Да, странное у меня ремесло. Я зарабатываю на жизнь свою и семьи за счёт проблем других. Точнее, их решением. И я думаю, что умею это делать. Пусть не в совершенстве, но кто и как может определить идеальный результат?
Моё основное ремесло — адвокатура. По формальному определению я представляю интересы разных лиц в отношениях с другими разными лицами. И моя общая задача, чтобы эти отношения были правильными. А ещё лучше — законными. Хотя, закон — это такие прописные правила игры, на которые все оглядываются, но стараются обойти. И вот как тут соблюсти интересы клиента, и при этом чтобы Закон не пострадал? Не всё так просто...
Вот чтобы понять, каково свободному человеку зарабатывать на жизнь свою и близких решением проблем других, случай приведу. Наверное типичный. Да и не один.
В общем, в один из самых обычных довольно пасмурных дней я не стоял в очереди в какую-нибудь канцелярию и не вещал умные истины в судебном заседании. А просто сидел у себя в офисе, не в рабочей форме одежды (в смысле галстука с костюмом) и занимался любимым делом — думал. О чём, точно не помню, да и неважно.
Делал это традиционным способом: вычитывал документы клиента, кажется, что-то связанное со страховым регрессом или с поручительством по кредиту, время от времени отвлекаясь на интернет-серфинг. Офис мой довольно уютный, а я не требовательный, поэтому даже чашечка остывшего кофе скорее радовала, чем раздражала.
С утра не было посетителей: местные сумасшедшие меня давно уже не беспокоили, и желающих получить «бесплатный» совет тоже где-то носило. И в самый разгар переваривания расчётов со сроками давности, ко мне без стука (хотя я к этому уже привык) буквально ворвалась жена собственника здания, в котором я арендую мой скромный офис. Я её знал скорее наглядно, иногда издали общался с её мужем, но все арендно-коммунальные взаимоотношения у меня были с их местным управляющим.
Я не помнил за собой каких-либо прегрешений, позволяющих так нестандартно поздороваться, поэтому ничего не ответил, а просто выжидательно посмотрел на Ангелину Фёдоровну (так звали «хозяйку»). Компьютерные очки на носу видимо придали мне значимости и немного успокоили её, она присела с другой стороны стола и стала внимательно разглядывать меня. Я, в свою очередь, её не торопил.
Не торопясь я взял чашечку с совсем уже остывшим кофе, медленно сделал маленький глоток, и, не отрывая глаз от пришедшей, поставил чашку на блюдце. Ангелина Фёдоровна, навалившись роскошной грудью на мой стол исподлобья смотрела на меня, то ли изучающе, то ли решалась что-то сказать. Перебивать не в моих правилах, так как хорошо созревший клиент сушит мозг меньше и выражает свои пожелания чётче. Поэтому я просто медленно встал, подошёл к кофеварке и обернулся, вопросительно глядя на драгоценнейшую Ангелину Фёдоровну. Она уверенно кивнула. Я достал коньяк — она кивнула ещё уверенней.
Что ж, не жаль коньяку и кофе — теперь разговор будет серьёзным и откровенным. Я это знал. И не ошибся, после первого глотка роскошная женщина, почти не увядающей классической красоты, глубоко вздохнула и наконец выдала: «Он урод!».
О, как много она этим сказала! Уверенные интонации безошибочно определили «уродом» её мужа, а довольно спокойное произношение сказало о длительной запущенности проблемы.
Муж её, Семён Львович, был происхождением из интеллигентной семьи. Но за время богатения на «кидках» в смысле воспитания потерял почти всё, вложенное в него родителями. Напротив, Ангелина Фёдоровна, несмотря на свои глубоко провинциальные корни, от которых осталась только плохо скрываемая любовь к шансону, смотрелась на фоне Семёна Львовича просто прима-балериной. В Эрмитаже.
Наверное потому, что мне приятнее работать с совершенно посторонними потенциальными клиентами, я никогда не пытался навести справки о внутренних проблемах этой четы, а о внешних довольно часто писалось в Интернете. Причём то, что там всплывало, было не совсем по моему профилю. Потому раз уж мне судьба послала такой разговор — я не хотел быть его инициатором.
Однако терпение моё было вознаграждено. Глотнув коньяку залпом, говорила она довольно спокойно. И по тому, что вполне связно, вызрел этот разговор давно. Видимо с тех пор, как Семён Львович не просто стал жить раздельно в буквальном смысле, а и перестал общаться с Ангелиной Фёдоровной в принципе.
