...Начать, наверное, стоит с того, что этот роман — даже не криминальное ретро, как нынче принято именовать исторические детективы, а настоящая энциклопедия эпохи 1930-х. Собранная, заметим, не по законам жанра, а в рамках имеющихся первоисточников. В подобном чтиве, как и в человеке, все должно быть узнаваемо — и лицо, и походка, и номер личной карточки, поскольку речь все-таки о криминальном жанре. «А туфли-то у наглеца, отметил мимоходом, уже летние, парусиновые. Упруго шлепали. Веселые такие, молодые». И подобных «галантерейных» меток времени в «Укрощение красного коня» Юлии Яковлевой (М.: Эксмо) — на каждом, пардон за каламбур, шагу. С одной стороны, в них законсервировано время, и в данном случае это, конечно, отсылки к лихому периоду чарльстона и сорочек апаш у Ильфа и Петрова, а с другой, это ведь наследие того самого «футуристического» хамства, когда, наступая на пятки даме, молодежь нагло ухмылялась, мол, ничего — теперь можно, революция...
И казалось бы, мог главный герой-следователь, заниматься своим прямым делом (о загубленных конях), но спасает он из-под копыт «железного коня», а на самом деле — бодрой поступи красного террора — невинные души и свою собственную профессиональную честь. Дело ведь не по его ведомству — шпионы и диверсанты числятся в других списках.
И пускай персонаж, встречающий нас на первых страницах — мечтающий о былых временах, женщинах с «влажными, арабскими глазами» и полковых рысаках сапожник — не самый главный в этом романе, чей сюжет, пардон, и в подметки не годится этой замечательной орнаментальной прозе, но он задает стилистический тон, оказывающийся, увы, всего лишь фоном.
Итак, Ленинград 1931 года, советский сыщик по имени Зайцев расследует «животные» дела — то маньяк-искусствовед натравливает собак на своих жертв, выкладывая их телами «мизансцены эрмитажных шедевров», то не меньшие пакостники вокруг кучкуются. Жизнь в коммуналке, опять-таки, в традициях Зошенко, показанная лучше всего в телевизионном формате, на примере капитана Жеглова из «Места встречи изменить нельзя».
Словом, никто уже не поет по утрам в туалете, как у классика.
И вот уже уверенно движется наше повествование, в котором товарищу Зайцеву помогает товарищ Кошкина, и даже имеется товарищ Шариков, превращенный не хуже, чем у Булгакова, в товарища Штиглица (не путать с Максим Максимычем Исаевым). А так, конечно, превосходный детектив, поначалу напоминающий «Фаворита» Фрэнсиса Дика — ипподром, бега, тотализатор, пришедшие на смену закрытым после НЭПа казино, разбившийся жокей. Но лошадьми в то время занимался Буденный и прочие красные маршалы, еще готовящееся стать таковыми, а вот «враги народа», которые-то и собираются в романе, недобитые коннозаводчики царской России — именно они, каждый по-своему, и занимаются «улучшением» орловской породы рысаков.
А тем временем все пишут свою историю прошлого, пытаясь найти в ней компромисс с настоящим. Романы-глыбы, в которых действие тянется сквозь сразу несколько столетий, написали Людмила Улицкая («Лестница Якова») и Юрий Буйда («Вор, шпион, убийца» и «Цейлон»), теперь вот роман «Нас обокрали. История преступлений» Людмилы Петрушевской (М.: Эксмо) радует нас глубоким погружением в эпоху застоя, как принято называть безмятежное время позднего социализма.
Причем, если одни авторы пытаются при этом вернуться в детство, разузнав, куда уходит лето, оставляя на постсоветском берегу неизменившихся людей, то автор «преступного» романа расследует, кто у нас все это украл. Точнее, как малыши говорят, кто у нас все это «украли». С одной стороны, конечно, приятно лишний раз вспомнить, кто у кого чего спионерил в Советском Союзе, сколько пузырьков было в стакане газировки, и зачем у главной героини романа детей зовут одинаково, причем как алкаша в песне Высоцкого. С другой стороны, это ведь не просто метафора, и калейдоскоп глав у Петрушевской о кооперативном счастье, мужьях-тиранах и лимите в общагах — это ведь фон, сквозь который тонкой нотой звучит «индийская» мелодия. Младенцев, братцы, в роддоме подменили, и это вам не «Рам и Шиам» и позднейший «Двойной удар»! По такому случаю уголовное дело впору заводить, да вот молодому чинуше, потерявшему жену, надо за кордон, а туда неженатых не пускают, вот и взятка, вот и должностное преступление, и сливайте воды, сцеживайте молоко и ложитесь спать на подшивку старых журналов «Фельдшер и акушерка».
