Когда выйдет это интервью, мои собеседники — 25 летний Иван Билык и 32-летний Богдан Федисяк — будут снова в зоне АТО. Их, бойцов 5 роты 2 взвода 24-й механизированной Железной дивизии имени Данилы Галицкого, после пребывания в аду Зеленополья отпустили домой всего на недельку: помыться, поесть, поспать.
Правда, их отпуск выбили для них жены. Домой вернулись изрядно похудевшие, одежда висит. Но это — не страшно. Вот спать никак не получается. Полчасика поспал, глаза открыл и сразу мысли: где я, почему не стреляют, все живы? Там они не позволяли себе спать, потому что знали, что многие из солдат не успевали проснуться, прямо в спальниках сгорели...
Когда «Фраза» договаривалась о встрече, то спросила: что привезти? На что оба ответили почти одно и то же: «Я уже сегодня ел хлеб и пил воду. Ничего не надо»...
Во время нашего разговора попросили родителей выйти — не слушать...
Мы начинаем разговор с Богданом Федисяком.
— Чем вы занимались до войны?
— Работал во «Львовтрансгазе». Потом пришла повестка, призвали в армию, мобилизовали.
— Вы раньше служили?
— Да, в Хирове в ВДВ. В 2001 року прослужил полтора года. Там многому тогда научился. Стрелять научился, с парашютом прыгал. У меня 12 прыжков.
— Вы думали, что эти знания и навыки вам пригодятся?
— Если честно, то думал, что никогда не понадобятся. Кто думал, что будет война в Украине?
— Когда вы получили повестку?
— Первый раз получил еще перед Пасхой. 19 мая нас призвали, это был понедельник. А повестка пришла в четверг, числа 16 или 17 мая. Забрали в Яворов.
— Чем вы занимались, когда принесли вторую повестку?
— Это было восемь часов вечера. Приехали с военкомата молодые парни. Я был дома, сидели в хате, с детьми играли. Это был дождливый, ненастный день. Помню, как отец меня позвал, я к ним вышел. На второй день прошел медкомиссию и велели в пятницу прийти снова. Потом перезвонили и сказали, что можно выходные побыть дома, а уже в понедельник явиться с вещами в Дрогобычский военкомат.
— Какие вещи вы брали с собой?
— Обычные. Носки, нижнее белье, футболки. Я форму свою взял из дому, взял запасные штаны и бушлат. Я себе раньше купил, чтобы ходить в лес, на рыбалку, на охоту. Это обычный камуфляж. Но он намного удобнее, чем обычная форма. Нам сразу выдали нашу форму, новую. Но когда стирал ее, то носил свою.
— Чем вы занимались в части?
— Тренировались, на полигон ездили, стреляли. С автомата, с пулемета, с БМП. Гранаты кидали, окопы рыли. Мы — пехота.
— А почему вас сюда призвали, а не по роду войск?
— Я думаю потому, что тогда Яворов набирал. Сейчас набирает Львов и Старичи, тоже берут всех подряд, десантник или нет — не имеет значения. Хотя мне было бы лучше попасть в ВДВ.
— Ваша мама и жена блокировали ваш выезд из части?
— Нет. Я просил их, чтобы они не ехали. Жена пускай детьми занимается, мама на хозяйстве. И что бы изменило, если бы они приехали? Мы и так знали, что нас отправят на фронт. Каски нам выдали, оружие — тоже. А броники выдали уже на Востоке. Ехали мы в обычном плацкарте, не в теплушке. Наши вагоны прицепили к простому поезду. И мы ехали как обычные люди: нам выдали постельное белье, выходили на остановках, покурить, попить кофе, съесть мороженное. Так и доехали до Днепропетровска.
— А чем занимались в Днепропетровске?
— Нам сказали, что мы будем на полигоне. Мы там и были, недельки две. Там тоже стреляли из БМП, автоматов, окопы рыли, в наряд ходили.
