Евромайдан сегодня у всех на слуху. Чем закончатся массовые акции? Почему Майдан раскололся пополам: один — с политиками, другой — без них? На эту тему корреспондент «Фразы» пообщался с членом координационного комитета Евромайдана, известным общественным деятелем Олегом Рыбачуком.
Объясните, что происходит. Что за разнообразие Майданов в центре Киева? Зачем?
Наш Евромайдан возник на Майдане Независимости за три дня до акции, по инициативе простых людей, там нет ни одной политической силы, ни одного политического флага. Нет прямого лидерства, но есть высокий уровень самоорганизации. Так, у нас есть запрет суда, и мы палаток не ставим. Что на самом деле делает нас значительно сильнее. И когда мне в «Фейсбуке» пишут, что этот Майдан обречен, потому что у нас нет тепла, нет туалетов, нет никаких условий, я отвечаю «да». У этого Майдана нет тепла, туалетов, условий, и поэтому он обречен. На успех. Потому что там нет ни одного оплаченного человека.
Вопрос доверия, а точнее, его отсутствие — это сейчас ключевой вопрос, который позволяет непопулярной власти выигрывать. Даже в противостоянии не только с оппозицией, но и с обществом. Для меня этот Майдан важен тем, что там возобновились доверие и волонтерство. Это же трагедия, когда люди в Украине не верят в то, что можно не за деньги отстоять свою позицию. Поэтому то, что восстановился такой Майдан, на котором совсем нет оплаченных людей, и все это видят, — само по себе очень большой позитив. У нас один лозунг и одно требование: «Янукович, подпиши!»
А оппозиционный Майдан выдвигает другие требования, потому что его организовали политические партии. И это вполне естественно, говорю как человек, который хорошо знает, что такое политика, геополитика и гражданское общество. Я являюсь общественным деятелем уже 8 лет и очень горжусь тем, что это не стало конъюнктурой. В начале считалось, что общественный деятель — словно тот пионер в партии (даже не комсомолец), что это какие-то детские игрушки. А теперь обратите внимание, что произошло в обществе относительно отношения к политическим партиям: вследствие того, что их такое большое количество и они очень персонифицированы, партийные флаги вызывают аллергию у людей.
Или раздражение?
Ну это еще мягко говоря. То есть очень большое количество людей никогда бы не пришло на Майдан под партийные флаги. С чем мы столкнулись? Когда я разговариваю с представителями Батьківщини, УДАРа или Свободы, я понимаю, почему у них там флаги. Ведь они в первую очередь — политики, им надо выиграть политическую битву. И я верю в то, что они действительно за европейскую перспективу, но в них параллельно идут и отставка правительства, и импичмент президенту — то есть вещи, на которые бы мы этот Майдан не собрали. Не потому что люди этого не хотят. А потому что они не понимают, что будет после. Когда возникла инициатива создания этого Евромайдана, достаточно спонтанно, кстати, то в первый день приглашения получили примерно 600 тысяч украинцев, которые пользуются Интернетом. 10 лет назад это было абсолютно невозможно. У нас есть сайт «Евромайдан», который является самым популярным сейчас в Украине. Мы есть во всех соцсетях. Целая команда людей работает над тем, чтобы только успевать обрабатывать предложения о помощи.
Много неравнодушных?
15 тысяч предложений, чем помочь Майдану. Люди просто физически не успевали их все прочитать. Вот классический пример. Нужна акустика. На оппозиционном Майдане ее, очевидно, подготовили и оплатили. У нас нет таких больших потребностей и нет цели расходовать средства. Мы просто обращаемся к людям: нужна акустика. Говорим, какая именно, и она появляется. Почему? Потому что это не политический Майдан, не конъюнктурная вещь, потому что люди, которые имеют возможность помочь, понимают, что на этом будет выигрывать только общество. Потому что бизнес, который помогает нам в этом, тоже хочет, чтобы Украина была европейской.
