Остывание времени. Вот самое точное наблюдение из последних записей вахтенного журнала цивилизации. Ведут этот журнал все, кто видит, замечает, страдает, спорит, не чувствует себя счастливым в своем отдельно взятом человечьем счастье, осознавая слякоть и осенний дождь на планете. О многом догадываются художники. Хотя, как известно, «...бывают крылья у художников, и у портных, и у сапожников, но лишь художники открыли, как прорастают эти крылья...».
Напророчили о XX веке и сами себе и ему ужаснулись, поставив «черный квадрат» на человеке разумном и гуманном. Но мало им, молчунам у мольбертов. Сетуют на невидимое, высасывающее из нас цвет, яркость, разнообразие, воображение, идеи, вкус, энергию. Не живем — остываем. «...А прорастают они так — из ничего, из ниоткуда, нет объяснения у чуда...». Поэт схитрил, не желая выдавать тайну: художники все про всех знают, но не говорят, а рисуют. И лишь изредка проговариваются.
У художника Александра Клименко особые отношения с цветом. Он прощупывает его, проверяет на прочность и вечность — оттенок за оттенком, оставляя символические дактилоскопические рельефы своего внимания прямо на вязкой палитре. Она медленно стекленеет, застывает в калейдоскопических водоворотах, символизируя круги и спирали жизни.
— Наблюдая за зрителями арт-искусства, вы почувствовали момент «выключения», когда человек уже не может анализировать, осознавать цвет, переживать, волноваться, получать удовольствие? Эта интеллектуальная и душевная монохромазия вас не пугает?
— Великолепный термин. Несомненно, монохромизация — то, что узоры, орнаменты, полные витальной силы, почти ушли из наших интерьеров; то, что яркого цвета, его разнообразия стало существенно меньше, — как раз и есть явный симптом того, что я называю остыванием времени. Вдруг резко выбросили ковры, выполнявшие сакральную функцию. Забавно, но в последнее время вообще появилась склонность воспринимать как некую умозрительную «стильность», чуть ли не как благородство и аристократизм тяготение к оттенкам серого цвета, монохромность. Раньше все, что создавал человек, было покрыто узорами, не только одежда, но и стены, мебель, предметы интерьера — это бурное и естественное проявление полноты бытия, радости жизни счастливых эпох, молодости мира.
Очень интересно в этом плане проанализировать, как период модерна, ар-нуво — красивое время, с его гибкими линиями, изысканными узорами — сменилось на грубые, рубленые, искусственно прямые линии и формы авангарда. Примитивные, простые геометрические фигуры, их противопоставление, конфронтация, конфликт масс и объемов в композиции точно выражали катастрофу общества, предвещали начало войны, череды революций, многочисленные геноциды, Холокост и прочие ужасы, в которые образованная, изысканная публика конца XIX века просто не смогла бы поверить. Это было предчувствие и пророчество художников о страшном XX веке, который жестоко развенчал миф о гуманизме и просвещенности человека, обнажил его примитивную, животную сущность, всеобщую враждебность и агрессию. Предтечей этого, черной меткой новой эре дегуманизации как раз и стала картина-символ гениального медиума Малевича «Черный квадрат».
Рассматривая старинные произведения, где изображены интерьеры прошлого, я очень давно обратил внимание на исчезновение орнамента, понял причину происходящего «обесцвечивания» и «обезузоривания» современного мира, начал системно, структурно-семантически исследовать этот феномен и написал на эту тему несколько текстов. Именно поэтому позже, совершенно сознательно, появилась моя концептуальная программа «витализации» живописи нашего времени, я считал и считаю, что хотя бы в картинах, в искусстве должны сохраняться орнаментальная структура, буйство ярких красок. То, что я делаю в искусстве, и есть отчаянная, возможно, обреченная, но, надеюсь, мужественная попытка хоть немного затормозить это сползание человечества во тьму однородного, каменных джунглей, обезличивания. Около десяти лет назад для выставки в Германии я на эту тему написал «Манифест героического оптимизма». Квинтэссенцией долгого пути и исследований в этом направлении стал мой проект «Солярно-спектральная глорификация».
— Вы не только профессионально, но интуитивно, чувственно ощущаете цвет гораздо точнее, чем среднестатистический человек. Каких оттенков вам не хватает, например, на украинской улице: в архитектуре, людях, оформлении офисных, коммерческих зданий; и какой палитры навязчиво много?
— Мне не хватает яркости и разнообразия всех оттенков цвета, не какого-то одного, отдельного. Особенно в тусклые, безрадостные дни поздней осени и зимы. Вообще, я давно заметил, что в моем личном желании рисовать картины преимущественно в той или иной цветовой гамме сезонность имеет большое значение. В жару, если приходится по делам оставаться в городе, появляется просто физическая потребность в голубом, синем — прохладном, водном, а в холодные зимние дни тянет рисовать горячие, красные картины. Что касается оформления зданий снаружи и внутри, сегодня слишком много серого, во всех смыслах этого слова. Это неопределенный, вялый, вязкий, тяжелый, неподвижный, почти лишенный жизни и энергии цвет, и то, что в современном минималистическом дизайне его стало так много, явно говорит об определенных процессах в социуме.
