— Можете остановить? — просит Стас. И, как только убеждается, что диктофон выключен, закрывает лицо руками. Через несколько секунд успокаивается и вытирает слезы.
— Все нормально, просто нервы сдали, — объясняет мужчина. — Давайте продолжать.
Нервы сдали в тот момент, когда он рассказывал об издевательствах, которые пережил в колонии на оккупированной территории Луганской области. Показывает выбитые «казаками» зубы, вспоминает, как болели сломанные ребра.
Стас пытался перевестись в Украину с 2014 года, как только на Донбассе начались боевые действия. Но изменить колонию вышло только в мае 2019-го.
Первая передача заключенных с оккупированных Россией территорий Донецкой и Луганской областей в Украину состоялась в декабре 2018 года. Согласно данным уполномоченного ВРУ по правам человека, по состоянию на сентябрь 2019-го террористы отдали 373 осужденных гражданина Украины из Луганской области и 13 — из Донецкой. Такую возможность имеют только заключенные с пропиской на подконтрольной Украине территории.
«Украинская правда» побывала в Бердичевской исправительной колонии № 70, где сейчас содержатся четверо осужденных, которых вывезли с оккупированной территории. Трое из них согласились рассказать о пытках и условиях содержания в «зоне» при оккупационной «власти». И только один — назвать свою фамилию и сделать фото.
Бердичевская исправительная колония №70
Владимир, 48 лет. Осужден по статье «Умышленное убийство» на 14 лет. Приехал на подконтрольную Украине территорию 22 апреля 2019 года
«В 2009 году я приехал из Днепра в 60-ю колонию (Лозовское, Луганская область). Я там даже местности не знал. Ко мне раз в три месяца приезжала жена. Когда началась война, то она стала ездить реже — раз в полгода-год, и через территорию России. Через Украину боялась, потому что там стреляли.
Как-то ей пришлось ехать под обстрелами. Это было еще в 2014 году, как раз последним рейсом поезда «Одесса-Луганск», потом его отменили. И рассказывала: «Еду, смотрю вниз, а там дома горят». Но ездить через Россию — долго и дорого. Одно только свидание там стоило 1400 рублей, плюс дорога и мне что-то купить.
За событиями, которые происходили, мы следили по телевизору. Потом начались обстрелы, снаряды падали возле нашей колонии, метрах в 200 от лагеря. Мы видели, как подъезжали танки: отстрелялись и уехали, а у нас окна вылетали.
У нас был подвал, но это не бомбоубежище, там не спрячешься. Пули летали прямо в лагере через забор, вечером мы видели трассера. Но, к счастью, лагерь миновало, пострадала только электростанция, поэтому около пяти месяцев у нас не было света.
В 2014-2015 году Красный Крест давал гуманитарку, на этом и выживали. Сложно было, страшно, а потом уже нет.
Там нет закона. В Украине можно куда-то написать, чего-то добиваться, а там — нет. Прихожу, говорю: «У меня льгота». Спрашивают: «А ты откуда?». Отвечаю: «Из Украины, с Днепропетровска». А мне: «Ну все, иди сиди, для тебя ничего нет. У тебя единственная льгота — конец срока».
Может, человек и не хочет меня гнобить, но делает это, чтобы не пострадать. Мы там были как красная тряпка.
Я заболел туберкулезом, и меня отправили на 13-ю колонию в Алчевск. Там большинство было из «ЛНР». Нас разделяли на разные секции, чтобы не было конфликтов. Потому что начали сажать «ополченцев», с ними у нас были словесные перепалки, но могло же дойти и до драк.
Мы с ними старались не пересекаться. Он отвоевал, потом пошел изнасиловал кого-то или украл что-то, и будет мне рассказывать, что Украина плохая?!
В 60-ой колонии, когда всех бил ОМОН, мне, можно сказать, повезло. Проломили голову прикладом автомата и все — больше ничего не помню.