— То, чему вас научили, в бою пригодилось?
В разговор вступает Иван Билык.
— Процентов на 30. Старая советская тактика. Ничего нового. Совсем старая советская тактика, которая в данный момент абсолютно несущественна. Абсолютно. Вот вам бы хотелось воевать, если враг знает точно ваш следующий шаг? Если индивидуально самому не обдумать, что делать, то хорошего не будет...
В конце, к сожалению, нас осталось лишь отделение и мы уже знали друг друга, знали кто на что способен, кто что будет делать в той или иной ситуации.
— Чем вы занимались на Востоке Украины?
— Нас сначала поставили на блок-посты в Донецке. Мы там службу несли. Но это уже как война: проверяли машины. Мы стояли в селе, а люди ехали за детьми в Донецк. Так некоторые просили, что когда будут возвращаться из Донецка с детьми, чтобы мы их пропускали ночью. А ночью — нельзя. Проезд только до 23.00. Люди разные ехали. В основном — хорошие. Еду привозили, белье, воду. Каждый день. Попадались и другие, но их было мало. Говорили нам, чтобы мы возвращались в свой Львов и не мешали им там жить. Был такой старший мужчина, велел нам убираться вон. Большинство ехали спокойно.
— А что случилось под Зеленопольем?
— А что случилось... Вывели людей на холм, лагерь разместили на самой горе, даже не спрятали в «зеленку», которая была рядом. А они все расставили как по ниточке. Палатки, все ровненько.
— Кто — они?
— Командование. Я думаю, не наше командование. Наше командование принимает команды свыше. Наше командование так же терпело, как и мы. Те же обстрелы. Сейчас мне кажется, что это — черное дело высших чиновников. Что это все умышленно было спланировано. Так не может быть на войне, чтобы людей выставили на холме, на высотке, зная, что где-то неподалеку есть установки «Града». Мы об этом знали. Просто никто не мог подумать, что так все повернется. там, наверху, мне кажется, уже все все знали.
— Когда это было?
— Числа 10, июля. Мы были в Волновахе, а на следующий день нас сразу с блок-постов сняли и отправили туда.
— Что вы делали в тот день?
— Стояли на блок-посту, как всегда. Потом пришел приказ, мы упаковали вещи и поехали в Амвросиевку. Там мы заночевали, пробыли там дня два. А потом нас отправили на Зеленополье. Мы ждали колонну. А для нас уже подготовили засаду. Все знали, что будет засада, будет обстрел, будет бойня, потому что перед этим пару раз туда пробовали прорваться небольшие колоны 72-й бригады. Их там поразносили, как перья.
Пока мы стояли в Амвросиевке, то привозили раненых и убитых из 72 бригады. Я подошел, там лежал один человек с аэромобильных войск, начал кровь на нем вытирать и спрашиваю: «Где? Откуда?». Он отвечает: «Ехали по дороге и вот». По его объяснениям я понял, где он был и куда нас отправят. Нам не слишком сильно досталось, это 72-й досталось очень сильно, «Градом», ночью...
Потом мы поехали туда. Доехали на последний блок-пост. И там нам сказали, что мы едем дорогой жизни через долину смерти. Мы въехали на ту дорогу. Все спокойно... А потом началось. Начали лупить по нас минометами. Но, наверное, Бог был на нашей стороне — мы приехали все целые, без убитых и раненых. Приехали в Зеленополье, пошли, глянули на все это. Потом говорили со своими знакомыми. Они сказали, что остальным группам, которые ехали за нами, уже не так повезло...