Раздел имущества и бизнеса в таких кругах дело хоть и хлопотное, но привычное. Но здесь главным камнем преткновения, как это ни странно, стал не капитал. Не собственность, не бизнес, и даже не «фамильные ценности», которых оказалось немало. Видимо, свою роль сыграл один их первых в этой местности брачных контрактов, в своё время предусмотрительно предложенный кем-то из друзей молодых романтика-кидала и проститутки-индивидуалки. Единственное, что не поддавалось разделу, так это их сын, возраста позднепубертатного периода, имеющий имя Максим.
Максим был очень поздним и единственным ребёнком этой четы. Родился он тогда, когда его родители уже отчаялись иметь продолжателя рода и наследника. Это был подарок небес, до сих пор неизвестно за что. Сам продолжатель-наследник хорошо это знал, и пользовал такое положение с успехом.
Родители не чаяли в нём души настолько, что по трогательному описанию Ангелины Фёдоровны я понял, что из Максима Семёновича вырос моральный урод. Точнее, аморальный. В свои-то 17 неполных лет. И дело не только в том, что ему никто и никогда ни в чём не отказывал, а все похождения прощались. Даже если они заканчивались гибелью случайно оказавшихся под колёсами ВМW посторонней бабушки с внучкой. Он заранее знал, что мир у его ног по факту рождения. Ему в угоду наказывали и прощали, развращали и «забывали» в СИЗО навсегда, покупали «рабов» и позволяли любые оргии. Словом, «их высочество» давно уже стал «их величеством»...
То, что его родители за любую цену готовы оставить его за собой, Максим знал. Не просто знал, а пользовался в полной мере, шантажируя и манипулируя обоими. Наверное, это единственное что у него получалось хорошо.
Мне бы очень не хотелось браться за это дело по нескольким причинам. Не только потому, что у таких клиентов, как правило, есть кому такое расхлёбывать. Идут к таким, как я, либо потому что уже никто не берётся, потому что невыполнимо, либо просто нужно меня использовать. Второе — принимаю крайне редко, когда вижу возможность переиграть клиента. А первое... Я не азартен, не принимаю вызовов. Считаю, что настоящая сила в доказательстве не нуждается. А слабость тем более. Потому в таких случаях беру дела, когда вижу возможность нестандартного решения проблемы. Свобода творчества, как ни странно, бывает и среди трудящихся в моём цеху.
В брачном контракте, со слов теперь уже клиентки, упоминания о ребёнке не было. Нужно оговориться, вообще — многое было со слов. Клиенты, сколько не убеждай, документы если и несут посмотреть, то хаотически и далеко не все. Или много, но не то, что нужно. В нашем случае документов было... ну, точнее, почти не было. Дело-то секретное. Даже от меня.
Предоплату я взял, мотивировал долго и настойчиво — к сожалению, чем богаче категория клиентов, тем труднее расстаются с деньгами. Как правило, они часто считают достаточным вознаграждением относительное счастье быть рядом с ними. Но то, что удалось «выклянчить», было вполне достаточным, чтобы начинать что-то делать. Единственная мотивация, которая сработала — это то, что требовался результат, а не просто проделанная работа.
И я начал. Сначала с того, что не без помощи самой мамаши Максима, теперь именуемого Объект, и различных доверенных лиц (я в этом городе живу долго, и контактами в разных слоях общества немного оброс), собрал массу проверенных и непроверенных сведений. О личной жизни, наклонностях и привычках, фактах биографии и даже медицинских противопоказаниях. Отслеживать его вплотную я не стал, не только потому что у Объекта есть охрана — всё-таки я не детектив, оборудование и навыки не те. Что-то нашёл легально, но в этой стране на запросы адвоката отвечают в прямой противоположной прогрессии вопросам любого, кто просто покажет «корочку» работника правоохранительного органа.
Собрав довольно объемный труд в картонной папке-скоросшивателе, я просматривал его много раз, рылся в судебной практике и рисовал запутанные схемы, пытался найти недостающие связи и устраивал «мозговые атаки», бросал всё на время переспать и возвращался к делу со свежей головой... Но пока ничего, кроме бредовых идей, в голове не задерживалось.
