Почти уже полгода я живу со своим АТОшником. Психологически стало легче, но полностью война его не отпустила. Подозреваю, что отпечаток останется навсегда, хотя с каждым годом воспоминания должны притупляться все больше и больше.
Все части «Истории одного переселения» читайте здесь.
Когда ребята возвращаются с войны, первые три-четыре месяца им очень сложно привыкнуть к мирной жизни. Часто такая адаптация длится до полугода. Чтобы понимать, как вести себя со своим бойцом, мне пришлось почитать немало литературы на эту тему, дабы приспосабливание моего мужа прошло, как можно легче. Да и опыт других бойцов пригодился. Моему мужу сложно было общаться людьми, сложно было влиться в рабочий график. Даже само осознание того, что ему уже не придется бегать с автоматом, вскакивать по тревоге, давалось с трудом.
Однако мы до сих пор не знаем, что делать с внутренней агрессией и повышенной тревожностью. Еще в начале наших отношений мой муж сказал, что очень боится случайно во сне причинить мне боль, что ему нужна помощь в качестве психолога. Я нашла психолога-волонтера в Чернигове, работающего с АТОшниками. Вообще, внутренняя агрессия, не имеющая выхода наружу, присуща не только бойцам, вернувшимся с войны. Она имеется у служивших в спецназе, правоохранителей. Контрактники, то есть наемники, — это вообще отдельная категория и непаханое поле для специалистов.
Сон у мужа стал гораздо спокойнее. Если раньше кошмары снились ему один-два раза в неделю, то теперь один раз в две-три недели. Но это страшные кошмары, в которых он не осознает, что спит. Около месяца назад я вскочила от того, что он тряс меня за плечо с криками: «Где твое оружие?». Глаза закрыты, он так и не проснулся. Я не буду вдаваться в подробности, как мне удалось разбудить его, но в итоге на плече остался синяк. Его это не оправдывает, но синяк заживет. А вот побратим его в таком состоянии выбил жене два передних зуба. Они уж точно не вырастут.
Когда муж все же пришел в себя, то рассказал мне историю, случившуюся на одном блокпосту. Об этом не пишут в газетах, такое не показывают по ТВ. Об этом предпочитают умалчивать. Но я рискну рассказать эту историю.
Далеко не секрет, что в зоне боевых действий вокруг блокпостов крутится много дам особого поведения, чем лишенные женского внимания хлопцы и пользуются. Муж рассказывал, что у них в блиндаже как-то барышня прожила почти месяц. Была, так сказать, общего пользования на тридцать семь мужиков.
И вот однажды на блокпост пришла барышня, недвусмысленно намекнув на цель визита. Несколько дней она развлекала бойцов. А надо понимать, что среди военнослужащих попадаются весьма откровенные алкоголики. Таких в АТО называют аватарами. И, как говорят, где бабы, там и водка.
Барышня рассмотрела все, что ей надо было, и ушла. А через несколько дней сепары полностью вырезали блокпост. Двадцать семь бойцов.
Солдатик на посту умудрился заснуть. Его не тронули. Кровью написали на стене: «Спасибо, солдат, за службу!». Увидев случившееся, солдат тут же застрелился. Это и понятно, ведь в зоне его бы свои же забили. А если и не забили бы, то как с этим жить дальше?
Как-то ночью я проснулась от крика: «Нас окружили», потом раздалось невнятное бормотание, даже скорее шепот. Но все обошлось, и он снова погрузился в сон. Утром я спросила, что снилось. И Андрей рассказал, как попал в окружение под Счастьем. Втроем они отправились на разведку как раз на подконтрольную боевикам территорию. Неожиданно услышали собачий лай. Отряд из нескольких десятков боевиков с собаками в сопровождении российского танка прочесывал местность. Бойцы упали в овражек, а сверху над ними прошел танк, засыпав песком с землей. Собаки приближались. Поскольку мой муж в тот момент был командиром, он приказал всем очень быстро разворачивать сигареты и обсыпать табаком все вокруг и себя. Странное дело, но те двое, что были с ним в разведке, сами родом из горных карпатских сел, но они не знали, что от табака у любой ищейки пропадает нюх. Не знала об этом и я. «Когда я услышал дыхание собак, — рассказывал мне Андрей, — расстояние должно было быть не больше полутора метров, сердце стучало так, что казалось, оно выдаст меня с головой. Я приставил дуло АК под подбородок, снял предохранитель. Уж лучше самострел, чем плен». Через какое-то время все стихло, и хлопцы вылезли из укрытия. Они бежали эти три километра на полусогнутых ногах, держа автоматы наготове. Именно бежали. А потом уже в блиндаже обнимались с побратимами и плакали. А говорят, мужчины не плачут...
Ест муж все так же много. Иногда я в шутку говорю, что его проще убить, чем прокормить. Не обижается. Отвечает, что так всегда шутит его мать. Чтобы наглядно было понятно, о каких объемах пищи идет речь, скажу лишь, что за вчерашний день на троих (муж, я и его дядька) было съедено 10 литров борща. Вот так! Готовлю еду теперь в основном я. Армейские «заморочки» насчет кухни постепенно сходят на нет. Единственное табу в нашем доме — килька в томатном соусе. А все потому, что как-то по госзаказу им в зону АТО поставили несколько ящиков таких консервов. Ребята вскрыли одну банку, а там — черви. Вторую, третью, четвертую... Так два ящика. Все консервы были червивые. Надеюсь, снабженцы из Минобороны прочитают эту статью и предпримут какие-то действия. Все бойцы говорят, что ВСУ живут только за счет волонтеров, но не государства.
Жизнь с АТОшником нелегка. Многое в поведении этих ребят, особенно на первых порах после возвращения с Донбасса, выходит за грань привычной мирной жизни. И задача для нас, жен АТОшников, быть терпеливыми и понимающими. Тримаємось, дівчата!
