашистское зверье.
К. Поланьи, как очевидец событий и до некоторой степени соотечественник Гитлера, обращает внимание, что фашизм изначально не был массовым движением. В большинстве стран, где побеждали коричневые, фашизм зарождался буквально из ничего, стремительно развиваясь и захватывая власть, при странной пассивности тех, кто мог бы оказать ему сопротивление.
Поэтому Поланьи считал, что ошибочно рассматривать фашизм как целостное идеологическое движение. О фашистском сдвиге скорее следует говорить как о социальном явлении, которое происходит тогда, когда рынок теряет контроль над обществом. Поэтому первые ростки фашизма появились после окончания Первой мировой войны, во время тотального хаоса на руинах проигравшего блока, но как только все наладилось, про это движение все забыли. Кроме Италии, где Муссолини смог прийти к власти, тем самым дав название этому явлению.
Про фашизм вновь вспомнили в разгар Великой депрессии, когда вследствие небывалой экономической катастрофы люди потеряли все. И тут, буквально из ниоткуда, появились фашисты, которые теперь приходили к власти всерьез и надолго.
По мнению К. Поланьи, механизм фашистского сдвига до неприличия прост. Власть и все существование элиты в современном обществе основаны на доступе к финансовым ресурсам, которые предоставляет рынок. И поэтому, когда рынок уходит с арены социальной жизни, вся правящая элита оказывается подвешенной в воздухе. Теперь, чтобы гарантировать себе дальнейшее существование и защитить свои привилегии, она должна закрепить свой статус на социальных, а не экономических основаниях. А это категорически не сочетается с любой формой демократии. Поскольку для того, чтобы получить возможность конструировать нужные социальные отношения, верхам необходимо изолировать страну от внешнего влияния и поставить ее под полный контроль.
В результате к власти вскоре приходит местная версия бесноватого ефрейтора, которая перестраивает общество на внерыночных основаниях, возрождая архаичные формы общежития. При таком положении вещей исследователям крайне трудно найти ценностное ядро, которое могло бы объединить все фашистские режимы, поскольку каждый из них неминуемо несет на себе отпечаток породившего его общества. Австрийский католический фашизм достаточно радикально отличается от протестантского национал-социализма, а оба они крайне далеки от итальянского или испанского (средиземноморского) фашизма.
Как же мы можем приложить прозрения К. Поланьи к сегодняшней ситуации? Прежде всего нужно помнить, что нынешнее общество намного более деформировано невидимой рукой рынка, чем Европа времен Великой депрессии 1929 –1933 годов. Тогда угрозе фашизма было кому противостоять как с правого, так и с левого фланга политического спектра.
Во-первых, существовали реальные и упорные сторонники коммунизма, которые действительно были готовы убивать и умирать за свое дело.
Именно против них, как правило, боролись фашисты всех мастей. Ныне же, после распада СССР, европейские и американские «социалисты» превратились в сборище умелых политических проституток. Их лозунги давно потеряли былую радикальность, а поведение можно охарактеризовать фразой: «Когда же надо прислужиться, и сам сгибался в перегиб». Главам социалистических партий дали свой кусок пирога, и они стали частью правящей элиты. И если произойдет глобальная экономическая катастрофа, они будут способствовать победе фашизма на общих основаниях.
Во-вторых, в межвоенной Европе все еще существовали такие институты, как традиционная аристократия и церковь. Они составляли оппозицию справа по отношению к различного рода фашистским вывертам. Конечно, тут не было такого непримиримого антагонизма, как у коммунистов, но эти силы, в той или иной степени, умели набросить узду на местечковых диктаторов. Ныне же, как мы прекрасно понимаем, эти силы давно забыли про свою суть, опустившись до уровня экзотики, и готовы принимать позы, диктуемые им плебсом.
Внимательный читатель заметит, что, говоря о правых и левых, мы обходим скорбным молчанием либералов. Правда состоит в том, что либеральные убеждения, в своей массе, умирают вместе с рынком. Поскольку капитализм, в значительной степени, является надругательством над природой человека. (Об этом мы долго говорили в предыдущей статье). Другое дело, что он приносит с собой не только межличностную изоляцию, конкуренцию за место под солнцем и низведение общественной морали до уровня бесплотного призрака, но также дает нам демократию, права человека и более или менее достойный уровень жизни (по крайней мере, в странах первого мира). Но в процессе глобальной экономической катастрофы плюсы стремительно исчезают. И в таких условиях фашизм выступает как возвращение к естественному состоянию вещей, что широкие народные массы воспринимают на ура.