Одновременно со всеми этими метаниями, я не оставлял без внимания и родителей Объекта. Но при всей своей колоритности, они оба почти не оставляли шансов покопаться в их уязвимых местах. Не хватало не то чтобы идей — информации. Было устойчивое ощущение, что нет каких-то ключевых моментов, позволяющих начать движение в нужном направлении.
И главное, что беспокоило: мне не была понятна конечная цель каждого из супружеской четы, желающего прикрепить ребёнка к себе. Не моё дело, скажете? Мол, заказали работу — сделай и получи? Не всё так просто... Мне не раз приходится сталкиваться с тем, что клиенты пытаются добиться какой-то справедливости, не имея представления, что именно они хотят. И в результате и сам результат им оказывается не нужен, и субъективно денег жаль... В том числе и на меня.
Словом, задача на вид неподъёмная, работа творческая.
Постоянных помощников у меня нет, работаю как с партнёрами с самыми разными представителями общества. У них разная квалификация, статус, характер, ответственность. И результаты такого сотрудничества бывают не просто разными или не прогнозированными, но иногда и ошеломляющими.
Вот, например, есть у меня хороший доверенный доктор. Я вообще считаю, что люди, которым можно доверять, должны держаться друг за друга. Тем более, если это доктор... Надеюсь, и я ему полезен. Так вот. Доктор в своё время несколько лет проработал на «скорой», и работает по специальности сейчас. Так как то, чем он занимается, ему интересно, то в смысле медицины с ним есть, о чём поговорить. Хотя и не только по медицине. Наши общие друзья иногда вытаскивают нас пройтись в лес, где в полевых условиях общение не имеет условностей. Где смысл даже не в смене мест, глубоком лесном запахе, или месте куда идём, а в особом ощущении непривычной здоровой усталости на привале, вкусе неспешно приготовленного на аккуратном костре, свежести родниковой воды (если удастся), и осознании нужности и интересности.
Мы знаем друг друга достаточно давно, чтобы было что вспомнить или о чём рассказать. И не обязательно о том, что связано с работой или семьями. И вот укладывая костровой столик, чтобы не повредить траву под костром, я в общих чертах рассказал ребятам о ситуации с «разделом» Объекта. Не потому, что надеялся услышать дельный совет — даже когда просто проговариваю ситуацию, то вижу её по-другому. Тем более, что умные люди подправят, если что.
Сначала мой рассказ был воспринят довольно критично. Оно и понятно, клиентура вызывала, мягко говоря, негативную реакцию. Но хирургу всё равно, кто у него на столе — внутри все одинаковы. И профессиональный интерес присутствующих всё-таки взял верх — ребята включились. Даже жёсткий психолог, как бывший военный разведчик, сделал свой «расклад по ситуации».
Мы понимали, что просто «распилить» Объект, как это сделал бы в своё время мудрый царь Соломон, не получится. Практического смысла, исходя их того, что я знаю, в отделении Объекта от одного родителя и прикреплении его к другому, тоже не было. Оставались эмоции. Но они недолговечны. Тем более, что всё это семейство было довольно непредсказуемо и не всегда понятно в своих желаниях, которые с такой напористостью пыталось осуществить. И к тому же любое насильственное действие вызывало в ответ не менее силовое противодействие.
Выход напрашивался один: свести всех их обратно. И главным цементом всех троих был бы Объект, раз уж он так ценен обеим сторонам. Тем более, что все трое были достойны друг друга. Хотя существовала опасность, что Объект родителям на самом деле был нужен лишь для удовлетворения собственного самолюбия — как победный флаг в разделе их собственного мира. Но это не меняет сути, если раздел не начался исключительно с целью наказать и доказать, а не разойтись. Значит будем иметь в виду и делать поправку «на ветер».
Ладно, цель установлена. Теперь, какой придумать способ? Прямые контакты исключены, убеждение не реально. Значит нужно создать условия, ситуацию при которой все трое ЗАХОТЯТ быть вместе. Причём совершенно добровольно, так как насилие только вызовет ответное движение.
Идея возникла откуда-то из недр моей цинично-извращённой души, и поначалу я возвращал её обратно. Но чем больше я пытался придумать что-то другое, тем ярче разгоралась во мне эта идея. Её смысл — используя уже известные качества всех троих, нужно найти нечто общее, что их всех объединяет. И лучше, чем общая боль, это никто не сделает.
Нет, я не собирался лишать кого-то жизни или хотя бы здоровья. Хотя, если быть честным, я об этом думал. Мне нужен был фантом, в который поверили бы все трое. Причём, безоговорочно. Такой вот убедительный обман, и пусть это неправильно.
