Лагерь «Виктория», где заживо сгорели трое детишек, находится совсем неподалеку от резиденции Митрополита Агафангела и собора Богоматери. Казалось бы, под боком у посланников Всевышнего не должно происходить страшных драм, но судьба опровергла эти предположения. Улица Дача Ковалевского тихая, безлюдная, монотонно-сонная. Сторожевые псы дремлют у санаторных проходных, никак не реагируя на редких прохожих.
У бежевой ограды лагеря «Виктория» замечаю кучу цветов, мягких игрушек и сладостей. Одесситы без устали несут к месту трагедии плюшевых мишек, сирень и шоколадные батончики. Доходяга-охранник сообщает, что вход на территорию лагеря запрещен. Спокойно пройти и всё посмотреть мне не удастся. Приходиться включать смекалку и двигаться в обход. Сворачиваю в переулок, нежно укутанный тенью каштанов, и с морской стороны оказываюсь у ограды «Виктории». Ограда прозрачная и пепелище, где расстались с жизнью трое юных танцовщиц, прекрасно просматривается — до него всего десяток метров.
Домик сгорел практически дотла. Остались лишь несколько обугленных самых нижних брусьев. Хотя стоит яркий солнечный день, но аура над пепелищем мрачнейшая. В воздухе витает дух смерти. Чёрный ворон распада будто кружит над «Викторией». Статный мужчина с металлической бляхой, прикрепленной к брючному ремню, внимательно рыскает взглядом по территории, охваченной огнём несколько дней назад. Наверняка это следователь, спешно командированный из Киева, осуществляет оперативные действия по сбору улик. Достаю планшет, начинаю фотографировать сквозь ограду, не ступая на территорию лагеря. Согбенный седовласый охранник с коричневым загаром подходит ко мне, но видя, что я не собираюсь пробираться сквозь ограду, молча разворачивается и неспешно удаляется в свою будку. А потом появляется печальное трио — женщина с повязанным на голове чёрным платком и в траурном одеянии, мужчина тоже весь в черном и маленькая девочка лет четырех. Это семья одной из погибших пришла искать хоть что-то связанное с их рано отправившимся на небеса ангелочком.
Женщина садится на корточки и начинает голыми руками перебирать золу. Она надеется, что попадется брошка или заколка её мертвой дочурки, но всё безуспешно. Женщина рыдает, стонет, вопит и орёт от разрывающей нутро боли. Супруг прижимает её к груди и принимается утешать.
А малышка бегает по асфальту, где еще недавно резвилась её старшая сестра, и похоже в силу возраста еще не слишком осознает всю трагичность произошедшего. Я не психолог, у меня нет соответствующего образования, но оставаться безучастным глядя на эту душераздирающую картину у меня не получается. Я подзываю мужчину к ограде, и он через минуту подходит. Я понимаю, что ему надо выговориться, вытащить наружу всю нахлынувшую тоску, высвободить голову от груза внезапных проблем. И я начинаю выслушивать его монолог. Я не журналист, а информационный активист поэтому счел неэтичным записывать его речь на планшет.
Первым делом спрашиваю почему девочки находились в лагере в сентябре — вроде уже учебный год в разгаре, чай не лето. По словам мужчины, танцовщицы находились в лагере последние деньки и должны были отправиться домой со дня на день. Школьниц премировала путевкой мэрия за проявленные творческие успехи. Говорит, что примчался стремглав, как только узнал о пожаре и увидел бездыханное тело своего ребенка.
Девочка скончалась от отравления продуктами горения. Задохнулась попросту говоря. Не успела сориентироваться в суматохе. В домиках были установлены толстенные стеклопакеты — разбить их девятилетнему дитю вряд ли под силу. Тело дочери находится в морге на экспертизе — о дате похорон мужчина не осведомлен. Он напрочь фрустрирован, дезориентирован. Видно, что еще пребывает в шоковом состоянии. Я не знаю, что сказать ему в ответ. Я понимаю, что любые мои слова сочувствия будут казаться неуместной пафосной пошлостью. Ребенка, увы, уже не вернешь.