Мы побыли в Зеленополье некоторое время. А потом нас отвезли на Должанский. Сначала четыре дня было тихо, спокойно. Мы уже успели докопать себе блиндажи, укрепили их. Думали, что не будет никакого обстрела. И тут в один прекрасный день, мы как раз докапывали, вышли на улицу, перекур себе небольшой сделали. И тут наш «северный брат» начал отправлять нам 152-мм снаряды из гаубиц. Пятичасовой обстрел, туча техники, один раненый с нашей стороны и у погранцов был один, задело чуть-чуть. Танкисты, которые там были с самого начала, говорили, что еще такого обстрела не было. Они буквально за 3-4 минуты два танка уничтожили, два БМП. Били прямо по технике. И у нас было желание отогнать технику подальше, потому что они так сильно и точно били по ней. Люди их особенно не интересовали. Хотя одно попадание в блиндаж и — все. От того снаряда спастись невозможно. Разве что были бы у нас бетонные широченные плиты. От снарядов были воронки по полтора метра и диаметром по 5 метров. Это было что-то с чем-то.
Потом, на следующий день, сгорела очень большая часть боеприпасов, продовольствие. Хотя оно у нас и так уже заканчивалось. На следующий день перезвонили к кому-то на горячую линию, а они спрашивают: «Как вам там, на новой территории, куда вас отвели?». А мы еще никуда не отъезжали, хотя по телевизору уже передали, что нас отвели.
Потом нас опять бросили в тот котел, в Зеленополье. Мы его обошли со всех сторон. Хотя командование давно знало, еще за две недели до того, как мы туда попали, что Зеленополье берут в кольцо. Но никто сильно по этому поводу не беспокоился.
Ну, мы приехали. Вот только приехали и тут же нас «встретили» выстрелами из гаубиц. От нас снаряд упал немного поодаль. В том месте должны были собрать людей для разведки, чтобы разведать позиции врага. Собрали 70 человек. И «ДНРовцы» уже знали, где эти люди будут собираться. Хорошо, что собрались не там и не тогда. На час позже. Но они ударили точно в то место и в то время, когда должны были собраться. Об этом знали только наше руководство и руководство АТО. Так что слив информации — это обычное явление. Если хочешь пропасть, то наше руководство доложит руководству АТО, а там найдется какая-то дрянь, она сдаст и уже будут знать, куда вы едете, в котором часу едете и как бить. И даже были такие случаи, нам рассказывали в других частях, что им давали команду остановиться именно в таком-то месте, но они отъехали на километр дальше, а место указанного привала разбомбили так, что ровного места там не осталось.
Из Зеленополья мы поехали на третий день после Довжанки. Мы даже дорогой не ехали. Сами себе прокладывали дорогу через поля, через просеки. Приехали в Дьяково. И опять нас «встретили» наши «друзья». Начали бить гаубицами, «Градом» ночью. Они так неожиданно били, не было времени даже заскочить в блиндаж. Вот вы стоите, расстояние от границы не очень большое, буквально полтора километра, и снаряд вот — уже разрывается. Было такое, что я стоял со своим другом Тарасом, осколок отбился от дерева и упал между нами...
Самое смешное на Должанской что было. Российские «братья» наши открывали границу. Говорили, что когда бежишь, то должен сказать на видеокамеру: «Спасибо Российской Федерации, что она нас приняла».
Ну а потом начался тот котел... 24-я, 72-я, 79-я... Там были разные бригады, была Одесса, Белгород, Могилев. У нас было больше гусеничной техники. Мы выехали на холм, занимать позиции и прикрыть наших. Они подождали, пропустили тяжелую технику и пошла колесная техника, и... с российской стороны начали бить «Градами», гаубицами, минометами. Начали лупить по колонне «колес». А мы наверху столкнулись с четырьмя танками, они выехали со стороны российской границы. Началась перестрелка. У нас техника не ахти, не из новых. Получилось так, что один танк сделал два выстрела, а второй заглох вообще. Ему после двух выстрелов заклинило гильзу... И бой наших танков закончился. Один поехал тросами дергать второго, чтобы тот завелся. Мы были наверху, держали позицию, наше отделение и еще одно, по соседству. Было видно издалека, что и их пехота спешилась, но близко не подошла. Ну, когда техника пошла, то и мы за ней двинулись. Ну... они нас там гоняли, как собак. Всюду снаряды, всюду рвется.