Стилистически все это выглядит, как если бы «Сто лет одиночества» Маркеса смешать, не взбалтывая, с фильмом «Москва слезам не верит». Лиса Алиса на пару со Старухой Шапокляк пишут роман «Поле Чудес в Стране дураков» по мотивам «Звездного билета» Василия Аксенова. Умно, смешно, страшно, словно пьяный бред врачихи, продающей детей из роддома. «Вот я... Простая баба... Всех на себе волоку: дочь с мужем и ребенком, сына, мать, мужа с его мамой... Она под себя ходит уже... Но держит в руках всех нас... И брата еще мужа, будь он неладен... Алкоголик... У меня двое выросли, ума не вынесли, дочь и сын, Олег и Мариночка, тоже их содержу... С их семьями... Выпила? На конфету. Попроси у своей новой родни, они люди большие, чтобы мне насчет квартиры помогли дочери. А то живут в однокомнатной втроем. А может, и не надо, а то будет лишняя комната, и он начнет задумываться, захочет развестись, разменяться... Но „Жигули“ нужны, ой как нужны, может, словечко им скажешь?» — неожиданно заключила главврач«.
Вопрошают же у Петрушевской все больше тоскливо, безнадежно, вставляя в конце каждой фразы этого самого «Сережу», которых в романе целых два. Словно старый сериал у соседки сверху бубнит, замолкая перед этим именем, или как в пьесе полувековой давности. «Когда же мы друг другу врать перестанем, Сережа?» Тот угрюмо молчит, ему бы пить перестать в перерывах между репетициями, а не это самое. Поэтому «когда коммунизм наступит, раньше не получится, Нина» мы в этом романе не услышим.
Зато уж главного героя «Аляски» Сергея Бута (Х.: Клуб Семейного Досуга) поймали в церкви, где он в водолазном костюме ловил демонов. Казалось бы, обычный случай для психиатрии, но почему тогда пациент, который действительно работает спасателем на пляже, попал в отделение, имеющее дурную славу тюрьмы? «Події тієї страшної ночі, коли його життя полетіло шкереберть, закрутилися в голові німими сценами. Ось він удома — не сам, а з дружиною: чвари, крики, втеча, злива і машина... А ще — алкоголь», — вот так пунктирно можно очертить историю героя, но это еще далеко не все. Туда, куда он попал, помещают лишь персонажей из советского анекдота про психушку. Помните? Доктор с комиссией обходит палату. «Здесь у нас рак, но ничего, вылечим. Здесь саркома легких, но тоже на ноги поставим. А здесь, — указывая на накрывшегося простыней пациента, — безнадежный случай. Онанист, вуайерист, эксгибиционист. Пациента неожиданно вскакивает, сбрасывая простыню, и восклицает: — И, между прочим, прекрасно себя чувствую!».
Итак, речь о «преступной советской медицине», которая излечивает смертельно больных, а здоровых, но «социально извращенных», а также прочих диссидентов считает неизлечимыми. Точно так же на «Аляску» (самый дальний, скрытый и поэтому скандальный для прессы закуток психушки) жены в романе сдают надоевших мужей, дети — престарелых родителей, занимающих жилплощадь, а власть — опальных журналистов. Страшные будни карательной психиатрии советского образца со смертельными, как правило, исходами, проходят здесь, словно в тюрьме, а преступления остаются безнаказанными. Впрочем, самое ужасное то, что главному герою, который на самом деле скрывается от призрака, и переживает психологическую травму, приходится встретиться здесь со своим знакомым священником, единственной надеждой, который так же зависит от упомянутой медицины.
Поэтому выкручиваться нашему водолазу придется самостоятельно, поскольку его соседи в палате тоже на плохом счету у врачей, милиции, власти.