Продолжение на следующей странице.
Так вот тут как раз доктор, который участвовал в разговоре, и позволил себе пофантазировать о неизлечимых болезнях. Я ухватился за идею, и лучшим вариантом была бы как раз такая болезнь самого Объекта. Точнее, её симуляция, но без ведома самого Объекта. При всех своих недостатках и полном наборе сомнительных достоинств Объекта, я не хотел причинять кому-то настоящую боль. Только для пользы дела.
Доктор, когда понял что фантазии пахнут их реализацией, пусть даже и не по-настоящему, тут же пошёл на попятную. Я его понимаю, он же — доктор. Лечить людей — это серьёзнее, чем играть с их судьбами. Да и риск... А смысл? Хотя смысл был — неразрешимость конфликта собственников грозила мне потерей офиса, а я к нему за это время привык.
В общем, доктор хоть и подсказал мне интересный способ решения задачи, но от соучастия отказался. Ладно, и на том спасибо — тем более, не гоже друзей в свои афёры втягивать. Втянем совершенно посторонних, тем более что с предоплатой я удачно погорячился. Единственное, что я ещё добыл от доктора, так это названия возможных болезней и места их диагностирования, а также способы вызывания необходимых реакций. А это уже были зачатки плана.
Мне потребовалось время и убедительность, иногда на грани блефа, для того чтобы найти нужную цепочку людей. И не только людей, которые смогут диагностировать и подтвердить неизлечимость. Но и тех, кто сможет это подтвердить — причём в тех недешёвых местах, которым доверяют оба родителя. Учитывая связи и возможности Семёна Львовича, да и Ангелины Фёдоровны заодно, это было почти невозможно.
Теперь нужно было в эту паутину завлечь Объект. Вот тут уже почти всё зависело от случайности — ведь сам Объект был непредсказуем. Хотя, конечно, слабости у него были. Да ещё какие! Его клубок комплексов неполноценности с лихвой компенсировался настырным желанием себя проявить. Где угодно и как угодно. А безнаказанность только разжигала аппетит. И охране приходилось больше быть нянькой, чем защитой и «броненосцем». Тем более, что к «телу», вследствие его непредсказуемо невыносимого характера, никто особо и не норовил приблизиться — даже многочисленные, по сути, продажные девушки, ищущие таких «принцев».
Но есть у меня знакомый один, он гомосексуалист-транссексуал. Нет, знакомый он не потому, что может вызывать у меня какой-то человеческий интерес, отнюдь, я традиционного сексоисповедания. Но он — прекрасный специалист в компьютерном дизайне, и не только моего сайта. Ему под силу создание, например, реальных фотографий древних манусткриптов или просто оригинала любого документа. Или нужна фотография, где я в обнимку с Че Геварой или Кеннеди — работы на полчаса. И никто даже не усомнится, что так и было.
Я пользуюсь этим его талантом иногда, когда этого требуют интересы дела. Но сейчас его смазливая внешность и другой талант были частью моего плана. А он начинался так: я с этим своим знакомым, который в полной боевой раскраске вполне походил на худосочную модель из какого-то модного журнала, колесил по местам наиболее частой засветки Объекта. Местам, где он появлялся хотя бы с какой-то систематичностью. И моё терпение, хоть и не сразу, было вознаграждено. Теперь нужно было внедрить моего знакомого в близкий контакт с Объектом, а дальше...
В общем, клуб, в котором «тусил» в этот раз Объект, в это время и специально для него, всех девушек впускал бесплатно. Сомнений в «идентичности» моего знакомого не было, выглядел он даже эффектнее постоянных тусовщиц. Зная, что моего «визави» при допуске к телу Объекта обыщут, шприц-тюбик со специальным снадобьем я спрятал в конструкции «дизайнерской» причёски «агента». А дальше мне пришлось ждать позднего утра, чтобы добудиться «засланца» и выспросить у него отчёт о бурно проведенном вечере.
Вот только утро было для него не самым приятным. Потому что когда Объект обнаружил возле себя в постели собою истерзанное, но не совсем женское тело, то, недолго приходя в себя, «несколько» вспылил. И спасла моего знакомого только случайность, которая была в эти сутки на нашей стороне. В момент самого начала жёсткого избиения до смерти в квартиру Объекта вошла моя заказчица, и пока тот объяснялся, мой «агент» успел уйти. Ну, а вколоть в обезумевшее от алкоголя и кокаина тело то, чем я его снабдил, удалось ещё ночью.