У нас в колонии показывали украинские каналы. Но, конечно, большинство людей там смотрят российские и верят в то, что им показывают. Например, по российским новостям рассказали, что в один населенный пункт зашли украинцы, согнали всех в церковь, расстреляли там и подожгли.
А к нам заехал в колонию дед за кражу как раз из того села. И говорит, да, в церковь кого-то загоняли, посмотрели, что в селе нет «ополченцев» и все, ушли. Никого не убивали.
Со мной сидел приятель — сейчас он освободился, уехал с семьей в Киев — и рассказывал, что сидел он в кафе в Стаханове, играл в телефоне. Заходят двое казаков: «Давай телефон». Нифига. Так они прострелили ему ногу, забрали телефон и ушли. Вот так там.
Люди местные из Стаханова говорят: «ополченцы» эти сами ездят под домами, стреляют и уезжают. Зачем вы провоцируете? Чтобы потом рассказать, что это Украина бомбит.
Боевиков в колонию стали привозить с 2016 года, когда у них начали формировать «народную милицию». У нас один сидел за убийство, Миша. Воевал в Дебальцево, Иловайске. И потом начал осознавать, что сделал, но деваться уже было некуда — денег нет, нужно продолжать, чтобы заработать.
А сел он за убийство самого главного в комендатуре, который над солдатами издевался. Мы когда уезжали, он меня попросил: «Скажи сбушникам, пусть попробуют меня забрать. Я буду сидеть, готов отвечать за свои действия». Ну, я рассказал им.
Я еще с 2013 года хотел перевестись в колонию поближе к дому. А потом началась война, мы писали куда только можно: ОБСЕ, Красный Крест. Но нам отвечали, что нас не отдает «ЛНР».
Когда уже стало известно, что нас отправляют домой, к нам по-другому начали относиться, разговаривать — уже не перегибали палку. Говорили: «Вы там смотрите, ничего лишнего не рассказывайте, говорите, что у нас тут все по закону».
А так называемая вербовка — это обычная оперативная работа. Формально спрашивают: «Работать будете?» («работать» в интересах террористов, когда заключенные окажутся на территории Украины — УП). Да вы что, гоните? Меня что, в армию везут? Все, и они тоже, прекрасно понимают, что это бред.
На мосту, когда только перешли на украинскую сторону, сразу чувствуется, что тут все по-другому: менталитет, общение, отношение к нам.
А проблемы у меня те же: из-за того, что я переболел туберкулезом, нужен отдельный барак, а тут это не предусмотрено, я хочу, чтобы по «закону Савченко» мне пересчитали срок, но больше месяца нам никто не отвечает. Даже еще не назначили день рассмотрения, хотя некоторым пацанам уже поснимали срок«.
Станислав, 49 лет. Осужден по статье «Разбой» на 9 лет. Приехал на подконтрольную Украине территорию 20 мая 2019 года
«Я приехал в Славяносерсбкую колонию № 60 в августе 2013 года. Она находится в поселке Лозовское Луганской области. Туда меня отправили из киевского СИЗО, чтобы я отбывал наказание по месту прописки.
О том, что началась война, мы (заключенные — УП) узнали из новостей по телевизору. А дальше и сами видели, как стреляли. Конечно, было страшно.
К зоне подъезжали «Грады», стреляли по Украине, естественно, оттуда шла ответка. Единственное наше спасение было в том, что колония находилась в яме и снаряды пролетали мимо — падали с бугра на бугор.
Изначально все, кто был в колонии, хотели перевестись. Ходили разговоры, что нас, тех, кто проживал в Украине, у кого там родня, заберут в Старобельск. Там осталась единственная тюрьма в Луганской области, которая под контролем Украины.
Когда начались боевые действия, работники зоны повыезжали, боялись погибнуть, оставалось всего несколько человек. А потом начали возвращаться, «переобулись», приняли присягу «ЛНР». Поначалу по утрам играл гимн СССР, а потом — «ЛНР».
До 2017 года с нами обращались жестоко. Только в 2017-м, когда стал Пасечник (так называемым «и.о главы» самопровозглашенной «ЛНР» — УП), отменили ОМОН. А до этого они приходили каждый месяц, тренировались на нас — били.