Хуже всего, что офицеры в звании полковника не умеют отдать точный приказ. Когда нас обстреливали танки, за холмом стояли семь наших гаубиц. Им нужно дать координаты. Но полковник ничего не сделал, чтобы враги меньше вредили нашей технике. Он первый удирал в блиндаж.
Единственные, кого уважаю, так это низших руководителей: комбата 24-й бригады, 2-го батальона, майора Шевчука. А другие ничего не умеют, у них погоны купленные.
Потом мы оттягивались от дороги туда, где стоял понтонный мост, думали через него переправиться, его прикрывала для нас 79-я бригада. Но он уже был разбит. Он должен состоять из двух частей. Одна часть пошла, а вторую заклинило. И для колесной техники было почти невозможно переехать. Мы с таким трудом ее подтягивали. Гусеничная техника переправилась бы, а вот колесная — нет. Не захотели удирать гусеничной техникой, потому что знали, что колесная там еще стоит. Поэтому мы целую ночь держали по бокам точки тяжелоей техникой, чтобы легкая могла проехать. А на утро кто-то из местных показал мост за два километра от нас и так мы переправились. А так — целую ночь летали «Грады», били гаубицами, шел прессинг. И ты понимаешь, что ничего сделать не можешь. Очень большие потери. Хотя сказали, что трое убитых и раненых. И якобы не у нас. Хотя я этому не верю. Говорили, что в Зеленополье было всего 19 убитых. А когда дошло до дела, то до сотни дотянуло. И это, если не считать пропавших.
Очень большие потери в 72-й, в 79-й, у пограничников. Было такое, что вдруг — прямое попадание в колесную технику, на которой просто сидели люди. И ты понимаешь, что их никто там не спасет. Было такое, что погибшие валялись по дороге, их никто даже не подбирал, потому что техника была настолько перебита, что и раненных не было кому перевезти.
— Что вы чувствовали тогда?
— Сначала страшно. А потом... Настолько устал, что просто ложишься спать под технику. Обстрел продолжается, а ты просто спишь.
— Вы несколько раз сказали, что ничего не можешь поделать. Вы ощущали беспомощность?
— Да нет. Дело в том, что ты знаешь, кто тебя обстреливает, а сам выстрелить в ответ не можешь. Ты туда выстрел сделаешь — начнется третья мировая война. Поэтому ты понимаешь, что ничего поделать не можешь.
— Злость?
— Злость бы была, если бы они где-то поближе появились.
— Набил бы морду?
— Морду?! Это слабо сказано, я не знаю, что бы там было. Но заедает еще и другое. Они по-пехотному показывают, что они звери, что они там что-то могут. Но на самом деле они могли коварно ударить «Градом», минометами. А вот пехота не подходила. Видел я их издалека. Но мужества у них не хватает, чтобы подойти к нам в рукопашный бой.
— Вы видели противника в лицо?
— Я выдел их трупы. Было такое, что мы на их блок-пост напали и разнесли. Ну, люди как люди, только непонятно, что у них в голове. Да и там очень малый процент наших людей. Там наемники разные, приехали люди заработать деньги.
— А живых видели?
— В плен взяли. Ехали мы, а он за нами следил. Вот стоит простая гражданская машина, недалеко от колоны и наблюдает. Подъехали из роты управления, спросили что и как, начали проверять и нашли и бинокль, и рацию. Вот так смотришь на него — ну человек как человек...
Когда мы только вначале стояли на блок-постах, то местные думали, что у нас глаза красные, когти, мы едим детей и насильничаем.
— Почему вы считаете, что они так думали?
— Они нам сами так говорили. Стою я на блок-посту, рядом стоит женщина, кому-то звонит и говорит в трубку: «Эти бандеры — нормальные люди». Этой женщине куда-то нужно было добраться, а за ней ехать не хотели, боялись.
— Раненым вы помогали?