Я в знак благодарности выставил на столик возле кровати «агента» бутылочку его любимого ликёра и уточнив время укола выбежал к машине. Именно выбежал, так как дальше события развивались согласно плану: всего через час с небольшим Объект поступил в клинику, с лабораторией которой я уже предусмотрительно обо всём договорился.
Быстрый экспресс-анализ внезапного недомогания не принёс явных результатов, но нам и не нужно было торопиться. Инкубационный период того, чем якобы должен был болеть Объект, ещё не прошёл. Но ощущения остались. И когда совсем скоро Объекту снова стало плохо — результаты анализов ввергли его в ступор.
Он долго осознавал, что это значит, а потом лихорадочно начал теребить всех медиков, которых только знал, но к этому я был уже готов, и, в конце концов, повторный анализ подтвердил результат предыдущего.
Потом была истерика. Долгая, перераставшая в панику, а дорогой успокоительный укол снова ввел Объект в ступор. Тем временем появились его родители, сначала Ангелина Фёдоровна, а затем уж почти сразу и сам Семён Львович. Оцепенение их прошло быстро — опыт шоковой терапии был богатым. И после короткого скандала между собой они учинили скандал в клинике. И тут уже клиника, предчувствуя «жирного» клиента, развернула свои услуги во всю возможную ширь: от ВИП-палаты с «эксклюзивным» ремонтом до срочной доставки в клинику богатого на регалии консилиума.
Я же, учитывая быстроту развития болезни, ждал третьего акта убеждения, а именно «независимых» данных у кого-то ещё. Этот кто-то был формальным конкурентом клинического консилиума. Но и он был готов, точнее его аспирант, «допущенный к телу» и в дело. И метание к другим светилам медицины привело «безутешных» родителей к одному выводу — мы теряем ребёнка! И времени на спасение уже нет.
Да, это жестоко. И больно. Не знаю, больнее ли было детям той бабушки и родителям той внучки, которые попали под колёса «умирающего» сейчас чада. Я не знаю, справедливо ли, но всеобщей справедливости не бывает. Но я знаю, что иногда боль излечивает. И это как раз тот случай. Хотя, до полного излечения...
Словом, это шоу продолжалось достаточно, чтобы родители Объекта перестали смотреть друг на друга, а стали смотреть в одну сторону. Нет, они не изменились — за это, достаточно короткое время, результата у такой терапии было мало. Но то, что где-то была переоценена стоимость сына и его значимость для обоих — это уже необходимый результат для родителей. Но поймёт ли это их сын? Он воспринимал волнение родителей как должное...
Единственное, что мне ещё предстояло сделать перед командой «отбой», так это закрепить результат. То есть сделать так, чтобы единение целей и задач родителей превратилось с эпизодического в системное. Проще говоря, нужно какое-то удержание их вместе.
Я не тешил себя мыслью, что хоть кто-то из этой троицы может измениться. Я только ждал, когда они смирятся с мыслью о том, что Объект смертельно болен. Для этого пришлось повторять инъекцию, и не раз. При этом я не хотел, чтобы Объект действительно получил необратимые последствия. Хотя риск был, и не только в этом. И больше всего мне не хотелось выпускать Объект куда-то, где я не смогу проконтролировать его. Например, в другую страну. Ведь его родители со своими возможностями могли и вывезти. Значит Объект должен был быть невывозной.
Так и было. Оправившись о первого шока, и почти не конфликтуя друг с другом, Ангелина Фёдоровна и Семён Львович стали очень убедительно требовать вывоза своего чада в лучшие клиники мира. Они могли себе это позволить, но не я. Потому отчасти скрытым шантажом, отчасти за оставшееся от Ангелины Фёдоровны вознаграждение, я убедил сохранить своё лицо тех медработников, которые принимали участие в моей авантюрной схеме. И потому, по всем данным, до истечения кризиса вывозить Максима было нельзя — чревато.
Пользуясь паузой я, как мог, наблюдал за супружеской четой. Объект, со всей своей запредельной эгоистичностью, эксплуатировал родителей — а они, в свою очередь, считали свою жертвенность лучшим проявлением любви к сыну. И лишь когда я увидел от души рыдающую Ангелину Фёдоровну, искренне сжавшуюся в объятиях Семёна Львовича, и глаза отца семейства — я понял, что пора.