Зубов у меня, видите, нет. Это выбили прикладом автомата 3 марта 2015 года. У нас были побеги из лагеря (однажды «ушло» восемь человек) и начальник колонии обратился за помощью к «казакам». Они пришли, жути нагнали — с автоматами, пулеметами...
Зашли сначала в изолятор, а потом пришли в лагерь и даже ставили на колени. Тогда мне выбили зубы и поломали ребра. В санчасть мы ходили, но что толку?
Ближе к Новому году в первый раз в лагерь зашел ОМОН. И били просто за то, что мы есть. Возле барака посадили на корточки, руки за голову. Это зима, мы часа два так сидели. И такая процедура проходила каждый месяц.
Приезжал к нам Красный Крест. Но как им пожаловаться, если ты будешь продолжать отбывать наказание там? Да и никто нас слушать особо не будет, а лишнего сказать — хуже себе сделать.
В 2017 году все поменялось: администрация стала обращаться к нам на «вы». Они уже, получается, свое государство сделали.
После того, как нас передали Украине, я проехал много тюрем: Старобельскую, Харьковскую, Житомирскую, Бердичевскую. Но там (в колониях на оккупированных территориях — УП) кормили лучше, чем здесь. Правда, с 2015 года, когда начала заезжать гуманитарка. А до этого спасал только хлеб.
Говорят, что некоторые заключенные шли воевать, но у нас таких не было. Мы — особый режим, поэтому нас это не касалось. Им легче нас было расстрелять, чем куда-то послать.
Сейчас очень много сидит тех, кто воевал на стороне «ЛНР». Их уже судили по «лнровским» законам: за кражи, за мародерство. У одного из таких я спрашивал, за что он воевал. Говорит: «За детей, кормить семью нужно». Им по 15 тысяч платили (рублей — УП). За это они и шли воевать.
Но перепалок или драк между нами на этом фоне не было. Мы все — заключенные. Да, были дискуссии, кто сидел с той территории (оккупированной — УП), говорил, что там лучше, а мы отстаивали Украину.
Почему я хотел отбывать наказание в Украине? Это мое государство, здесь ко мне применяются конституционные права, действует «закон Савченко», здесь живет моя родня, присылают мне посылки, могут приехать, а там всего этого не было.
В 2015 году Верховная Рада приняла так называемый закон Савченко, в соответствии с которыми один день предварительного заключения засчитывается как два дня тюрьмы. В 2017 году Рада отменила закон Савченко, однако он продолжает действовать для тех, кто был взят под стражу до его отмены.
С самого начала войны, с 2014 года, моя родня обращалась к уполномоченному по правам человека с просьбой, чтобы меня перевели на территорию Украины. Им говорили, что занесли меня в базу данных, что при первой возможности вернут, но потом все остановилось.
Сестра звонила на горячую линию «ДонбассSOS», в ООН, правозащитникам. И потом мы попали в списки. Когда списки оказываются у «ЛНР», то они решают, кто и когда поедет в Украину. Даже «зона» этого не знает. В начале мая этого года зачитали мою фамилию в списке, 20-го — вывезли.
Перед отъездом всех пытаются вербовать. Не знаю, может, кто-то и соглашается, не буду утверждать. Мне угрожали, мол, не согласишься — можешь не поехать в Украину.
Но я сказал, что мне это неинтересно. Они надо мной издевались, и теперь будут вербовать? Кого они могут завербовать? В основном тех, кто работал с администрацией.
Сначала нас привезли в Старобельск, туда к нам сразу приехала СБУ. Они с нами общаются, расспрашивают, показывают фотографии. Но им же лучше знать, кто у них (в колониях на оккупированных территориях — УП) работает, это же была Украина.
Ехал домой с радостными чувствами. Но до последнего мы все были в напряжении. Доехали до блокпоста, остановились, снайперы пошли. И только когда мы увидели Денисову (Людмила Денисова, уполномоченный Верховной Рады Украины по правам человека — УП) и всех остальных, то стало спокойнее.
