Социолог, психолог, доктор философских наук Евгений Головаха, — о природе конфликта на Востоке Украины, вариантах его разрешения, а также о насущных социально-психологических проблемах украинского общества.
Скоро «русской весне» на Донбассе исполняется год. Согласно теории конфликта, предконфликтная стадия переходит к эскалации противостояния после определенного инцидента. Можно ли четко выделить подобный инцидент в донбасском случае?
Предконфликтная фаза в данном случае была очень длительная. Точкой отсчета здесь можно брать Оранжевую революцию. Тогда уже возникли предпосылки для эскалации конфликта. Я не думаю, что какие-то отдельные события могли породить нынешний масштаб противостояния на Востоке Украины. В данной ситуации стоит отметить, прежде всего, фактор российского влияния и ностальгии по советскому прошлому, которая подогревалась в Донецком регионе. Фантомные боли России и Донбасса имеют один источник, но несколько разное эмоциональное оформление. 2004 год оставил в Донецкой и Луганской областях ощущение, что к ним относятся несправедливо — мол, нас лишают нашей власти и влияния. Потом это все успокоилось. Но после падения режима Януковича снова возродилось. В России же фантомные боли проистекают из потери пространства, которое ассоциируется с имперскими амбициями Кремля.
Пример с Крымом дал определенным группам лиц на Донбассе повод считать, что тот же механизм сработает и у них в регионе. Это и привело к масштабной эскалации конфликта. И, несомненно, бездействие украинской власти, которая оказалась абсолютно неготовой к такому сценарию событий. Но тогда еще можно было остановить конфликт на бескровной стадии. Для этого нужны были решительные действия власти по отношению к погромщикам. И, конечно же, переговоры и признание тех сил Донбасса, которые не принимали участия в агрессивных акциях, но могли представлять интересы определенных категорий местного населения. Конфликт разрешается только в том случае, если обе стороны признают друг у друга наличие конкретных интересов. Тогда можно найти компромисс.
Прямым толчком к противостоянию, безусловно, была отмена закона о языках — мы говорили с вами об этом год назад, когда все только начиналось. По сути, именно тогда предконфликтная фаза закончилась и началась эскалация — Россия поняла, что после такого демонстративного жеста можно включать механизм агрессивной пропаганды и подключать своих агентов для развертывания конфликта. Ну, и, снова-таки, пассивность официального Киева сыграла свою негативную роль. Ведь тогда можно было договориться с теми, кто имел на тот момент хотя бы какой-нибудь авторитет на Донбассе. Но украинская власть оказалась несостоятельной в разрешении проблемной ситуации, как в Крыму, так и на Востоке страны.
Насколько продолжительным может оказаться донбасский конфликт, и какие могут быть пути его разрешения?
Уже, по-моему, вполне очевидно, что текущая открытая фаза этого конфликта будет длиться неопределенный срок. Если есть две конфликтующие стороны со своими интересами и нужно найти компромисс, тогда существуют два пути разрешения ситуации. Первый — через механизм посредников. Они должны приниматься обеими сторонами. Сейчас трудно представить кого-либо в этой роли. Россия — сама участница конфликта, причем активная. Запад воспринимается кремлевско-сепаратистской стороной как враждебная ей сила.
Если посредников не найти, остается другой вариант — действовать без посредников. В таком случае Украине нужно напрямую договариваться с Москвой. Я считаю, что длительность этого противостояния будет определяться степенью упорства Кремля в понимании современного мира. Если же Россия воспринимает этот мир как враждебный, а Украину как его часть, тогда договориться будет очень сложно. В этом смысле ситуация тупиковая. Возможен такой вариант: руководство РФ со временем поймет, что поддержание напряженной обстановки в Донбассе играет против его интересов, и пойдет на определенные уступки.
Перейдем к другой актуальной теме. Какие наиболее опасные социально-психологические тенденции сегодня наблюдаются в украинском обществе?
Их очень много, потому что это обусловлено характером той войны, которая сейчас идет. Кстати, эту войну называют гибридной, но у меня есть свое определение — необъявленная комбинированная война...
Всем понятно, что российская пропаганда построена на тотальной лжи и промывании мозгов. Если же мы хотим хотя бы не проиграть в этой войне, мы должны, по идее, использовать те же средства. И у нас — возвращаясь к вопросу об опасных социально-психологических тенденциях — такая пропаганда начинает появляться: например, сообщают, что мы отстояли какую-то территорию, а позже выясняется, что потеряли; или говорят, что потерь в каком-то бою не было, а потом оказывается, что были. Отсюда растут корни других проблем, в частности — милитаризации общественного сознания, идея победы любой ценой. Правда, нынче в Украине такую идею поддерживает меньшинство, примерно треть населения. Но некоторые слышат, что где-то убили сколько-то сепаратистов, и радуются этому. Понятно, что эти убитые были обмануты и заблуждались — но они все же люди.
Это создает дополнительные социально-психологические проблемы уже для будущей постконфликтной стадии.
Вместе с тем следует отметить, что украинцам органически сложнее выстроить свою модель милитаризованной пропаганды, как это делают в России. Но отдельные элементы, еще раз подчеркну, уже есть. Также нужно отметить такую проблемную тенденцию, как радикализация сознания. На последних выборах в Раду прошла Радикальная партия Ляшко. Но понятно, что это сила во многом искусственная — а ведь в нынешних условиях могут зарождаться действительно радикально-экстремистские силы, цели которых не будут ограничиваться только получением какого-то количества мест в парламенте. Еще один опасный социальный феномен, который нужно выделить, — это черно-белое восприятие действительности. Оно возникает при любой войне. Есть «мы», есть «враги», важно только доминировать над врагом, а остальные жизненные вопросы несущественны.
Это рождает такие качества, как ненависть, агрессивность, враждебность.
Еще одна проблема связана с тем, что мобилизация в условиях отсутствия официальной войны выглядит парадоксально. Ведь для антитеррористической операции, как я понимаю, привлекаются только внутренние войска и спецслужбы. Это непонятная ситуация порождает массовое уклонение от мобилизации. А это уже может вызывать внутренний конфликт между теми, кто пошел воевать, и теми, кто уклонился.
Если говорить в целом, какими социальными последствиями может обернуться затяжной характер противостояния?
Несколько лет продолжения конфликта будет колоссальной трагедией как для Донбасса и Украины в целом, так и для России. В одной из своих работ начала 90-х годов прошлого столетия мы с Наталией Паниной ввели понятие «социальное безумие» для описания тех событий, которые происходили в постсоветском пространстве. Вот если конфликт на Востоке страны будет продолжаться годы, это будет одним из наиболее ярких примеров воплощения такого социального безумия.
Как в связи с этим вы смотрите на проблему перемещенных лиц из Донбасса?
Моя позиция заключается в том, что не министерство информации нам нужно, а министерство по делам вынужденных переселенцев. Необходимо привлечение международной помощи для обустройства и адаптации этих людей. Сейчас это одна из первоочередных проблем. Обстоятельства, в которых оказались переселенцы с Востока, — это большая человеческая трагедия. Государство должно создавать такие условия, чтобы они не чувствовали себя брошенными.