Мне было важно услышать, о чём они говорят в этот момент. Потому я, прихватив под мышку медсестричку из лаборатории и лепеча ей всякую чушь, не торопясь прошёл мимо них. Ангелина Фёдоровна увидела меня, и сделала знак её подождать. Я кивнул, и, проводя девушку до лаборатории, вернулся.
Ангелина Фёдоровна уже была одна, и стояла в конце коридора, задумчиво глядя в окно. Я предполагал, о чём будет сейчас разговор, и не ошибся.
— Вячеслав, мне Ваши услуги не нужны — задумчиво но твёрда сказала дама.
Я не стал её провоцировать, спрашивая «вообще или уже?», а просто молчал и ждал продолжения. Пауза была томительной, но я терпелив. В конце концов, разговор продолжился:
— У меня такое горе, и мне не до Вас. Тем более, что проблема решена. Так что верните деньги.
Я даже не спрашивал всё возвращать, или что-то оставить в виде компенсации — эта публика привыкла мыслить «базарными» категориями, как бы «высоко» не поднималась. Не ответил, просто спросил:
— Почему Вы уверены, что Ваш сын останется с Вами?
— Потому что мы с мужем обо всё договорились.
Произнося слово «муж» она дала понять, что они сошлись снова — и причиной этого был Максим. Но сейчас меня интересовало, как глубоко эти двое родителей осознали необходимость быть вместе. Расчёт сейчас — это небольшая катастрофа, деньги почти все потрачены на этот проект и о премиальных я и не мечтал. Но результат — где-то в глубине души — того стоил. А красота игры? Хорошо... Закрепим результат, и заработаем свой гонорар.
— Вы азартный человек? — спросил я неожиданно. Ангелина Фёдоровна обернулась ко мне, и её взгляд из горестно-пренебрежительного превратился в вопросительно-непонимающий.
— Это вы к чему? — спросила она.
Я выдержал паузу, изображая глубокие раздумья, а затем медленно но внятно предложил:
— Хотите на мне заработать?
Она опешила ещё больше, и уже начала смотреть на меня как на сумасшедшего. Но молчала. Я воспользовался:
— Я верну Вам двойную сумму гонорара, если Ваш сын умрёт.
Она, подумав, «купилась» на обе мои провокации — неожиданное повышение явно выигрышной ставки и вероятную возможность самой установить срок выигрыша. То, что речь идёт о том, что её сын умрёт — заглушилось глубоко выработанным рефлексом сделки.
Ангелина Фёдоровна, прищурившись, смотрела на меня, а я продолжил:
— Судя по развитию болезни, сроки могут быть от месяца до полугода. Я не врач, не знаю тонкостей (стелюсь, но пусть расслабится). Однако, я всё равно теряю — так почему же не сделать это красиво, а Вам хоть как-то... Я не психолог, но это ещё и облегчит Вам горечь утраты, если я проиграю.
По тому, как помутнели её глаза, я понял что могу уйти ни с чем, и придавил надеждой:
— Я верю, что Ваш сын выживет. Просто хочу в это верить. Причём верю настолько, что готов поставить сумму Вашего гонорара. Пусть это глупо, но я верю интуиции, и не боюсь так рисковать. И пусть мне будет так же горько, как и Вам (о том, что она не проиграет в любом случае — я уже не говорил, что бы не спугнуть напором).
— Хорошо, срок? — выдавила она.
— Год — парировал я, даря ей всё большую надежду.
— И как это будет выглядеть?
— Я набросаю договор, Вы почитаете, но знать о нём будем только мы двое. Мы оба отвечаем за свои слова, тем более когда они записаны. А через год мы найдём друг друга, куда же я денусь...
Она молчала, но я уже знал что правила приняты. Я не стал сейчас говорить о том, что когда проиграет она, то забрать свои деньги мне будет очень непросто, потому что такие люди с ними расстаются нелегко. И мне придётся шантажировать её тем, что информация о сделке может просочиться и не понравиться Семёну Львовичу. Но это будет потом.
А завтра, когда она с этим переспит и напряжение уляжется, мы встретимся и она подпишет договор. Потом я дам команду «отбой», и через две-три недели Максим медленно, но пойдёт на поправку, чем принесёт какое-то облегчение своим родителям. И будет им достойным вознаграждением.
Персонажи, события и детали в данном рассказе вымышлены, а возможные совпадения — случайны.