Мне осталось сидеть один год. Потом поеду в Старобельск, у меня там родственники. Я рад, что меня привезли сюда, но тут тоже не во всем хорошо. Например, мне исполнилось 45 лет, когда я был на оккупированной территории, но мне не вклеили фотографию в паспорт.
Я приехал в свою страну, в свое государство, администрация колонии обратилась за помощью в миграционную службу, но там мне отказали. Говорят, что нужно делать ID-паспорт.
На оккупированной территории живет моя половинка, моя семья, и я с этим паспортом туда не смогу поехать. И что мне делать? Я же не по своей воле этого не сделал.
Сейчас проблему с паспортом можно решить только через суд. Обратился к адвокату больше месяца назад, но результата тоже пока никакого. Мы написали заявления, чтоб к нам применили «закон Савченко» — и тоже никакого ответа.
В 2016 году я заболел туберкулезом. Залечил.
Нас привезли в Бердичевскую колонию в Житомирской области, я объяснил в администрации, что мне как тому, кто болел туберкулезом, нужен отдельный барак и диета — во всех лагерях так.
А тут мне говорят, что такого не предусмотрено. Ни до кого не достучишься. Тут нет стоматолога, чтобы вставить зубы. Красный Крест пообещал, что оплатит их, когда я выйду на свободу. Ну, посмотрим.
Мы рады, что мы приехали в Украину. Тут другое отношение, обращение. Там бы я слова не сказал, мне бы уже отбили все. Но вот есть такие моменты. Я же гражданин Украины, я там настрадался и многого не прошу — только то, что мне положено по закону. Мне же должно мое государство помочь?«.
Александр Антонов, 53 года. Осужден по статье «Умышленное убийство» на 15 лет. Приехал на подконтрольную Украине территорию в феврале 2018 года
"Пишите мое имя, я никого и ничего не боюсь. Я сам из Киевской области. В 2013 году в ноябре приехал в Енакиевскую исправительную колонию № 52 (поселок Оленовка, Донецкая область — УП).
Антонов: «Я сам лично видел Захарченко («глава „ДНР“, убит в 2018 году — УП), метрах в 50, а дальше меня не пустили. Он приезжал в колонию посмотреть, что там творится».
Было нормально, была Украина. В 2014 году, когда началась война, мы полтора года сидели без света: включат на какой-то час и все. Сидели без воды. На день давали три пышки и полторы банки консервы, бычков, если полбанки выгребешь — хорошо, а остальное — ракушки.
Красный Крест нам гуманитарку привозил, я сам лично ее выгружал, видел, что там было — крупы, зеленый горошек. Но нам никто ничего не давал, это все потом оказалось в магазинах.
У меня была женщина. Она сама из Киевской области. Она ко мне в Донецкую область приезжала, когда еще войны не было. Мы подали документы, хотели расписаться. Но начали стрелять, и не получилось.
Я отправил ее домой. И один раз она решила ко мне приехать, не сообщив. Ее арестовали в Енакиево, продержали две недели по подвалам. Потом она мне уже рассказывала по телефону, как ее пытали.
В общем, ко мне она в тот раз так и не доехала. А через 8 месяцев умерла. Сказали, что рак.
В 2015 году, 2 августа, я считаю, был мой второй день рождения. На «зоне» в столовую попал снаряд — один «двухсотый», один «трехсотый». Все железное в столовой погорело в пепел. «ДНРовцы» говорили, что Украина кинула. Но какой смысл?
Я собственными глазами видел, как подъезжают под детские сады, школы, дома боевики и начинают по Украине стрелять. И потом получают ответку. Пока люди не вышли и не сказали: «Что же вы творите?».
Как-то у нас забрали двоих «пыжиков» (людей, которые отбывают пожизненное наказание — УП), с мешками на голове увезли. Один когда-то воевал в горячих точках, а у второго было денег много.