Потому, говоря об условиях, которые могут привести к фашистскому сдвигу, мы видим схватку (нерыночных) авторитарных идеологий над трупом либеральной демократии. Но если фашисты строят массовое общество вождистского типа, которое по своей природе строго локально, то коммунисты выступают под знаменами мировой революции, стремясь к уничтожению старых государств и установлению мировой диктатуры пролетариата. Что автоматически делает их врагами фашистов номер раз. Аристократия и церковь, тем временем, хотят просто и нелукаво вернуться в XVII век, посадить королей на трон, загнать холопов обратно в стойло и сказать, что такова Божья Воля. Они готовы мириться с фашизмом, как меньшим злом на фоне возможной победы коммунизма, но не более того.
Таким образом, очевидно, что в странах первого мира никаких предохранителей против фашизма фактически уже и нет. И если правящая элита развитых государств окажется перед лицом потери власти, она сделает все от нее зависящее, чтобы не допустить этого. Конечно, можно начать разводить демагогию о том, что, дескать, у западных стран глубокие демократические традиции, которые якобы такого не допустят. Но тут есть нюанс.
В свое время американский историк Барингтон Мур-младший высказал мысль, что социальные науки во многом являются заложниками успеха наук о природе, заимствуя из них понятия, используемые для описания неживой материи. Одним из таких заимствований является понятие инерции, которое часто применяется в политике и социальных науках для объяснения чего не попадя. А правда, по мнению Мура-младшего, состоит в том, что никакой инерции, по сути, нет. И если действительно радикально изменить правила игры, то общество резко изменится вслед за ним. Что мы, кстати, и наблюдали в 1990-е, после краха СССР.
Нужно понимать, что история пишется в угоду нынешнему политическому моменту. Сегодня у нас демократия, и мы выпячиваем демократические моменты, а завтра у нас фашизм, и мы гордимся великими диктаторами. «Кто контролирует настоящее, тот контролирует прошлое».
А фактически история нынешних развитых стран пугающе неоднородна и демонстрирует как демократические, так и авторитарные тенденции в равной мере и быстрые радикальные смены правящих режимов на фоне глубокой пассивности населения.
Поэтому ключевым вопросом, который стоит перед нами, не является вопрос, победит ли фашизм, а где именно он победит и под какими лозунгами. Уинстон Черчилль не зря говорил, что «фашисты будущего будут называть себя антифашистами». Фашизм победил в первой половине прошлого века в значительной степени потому, что альтернативой ему были коммунисты, которые пугали власть предержащих до ужаса.
В нынешней ситуации эту роль занимают т. н. правые популисты. Следовательно, у нас есть очень хороший шанс увидеть победу «леволиберального» фашизма в развитых странах. Когда под лозунгом борьбы с «популистами» будет приостановлено действие демократических институций и ограничены права и свободы населения. Конечно, исключительно для его же блага и исключительно «временно».
А потом население получит то, чего оно изначально хотело от «популистов»: протекционизм, изоляцию от внешнего мира, патерналистское государство, способное помочь тому, кто оступился. Не стоит забывать, что практически все фашистские режимы в первые годы своего существования были крайне популярны. Во многом потому, что реализовывали социальную программу своих социалистических оппонентов.
А чтобы не возникало неприятных вопросов о том, что же случилось с демократией, режим щедро приправит свою внутреннюю политику леволиберальной культурной программой. Посмотри, у нас легализованы однополые браки, у нас гендерное равенство, у нас мультикультурализм...
Но проблема в том, что все вышеперечисленное не имеет прямого отношения к демократии и вполне может существовать и в тоталитарном обществе. Под лозунгом «Делай что хочешь, пока любишь фюрера».
В странах же, где труба пониже и дым пожиже, скорее всего, все будет традиционно. Легко представить, как украинская олигархия, лишившись финансового фундамента, на фоне глобальной экономической катастрофы приводит к власти каких-то социал-националистов, которые перестраивают нашу страну по своему вкусу.