— Из нашего подразделения зацепило только одного. Он не штабной офицер-паркетник, он простой солдат, ему было больно, но он терпел. Ему нужно было зашить рану, но уж как получилось...
— Возле вас никто не погибал?
— Если бы возле меня кто-то погиб, то и я бы с вами сейчас не говорил. Там не стреляли патронами. Там валили самым худшим, что может только быть, — «Градом» и гаубицами.
— А то, что говорили, что у вас сгорели все вещи?
— О, у нас просто не осталось ничего. Все сдетонировало, снаряды начали рваться. Вещи были на улице. Каток от танка, который весит 300 килограмм, летел метров на 200. Представьте, какая там была детонация. Пули летали — свои, не чужие, а свои. От температуры начали летать. Сначала мы подумали, что это уже пехота идет. Гранаты начали детонировать, снаряды от БМП, которые догорали. На мне остались штаны и тапки. Нам повезло, мы стояли около таможенного склада конфиската и выбрали себе по паре шорт и футболок из контрабанды.
— Это ночью было?
— Белым днем!
— Что вы в это время делали, перед обстрелом?
— Блиндаж копали. И потом сидели в блиндаже. Но даже то, что мы его выкопали глубоким, даже то, что мы его укрыли, все равно это нас не спасло бы от тех снарядов. От тех снарядов спасет только бетон, а не пухленькая земля.
— Что вы чувствовали тогда?
— Сначала — страшно. Каждый раз в начале обстрела страшно. Когда был первый взрыв, мы подумали, что это наш танк выстрелил куда-то. После второго взрыва поняли, что это не наш танк, и что нам нужно лезть под землю. А потом пошло-поехало. Сбили беспилотник, который завис над нами. Нам повезло, что мы были в выемке за дорогой и снаряды били в дорогу. Если бы не было той дороги, то было бы все по другому.
— О чем вы думали тогда?
— Когда 5 часов сидишь под артобстрелом, то сначала, первый час, молишься. Потом второй час думаешь о чем-то, потом третий... Потом уже смелеешь, выглядываешь, выбегаешь. Потом разные глупости в голову лезут. Было такое, что я думал о девушке, с которой я встречался пять лет и разошелся. И о ней думал. Такие вещи лезут в голову, что в другой ситуации никогда бы не подумал. Разные глупости. Но первый час я молился, хотя я и не очень набожный человек.
— А глупости — это что?
— Это не важно. Это было бы важно, если бы они не стреляли из той гаубицы, а пришли бы так. Тогда бы я эти глупости воплотил в жизнь.
Словом, все как на войне. Я когда смотрел советские фильмы о войне, там снаряды летают и ты не думаешь, что все это может случиться с тобой. А тут раз — и все, это все возле тебя.
— А когда было особенно страшно?
— Когда мне гусеницей чуть не переехало голову. Мы ехали. Начался обстрел «Градом». Я соскочил с БМП и меня волной отбросило на дорогу. Лежу в пыли, ищу свой пулемет, разворачиваю его. И рукой чувствую, что земля трясется. И я начинаю понимать, что это или наш танк, или БМП. Но настолько черная пыль, что не видно даже на расстоянии руки. Тогда мне было очень страшно. Это был самый страшный момент моей жизни. Гусеница прошла сантиметрах в 20 от меня. Они даже и не видели, что я там валялся. Они и не могли меня увидеть — всюду горело, всюду рвало. Когда я встал и пыль разошлась, то увидел, что там был взрыв на взрыве. Они не били осколочными, а били бронебойными. Это еще хуже, потому что если бы рвануло БМП, то неизвестно, что бы там осталось. Встал, посмотрел — там воронки в шахматном порядке. Настолько плотно стреляли, я не знаю, как нам повезло. Мы потом сидели и обсуждали: за нас много кто молится.
— Также говорили, что у вас не было ни еды, ни воды, что ели траву, пили из лужи.