Их не было на зоне месяцев восемь. А потом их привезли назад — поотбивали все на свете. Оказывается, их возили воевать.
Я сам лично видел Захарченко (Александр Захарченко — «глава «ДНР», убит в 2018 году — УП), метрах в 50, а дальше меня не пустили. Он приезжал в колонию посмотреть, что там творится. Я ему кричал: «Почему меня не вывозят? Я из Украины, что мне ваша республика „днровская“ непонятная?». А он мне: «Тебя Украина не хочет забирать».
К нам на зону заходили в масках, с шевронами «Добрые люди». И били так, что от кости отходило мясо. И попробуй что-то скажи. Я спасался только тем, что писал заявления на голодовку. Меня водили по стенке. Я голодал много раз, только чтобы выехать в Украину.
У меня отмороженные пальцы, ноги, кончик носа. Это меня так наказывали за то, что я постоянно писал письма и требовал отправить меня в Украину. За это меня бросали на яму на улице, приковывали наручниками.
У меня 15 нарушений за последние полтора года. 15 нарушений — 15 ям. Это только те, что записаны, а сколько их еще было не зафиксировано!
Я вам могу и фамилии назвать, кто издевался над нами (открывает блокнот, зачитывает фамилии — УП), я это все рассказывал и сбушникам.
Когда я был на 32-й, приехал ко мне прокурор. Захожу, сидит первый замначальника колонии, я здороваюсь. А этот прокурор сидит заросший, бородатый, как будто его под баром поймали и попросили посидеть, сказать что-нибудь. Ну, я ему об этом сказал. А он: «Посадите его на 15 суток». Я говорю: «Я сразу напишу на голодовку». А мне отвечают: «А мы будем тебе клизмы делать». А мне по барабану. Вот так я и попал на яму на 15 дней.
В «ДНР» есть смертная казнь, но все это страшилки, я о таких случаях не слышал. Убить в колонии могут. У нас одного заключенного так повесили «мусора» из-за телефона (он отказался его отдавать), а потом сказали, что напился браги и повесился сам.
По поводу алкоголя, наркотиков можно договориться с милицией за деньги. Им только звездочки на погоны падают, а так они получают на 4 тысячи рублей, а что это для них?
Там беспредел. Но я не боялся ничего. Мне терять нечего, у меня нет никого. Я общался с волонтером из Киева, Наташей, и я ей сказал: «Если я раз в пять дней не выхожу на связь, значит, меня уже нет».
Я у некоторых, кто у нас сидел, спрашивал: «Ты за кого воюешь? За кого ты остался?». А он: «Меня заставили». Те, кто из Донецкой области и кто освобождается, приходят становиться на учет в милицию, и им говорят: «У тебя есть два варианта: или идешь на окопы, со временем тебе дают форму, 15 тысяч рублей зарплаты, сухпаек, или идешь назад в тюрьму».
И какой у них выбор? Их там всех просто запугали. Многие, кто поумнее, уехали, а кто нет — пооставались.
Меня там лишили моих прав, понимаете? Я написал Дарье Морозовой, которая у них в «ДНР» уполномоченная по правам человека. Она приехала в колонию, села напротив меня и говорит: «Что ты мне пишешь? Кто ты для меня такой?». О каких правах человека говорить с ней?
Когда нас перевозили в Украину, я был постоянно на измене. Приехал в Мариуполь, но еще не осознавал, что в Украине, потому что там было слышно, как стреляют. А когда уже меня перевезли Запорожье, а потом в Днепр, то вздохнул нормально.
Нас меняли в Еленовке. А сотрудники СБУ меня встретили в Мариуполе. Я им все рассказал, показал свои записи.
Пока сидел там, со многими своими друзьями был на связи. Они воевали за Украину. Один погиб в Дебальцево. Когда сказали, что по Минским договоренностям мы должны отводить орудие, гоблины «днровские» начали стрелять со всех стволов. Его рота осталась прикрывать, так он и погиб.
У меня есть мечта: освободиться и потом пойти на передовую пострелять этих всех гусей (террористов — УП)".