В принципе, можно сказать, что процесс ползучей фашизации в Украине и, особенно, в России уже идет полным ходом. Правда, если в РФ это выглядит как продуманная стратегия властей, то наши олигархи к таким вещам приходят полуспонтанно. Поскольку планирование у них, как у амебы: они могут лишь реагировать на происходящее, а не создавать его. И потому, когда все рухнет, очевидно, кто победит.
Здесь нам следует задать последний вопрос: а так ли страшен фашизм, как его малюют? Мы все знаем, что фашизм — это плохо. Никто с этим не спорит. Но хочется знать, насколько плохо и плохо по сравнению с чем?
Прежде всего нужно понимать, что в странах, где произошел фашистский сдвиг, альтернативой ему был кровавый хаос гражданской войны. Причем войны не между либералами и фашистами, а между фашистами и коммунистами. Ярким примером подобного сценария является война в Испании 1936- 1939 годов и, с некоторой натяжкой, Гражданская война в Российской империи, если мы согласимся рассматривать белогвардейское движение как протофашистское. В любом случае на выходе, как показывает история, получается тоталитарное диктаторское государство. Так зачем устраивать гражданскую войну, если результат одинаков?
На втором месте стоит обвинение фашизма в милитаристском и человеконенавистническом характере. В этом заявлении есть часть правды, оно подтверждено историческими фактами. Военные преступления Третьего Рейха и его союзников во время Второй мировой войны просто ужасны, но правда состоит в том, что мы видим только одну сторону медали.
Поскольку вина за преступления против человечества лежит в основном на Третьем Рейхе, который в условиях войны смог навязать свои идеологические предпочтения другим фашистским режимам. Которые часто не разделяли устремления своего союзника относительно уничтожения евреев и построения лагерей смерти.
Не стоит забывать, что по своей природе фашистские режимы крайне локальны. Они последовательные антиуниверсалисты и склонны рассматривать друг друга как потенциальных врагов в не меньшей мере, чем режимы, опирающиеся на другие идеологии. Гитлер смог собрать их в единый блок по чисто прагматическим соображениям, пообещав колонии в разных частях света: как на территории, принадлежащей СССР, так и в Северной Африке.
Неудобная правда состоит в том, что на территории СССР фашисты вели себя ровно так же, как записные либералы из Франции и Великобритании в своих колониях.
Другое дело, что у «черных негров» из оружия были копья да мотыги, а у славянских «белых негров» были Т-34, ИЛ-2, а также руководящая и направляющая роль партии. В результате «маленькая колониальная война» превратилась в кровавую баню, законченную Красной армией в Берлине.
Тем временем в Западной Европе даже нацисты вели себя, как люди с людьми. Так, многие французские интеллектуалы -- такие, как Альтюссер или Поль Рикер, начали свои карьеры от нечего делать, годами находясь в немецком плену, а Жан-Поль Сартр в своих воспоминаниях даже назвал время, проведенное в немецком лагере для военнопленных, самым свободным периодом своей жизни.
Также многие забывают, что фашизм — как явление на государственном уровне — не закончился 9 мая 1945 года. Он вполне успешно продолжил существование в Испании, Португалии, Бразилии и Аргентине, где, в случае с Испанией и Португалией, тихо умер своей смертью в 70-е годы прошлого века, а в Бразилии и Аргентине и того раньше. Фактически во всех случаях, когда фашизму позволили отбыть свой срок до конца без внешних интервенций, он тихо существовал без каких-либо внешних и внутренних эксцессов. После чего постфашистские страны тихо интегрировались обратно в рыночное сообщество и перешли к либеральной демократии.
Можно сказать, что фашизм является достаточно закономерным этапом функционирования общества, когда его порожденная рынком структура находится в кризисе. И по завершении кризиса на глобальном уровне лишь вопрос времени, когда фашизм уступит свои позиции более либеральному режиму.
Таким образом, бояться фашизма так же глупо, как опасаться температуры, а не вируса гриппа, его породившего. Когда организм решит проблему с вирусом, температура, как и другие симптомы, уйдет сама собой.
Нам стоит опасаться вовсе не фашизма, а глобального кризиса всего мирового уклада и порожденных им катаклизмов. Поскольку к тому времени, когда на горизонте появится реальная, а не выдуманная угроза фашизма, на фоне экономических кризисов, войн, голода и эпидемий, фашисты будут выглядеть не врагами, а спасителями.