— Ну это уже преувеличение. Да, не было аж настолько все супер, было туговато. Но солдат — это солдат. Из тяжелого положения он найдет выход. Мы нашли колодец, там насос не работал, мы тащили воду себе плафоном. Нормально, вода всегда свежая. И кушать было что. У одних все сгорело, у других что-то осталось, поделились. Например, у нас ничего не было, то мы ходили к третьему взводу, у них еще чуть-чуть было, делились. А вот чтобы из лужи пить — так там лужи трудно найти. У нас под боком река была. Хотя, если кто-то стоял дальше, то мог и из лужи пить. Кому-то повезет быть возле реки, кому-то — нет.
— А чувство счастья было?
— У нашей роты счастье было просто огромное, просто огромное. У нас только один раненный. Счастье, когда я вижу, что все живые после обстрела. Смотришь — и тот есть, и тот, и тот. И чувство, как будто тебе кто-то тысячу гривен дал. Ты начинаешь радоваться. Ты понимаешь, что ты не остался один.
— А что было потом, когда вас вывели?
— Поехали в Солнцево, в тыловую базу, пробыли там ночь. Там тоже было под вопросом. Говорили —те, что были в Солнцево, — что над складом РАО зависал беспилотник и скидывал метку. Это означало, что вопрос времени, когда будет обстрел. А те, кто нас обстреливал, знали, что если попадут в склад РАО, то 50 процентов смертей добавят свои же боеприпасы. Самое страшное, когда взрываются свои же боеприпасы. Они там пачками стоят. У нас гранаты свои взрывались, огонь залетал аж в блиндаж, такое чувство было, что дракон стоял над блиндажом и все время дышал туда.
А потом нас отвезли в Запорожье, загрузили остатки техники, которая уцелела, и поехали в Харьковскую область. И нас отпустили домой.
— Вас не хотели отпускать.
— Нас и не думали отпускать. Если бы не Женская сотня... Я не буду врать, скажу честно: в Запорожье я даже не выходил из вагона. Я надеялся, что нам таки дадут отпуск. Но потом уже понял, что нам никто ничего не собирался давать, если бы не наделали шуму другие организации. Тогда уже пришлось генералу говорить на камеру. Сначала обещал 14 дней отпуска. Потом отошел от камер и — нашему командиру: «Семь».
— Но многих так и не отпустили?
— Наших — всех отпустили. Хотя знаю, что погранцам дали 24. Не понимаю, почему им 24, а нам только семь. Но не буду им сильно завидовать.
— Вам не хочется возвращаться?
— Наполовину. Половина моя хочет остаться. А другая — хочет вернуться туда и кое-кому поддать за кое-что.
— Куда вы будете возвращаться?
— Сначала — в Яворов, а потом на доукомплектацию. В одном из взводов не хватает людей. Они отказались ехать в АТО, когда мы еще ехали из Амвросиевки в Зеленополье, их отправили служить в военную часть в Запорожье и ими сейчас занимается прокуратура.
— Почему они отказались?
— Прошла информация, что нашу 24-ю бригаду Янукович лично заказал, чтобы стерли в порошок. Честно говоря, когда мы куда-то ехали или стояли, то эти слова стояли у меня в голове — нас все время бомбили.
— А зачем ему нужно было именно вас убивать?
— Мы — Запад! Мы — сердце свободных людей. Вы бы видели, как на Востоке Украины живут. Там дома в селах такие, что у меня хлев лучше, чем их дом. Я ему говорю: «Так нужно что-то лучшее построить, куда-то поехать, делать какой-то бизнес». А он мне отвечает: «Зачем мне это?».
— А вы почему не отказались тогда?
— Не хотели. Да, было страшно. Но мы поехали вместе. Мы знали, что мы поддержим друг друга. А если отказаться... Я уйду, второй, третий. А они дойдут до Киева или еще хуже, до моего дома. Кому будет легче, если чечен-наемник будет по нашей земле расхаживать?
