Для украинцев, равно как и для большинства других народов, не ставших пока еще жертвами политкорректности, цензура в Фейсбуке все больше напоминает репрессии раннесоветского периода. Люди, ведущие активную виртуальную жизнь в соцсетях, начинают использовать тюремную лексику. Обороты вроде «опять закрыли на 30 суток», «только что откинулся из бана», «снова на свободе» и т. д. становятся частью повседневного лексикона.
Несмотря на кажущуюся несерьезность, это достаточно показательная тенденция. Люди подсознательно реагируют на ограничение свободы слова, независимо от того, обоснованно оно или нет. После Майдана, с началом гражданской войны, количество украино- и русскоязычных пользователей, попадающих под карающую руку фейсбуковской цензуры, выросло в сотни, если не в тысячи раз.
Можно сколь угодно долго спорить: какой сегмент — «ватный» или «вышиваночный» — больше угнетают таинственные фейсбучные цензоры, однако нельзя отрицать самого факта цензуры, причем зачастую довольно жесткой и не всегда адекватной.
Я лично несколько раз становился ее объектом и прекрасно знаю, о чем говорю. Около года назад, после очередного убийства американскими полицейскими чернокожего подростка в США, я написал полушутливый пост о том, что Ку-клукс-клан не прекратил свое существование, а просто перешел под юрисдикцию американской полиции. В тексте не было ни ругательств, ни запрещенных Фейсбуком слов. Тем не менее я схлопотал недельный бан и грозное предупреждение.
Какое из правил я нарушил, до сих пор не понимаю. Штампом «не соответствует нормам сообщества» администрация самой крупной в мире соцсети порой прикрывает откровенный маразм своих действий. Этот контраст усиливается, когда видишь в своей ленте репосты откровенно экстремистских текстов с призывами к насилию, религиозной или этнической розни и нуль реакции со стороны цензурирующей машины.
К примеру, в сентябре администрация Facebook удалила знаменитую военную фотографию «Напалмовая девочка» из поста норвежского писателя Тома Эгеланда. Эгеланд опубликовал на своей странице запись, к которой прикрепил несколько фотографий времен войны во Вьетнаме, в том числе и знаменитый снимок. На нем изображены жертвы применения напалма южновьетнамской авиацией.
«Если вы не видите разницы между детской порнографией и военными фотодокументами, ваши действия будут способствовать тупости и никак не сблизят людей», — заявил Эспен Хансен в открытом письме компании. И он во многом прав.
Фейсбук из отдушины, в которой человек мог чувствовать себя свободно, из средства для общения и обмена информацией превращается в дополнительный фактор стресса. В жестокого и лицемерного угнетателя. Его пользователи попали в положение арестантов. В любой непонятной ситуации они назначаются виновными по умолчанию.
Пользователь, который потратил уйму усилий и времени на то, чтобы завоевать расположение виртуальных друзей, который установил с этими друзьями эмоциональные связи, теперь вынужден постоянно подвергать себя самоцензуре, чтобы не получить бан и не лишиться общения с привычными собеседниками.
Суть и последствия этого явления прекрасно объяснил Виктор Пелевин в своей новой книге: «В США белых с детства пугают, что если они скажут слово „негр“, то у них от этого будут огромные неприятности. Когда белые видят негра, то они чувствуют смутную угрозу, поэтому полицейские и палят в них все время... Мозг сам выдумывает угрозы, чтобы быть в тонусе: вокруг сплошной Диснейленд, а человек чувствует себя, как в 1937 году в парке Горького. Мир начинает казаться опасным, и чем больше запретных слов, тем больше недоверие к окружающим».
С такой точкой зрения трудно спорить. Сегодня Фейсбук — это механизм экспорта американской политкорректности, которая мало чем отличается от советской тоталитарной идеологии. При этом действует намного изощреннее, чем советская пропаганда. Не только запрещает думать о неположенных вещах, но и подсказывает, о чем думать, незаметно подсовывая в ленту новости и публикации, которые изначально пользователю не нужны.
Хуже всего то, что при всем при этом Фейсбук остается безальтернативным инструментом глобальной коммуникации. Другие площадки не могут предложить человечеству такой же широкий выбор инструментов общения. Так что нашим людям остается выдумывать новые термины, чтобы обойти запреты, учиться говорить иносказательно и примерять на себя арестантские паттерны.