И все люди, которые идут на Майдан, хотят того же. Например, приходит дедушка и говорит: «У меня есть дети и внуки, я хочу, чтобы они жили в Европе». Когда есть естественная заинтересованность общества, она и выливается в такую форму. И если бы мы начали это во что-то конвертировать, например, в какие-то политические дивиденды, если бы появились политические требования, как, примером, у налогового Майдана, то он бы угас. И поэтому сейчас наш Евромайдан является символом народного Майдана, а оппозиционный на Европейской площади является политической площадкой. Естественно, что общество и партии должны быть совмещены. Сейчас у партий одна проблема: они не имеют связей и корневой системы. А общество, в свою очередь, не научилось партиям делегировать доверие. И поэтому сейчас просто отрабатывается модель равноправного партнерства. Здесь нет ни старших, ни младших. Есть диалог, есть два Майдана, мы сегодня утром побывали на обоих. И договорились, что спикеры народного Майдана будут приходить туда, политики будут посещать нас. Это, в принципе, и является символом новой Украины.
Скажите, будет ли каким-то образом структурировано общество, которое приходит на Евромайдан? Возможно, будет собираться какой-то совет, который будет выносить решения, устанавливать правила и следить за порядком?
Это уже есть. С первых минут Майдана возникли определенные правила. Первое: мы не имеем никаких политических флагов. Но, когда Майдан только появился, были политические спикеры: и братья Кличко выступали, и Тягнибок, и Яценюк. Потом мы сказали, что слово будут иметь те люди, которых будет определять общественность. Потому что мы не хотим превращать этот митинг в сплошные, прогнозируемые и уже затертые до дыр политические речи, которые совершенно не отражают суть этого Майдана.
Теперь о том, как структурировался Майдан. Лично для меня это образец самоорганизации. У нас нет ни одного лидера, но есть люди, которых условно можно назвать оргкомитетом, которые отвечают за определенные направления. Скажем, за обеспечение жизнедеятельности — от продуктов до любой логистики. Потом — за коммуникации, общение с миром. За «электронку» — сайт «Евромайдан». За безопасность. Есть молодежное крыло координации действий со студентами. Есть перечень спикеров, около 40 фамилий, и все эти люди — общественные авторитеты. Каждый день планируется сегодня на завтра. План следующего дня можно увидеть на сайте. А каждый митинг заканчивается тем, что мы говорим о недопущении провокаций.
Были провокации?
Была провокационная попытка поставить две палатки. Мы это решительно остановили, и можно уверенно говорить, что на этом Майдане никаких провокаций не будет. Как и политической символики. Но есть и будет возможность получить любую помощь. Там нет никаких средств, но то, что нужно для жизнедеятельности народного Майдана, мы озвучиваем, и предложение превышает спрос. К нам приходят очень интересные люди. Какой результат? Если раньше возле нас стояла сплошная стена «Беркута», то сейчас — два-три человека.
Все-таки чувствуете какое-то давление со стороны правоохранителей? Можно ли его сравнить с давлением, которое оказывается на политический Майдан?
Здесь у нас совсем недавно был определенный момент истины. Когда после общенациональной акции меня разбудили в 6 утра с вестью, что нас окружает «Беркут». И в тот момент была, наверное, самая большая угроза, что Майдан могут просто снести. Но обошлось, и сейчас, например, я не вижу угрозы со стороны силовиков, потому что каждый день нет никаких шансов для того, чтобы они вмешивались. Мы не провоцируем их. Мало того, с нами один человек, которого спас работник милиции. Молодой парень мог умереть, у него впервые в жизни был приступ эпилепсии, и реально милиционер спас ему жизнь, оказав первую помощь.
Эту информацию широко освещали СМИ...
Глаза у этих людей совсем другие. Возможно, потому, что мы их не провоцируем. Ибо понимаем, что в любой европейской стране, если ты поведешь людей на государственное здание, там может дойти даже до того, что будут стрелять. Наш Майдан — европейский. В Европе правительства силой не меняют. Сила в Европе — это выборы. Выбирайте других и меняйте политиков. Но штурмовать государственные объекты, провоцировать правоохранительные органы... Любой европеец поймет тогда украинскую власть. У нас другая политика: мы ведем себя как европейцы и власть вынуждена вести себя так же. Если не быть европейской, то хотя бы имитировать это. Это очень важно для того, чтобы мы изменились.