— Отношение к цвету как части жизни — в одежде, бытовом и архитектурном окружении — вырабатывается поколениями и становится своего рода «вшитым» критерием в восприятии моды, красоты, современного и классического искусства. На восприятие цвета влияют бытовой, исторический контекст, индивидуальные комплексы и страхи. Можете назвать палитру, в которой живет украинец? А японец, француз, грек, немец...?
— Последние несколько лет, как известно, украинец живет в желто-голубой гамме, в антураже разрисовали все, что можно... А вообще, сложно выделять те или иные цвета, присущие народу, это профанация, и я бы не стал этого делать: потому что если в архитектуре Греции часто используют белый и голубой цвет, то это еще далеко не все цвета Эллады. А как же выжженная солнцем земля, камни, горы песчано-охристой гаммы; а как же невероятные греческие сады, где все оттенки зеленого, множество цветов, красные, розовые — и такие ароматы, что кажется, можно пить этот благодатный воздух. Это для меня тоже образ Греции.
Думаю, что символическое, архетипическое восприятие цвета у всех народов похожее: красный — жизнь, кровь, энергия, голубой — небо, вода, воздух.
— Для вас, интересующегося историей и политикой, состоянием общества и, конечно же, в первую очередь человека искусства, имеет ли время свой цвет? Какой цвет сейчас у времени, какой — у нашего общества?
— Я так не вижу, но можно невесело пошутить, что, увы, цвета хаки.
— Как меняется психологическое и оптическое восприятие цвета у людей, родившихся в конце XX-го и в XXI веке? В состоянии ли они, окруженные броскими синтетическими оттенками, высокоточными плазмами, определенной стилистикой, интеллектуально и чувственно оценить колористическую индивидуальность палитр Врубеля, Моне, Коровина, Гогена, Пикассо?
— Думаю, раньше ярких оттенков цвета, его изобилия и буйства было не меньше, чем сейчас, а намного больше. Например, греческие скульптуры и храмы, которые мы привыкли видеть пастельно-белыми, на самом деле были раскрашены очень броскими, контрастными оттенками. Все вокруг, в прошлом, напротив, было в узорах и цвете. Многие картины, которые мы сегодня видим, уже, к сожалению, пожухли от времени, поблекли, потеряли первоначальную насыщенность цвета. До сих пор некоторые произведения раннего итальянского Возрождения меня просто потрясают сиянием, почти свечением оттенков синего и голубого, но это наверняка свойство натуральных пигментов того времени.
— Как бы вы посоветовали тренировать ощущение оттенков, возможно ли это?
— Стоит просто смотреть на цветущие луга, сады, море, звездное небо и радоваться священному празднику бытия...
— В коммерческом дизайне и моде, графическом арте, архитектуре, арт-пространстве, фотографии принято отслеживать тренды в колористике на сезон или год: их может диктовать Pantone, другие эксперты — это не рекомендации, а искусно маркетизированные догмы. В современном искусстве вы замечаете определенные тенденции к коммерциализации цвета — в угоду быстрым продажам и моде, желанию попасть на глянцевые страницы? Или все же современные художники пытаются сохранить свое лицо и с помощью собственной палитры?
— Это сложный вопрос, на который в двух словах не ответишь. Я убежден, что в арт-пространстве невозможно, да и незачем отслеживать тренды в колористике. Contemporary art сегодня очень разный: одновременно в мире благополучно сосуществует множество разнонаправленных тенденций и колористических предпочтений. Конечно, выбор той или иной цветовой гаммы зависит от менталитета и традиций страны. В Индии или Бразилии больше ценят яркие краски. Но при этом, скажем, в северной и холодной Германии, где, несомненно, больше минималистических, монохромных произведений, видимо, как некая потребность в компенсации, процветает Герхард Рихтер, у которого множество работ с очень яркой палитрой. На эту тему можно сказать, что киевское мещанство плохо воспринимает яркие краски, очень любит в живописи то, что считается «аристократичным»: разные оттенки коричневого, «под шкаф», бежевого, сдержанную палитру, модный сегодня минимализм. И никакой «мазни», абстрактной живописи, нужно «чтобы было хорошо нарисовано», «видна работа, за которую платишь деньги». Но когда им при помощи средств массовой информации внушили, что самый дорогой и знаменитый современный украинский художник — тот, кто рисует кричаще яркие, красно-синие пейзажи с хатами (несмотря на то, что у него присутствуют иногда почти «ядовитые» сочетания цвета), киевляне, скрипя зубами, тоже начали покупать, ведь это престижно. В общем, это процесс подвижный и разновекторный.
Остается незыблемым одно правило: у настоящих, подлинных художников — а это всегда те, кто идет своей дорогой, не подстраиваясь под тренды, мнение или заблуждения большинства — всегда есть свои особенные, личные предпочтения, не зависящие от того, что модно и сиюминутно.
-1.thumb.jpg)