И я просто слушаю его. Выступаю в роли впитывающей боль губки и громоотвода. Он жалуется на вопиющие нарушения правил пожарной безопасности. Но больше всего ярости в его голосе, когда он говорит о халатности и безразличии персонала лагеря. Пламя полностью охватило домик за четыре минуты, тинэйджеры принялись спасать малышню, а здоровенные лбы-охранники пришли, посмотрели на пожарище и спешно ретировались по своим норам — мол нас это не касается, борьба с огнём не входит в наши должностные обязанности, наша хата с краю и всё в таком скотском духе.
Старшеклассники спасали ребятню из огня, а взрослые мужчины убежали куда подальше, побоявшись взять на себя ответственность — это ли не нравственная катастрофа всего украинского общества? Выродились герои и храбрецы среди дядек, только пацанва еще способна на подвиги.
Потёмкинская деревня, наспех возведенная ради политических дивидендов, стала братской могилой для ни в чём неповинных юных танцовщиц.
Повезло еще, что огонь не успел перекинуться на соседние домики. Рядом стоящий бревенчатый сруб лишь частично обгорел по фасаду. Двадцать лет назад будучи школьником я отдыхал в лагере совсем неподалеку от «Виктории». Наши домишки были не столь визуально эффектными как показушные строения «Виктории», но зато они отвечали всем правилам пожарной безопасности. Из одноэтажных фавел мог легко за секунду выскочить любой малыш, разбив тонкое оконное стекло в деревянной раме. В мой лагерь на Фонтане не приезжал президент Украины и мэр Одессы, но мы были в безопасности и покое. У нас не было искусственных футбольных полей и газонных ковров, но мы знали, что с нами не случится ничего плохого. Сейчас, правда, от моего лагеря остались только руины — его земля спешно застраивается коттеджами и гостиничными апартаментами.
Форма теперь превалирует над содержанием. Мы жили полуголодными в невзрачных хибарках, но были счастливыми. А сейчас дети живут сытыми в красивых домишках, но они обречены на несчастья. Время просто изменилось и с этим ничего не поделаешь.
Я бурчу мужчине нечто невразумительное, пытаюсь как-то приободрить его, но понимаю, что все мои речи глупы, неактуальны и бессмысленны.
Я не представляю, что чувствует человек, потерявший дите по вине халатных чинуш. Я не знаю, каково это смотреть как в гроб кладут твоё чадо.
Ты ночами не спал, бегал ему за молоком и лекарствами от температуры. Создавал наилучшие условия, водил по секциям, устраивал в самую добротную школу к наиболее квалифицированным педагогам, мечтал и надеялся о достойной смене, а все твои старания перечеркнуты в один миг алчными сволочами, думающими только о наживе. Мне вспоминается Виталий Калоев, застреливший авиадиспетчера, виновного в гибели его родных, но это все-таки слишком радикально. Говорю слова прощания, мужчина удаляется успокаивать жену и младшую дочь. А я остаюсь один в полной растерянности. Уже назначают стрелочников, много версий и предположений. Самовольных следователей тоже предостаточно. Только это ничего уже не изменит. Сейчас важнее казаться, чем быть. Сейчас важнее сделать что-то бросающееся в глаза, а не качественное и надежное.
Мы живем в эпоху пустышек, дутых личностей, сейсмонеустойчивых газобетонных жилищ и пластиковых автомобилей. И мы обречены постоянно гибнуть из-за того, что сейчас вещи вокруг нас лишены прочности. Все делается впопыхах, тяп-ляп, на скорую руку. Жизнь неимоверно ускорилась за последние пятьдесят лет. Уже не строят дома на века. Не заключают браки до конца земных дней. Не ездят от университета и до пенсии на одной машине. Титаны — не мы. Картонный мир вокруг опасен и зыбок. Три с половиной года назад я бродил по обгоревшему дому профсоюзов, но даже тогда мне не было так плохо. «Виктория» это памятник бюрократическим отпискам, государственной коррупции и круговой чиновничьей поруке, в которых погрязла наша многострадальная Украина. И мы обязаны извлечь уроки из произошедшего, не дав властям всех уровней заставить нас забыть о жуткой гибели детей. На сердце Одессы появилась еще одна кровоточащая рана, которая еще не скоро зарубцуется. Я не знаю, какую фразу сделать финальной.
Трудно подбирать корректные слова, когда описываешь столь кромешный ад. Слезы стекают по скулам и падают каплями на клавиатуру. Я плАчу и не могу даже представить какой кошмар переживают в эти минуты родители погибших девочек...
Фото автора
