.thumb.jpg)
В дни августовского путча и провозглашения независимости Украины я находился за сотни километров от Киева, в глубине низких, но тогда ещё густых, местами непроходимых гор Закарпатья.
Мы были далеки не только от политики, но и от цивилизации в принципе. В местном магазине, вниз по дороге в селе, продавали только хлеб, соль и морскую капусту, стоявшую батареей банок. Ездить за продуктами приходилось за тридцать километров в Ужгород. Но даже там ничего не происходило.
У нас был телевизор, но, кроме венгерских и польских телеканалов, транслировавших с утра до ночи мультики, никакие каналы тут больше не ловились.
Даже такой соблазн, как непрекращающиеся мультики, не мог меня заставить сидеть в тесном номере. Загнать в глухие стены была способна только непогода (но дождь упорно не шёл) да разве что комары, налетавшие с приходом темноты из окружающего нас непроглядного леса.
Мне было девять, и политикой я не интересовался. Вокруг были дела поинтереснее. Я собирал грибы и ягоды, удил рыбу, исследовал раскинувшиеся передо мной горы, втайне от родителей уходя вглубь всё дальше и дальше. Конечно же, много читал, фактически — всё оставшееся от активного отдыха время.
А чем ещё мог заниматься обычный советский ребёнок?
Погоды стояли тёплые и сухие. Воздух пьянил. Вокруг быстро росли последние в этом году снопы. Земля полонин была богатая — местные выкашивали высокие по грудь луга трижды за год.
Мир был слишком прекрасен, чтобы думать о чём-то ужасном. Даже о смерти. Дети такого возраста как раз начинают задумываться о ней. Тем более, когда вокруг — тотальное умиротворение. Когда уже почти совсем разъехались люди. Тихо. Лишь красный закат и погружаемые в сгущающуюся тьму далёкие, в двух часах ходьбы, горы. Смерть тогда не казалась чем-то страшным, она была аморфной, нереально далекой, чтобы даже пытаться понять природу страха перед ней. Она вызывала только удивление, любопытство: а что потом?..
Помню, когда я вернулся в Киев, пацаны постарше пугали нас, малышню, что в город приехали националисты с Западной Украины, останавливают таких, как мы, и спрашивают, например, как будет по-украински галстук? Никто не знал. Пацаны хитро смеялись и угоняли прочь на своих велосипедах. Некоторые из нас даже принялись учить на память отдельные слова по-украински — кровать, карандаш, тот же галстук. Но националистов так никто и не встретил.
В те дни о политике говорила разве что моя русская бабушка. Мы звонили ей в Киев каждый день из кочегарки. Иногда на дозвон уходило до получаса. Бабушка приехала в Киев по окончании войны из подмосковного села, познакомившись с дедом по фронтовой переписке. Убеждённая сталинистка, наверное, из принципа так и не выучившая украинский язык, до последнего момента наивно ждала московские танки на киевских улицах. Когда всё было кончено, она едва оправилась от шока. Бабушка скончалась летом 2003 года в возрасте 81 года. Иногда я думаю, что Господь уберёг её, вовремя призвав к себе.
