«...Еще война длилась, когда ратники, вернувшись домой, разнесли ропот в низшем классе народа. Мы проливали кровь, говорили они, а нас опять заставляют потеть на барщине! Мы избавили родину от тирана, а нас вновь тиранят господа. Войска, от генералов до солдат, пришедши назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своим порядком, естественно, произвело вопрос, почему же не так у нас...
Злоупотребления исправников стали заметнее обедневшим крестьянам, а угнетения дворян — чувствительнее, потому что они стали понимать права людей...». (Письмо декабриста Александра Бестужева императору Николаю I. // Новые документы по делу о восстании 14 декабря 1825 года в Санкт-Петербурге. Москва, 1962, с. 73).
Отечественная война 1812 года сдвинула с насиженных мест громадные массы людей. Крестьяне, призванные в ополчение царским указом, стали «путешествовать» по западным губерниям империи, а многие из них прошагали всю Европу до Парижа.
Если раньше крестьянский горизонт был ограничен родным уездом, волостью или губернией, то в 1813-1814 годах коммуникации простых селян обрели международный масштаб. Оказывается, в других странах нельзя продавать людей, как скотину, нельзя заставить одного бесплатно работать на другого, нельзя без суда отправить человека на каторгу, нельзя насильно запретить жениться, нельзя... много чего нельзя.
Прельщение «европейской волей»
Русский крестьянин неожиданно попал в либеральный мир, который давно усвоил правовую аксиому: свобода одного человека начинается там, где заканчивается свобода другого. Этот удивительный строй европейской жизни, по словам декабриста Павла Пестеля, «прельщал неокрепшие умы русских мужиков» и заставлял о многом размышлять.
Наполеон, планируя поход в Россию, первоначально задумывался над тем, чтобы отменить крепостное право на оккупированных территориях специальным императорским указом, но... отказался от этой затеи.
20 декабря 1812 года он выступил перед французскими сенаторами с речью:
«...Я веду против России только политическую войну... Я мог бы вооружить против нее самой большую часть населения, провозгласив освобождение рабов; во множестве деревень меня просили об этом. Но когда я увидел огрубение этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы множество семейств на смерть и самые ужасные мучения».
Слухи о том, что «царь Хранцлеон дает всем господским людям волю и наказывает барщину не работать» быстро распространялись по пути отступления русской армии.
Калужский губернатор, сенатор Каверин докладывал Кабинету Министров 8 ноября 1812 года: «Помещичьи крестьяне поднимаются против господ своих, и делят имения. Крепостные даже домы разрывают, жгут усадьбы, убивают помещиков и управляющих... К ним присоединяются военные части... Второго дня ноября гренадеры корпуса Милорадовича вместе с дворовыми разграбили и сожгли усадьбу Телецкую тайного советника Курдюмова...».
Разгром помещичьих имений, по мере продвижения неприятельской армии в глубь России, обретал масштабы тотальной войны. В декабре 1812 года произошел показательный случай. В Витебской губернии местные дворяне обратились к наполеоновскому генералу Шварценбергу с просьбой помочь «подавить крестьянские волнения». Французы отрядили батальон, который жестко расправился с бунтовщиками. Был восстановлен прежний порядок, и крепостные всю войну исправно платили оброк своим помещикам.
Подобные случаи имели место в Московской, Могилевской и Смоленской губерниях. Наполеон отдельным распоряжением приказал своим маршалам «...оказывать всяческое содействие землевладельцам, собственникам мануфактур и заводов в умиротворении бунтующего населения для возвращения его в прежнее законопослушное состояние».
Мотивацию французского императора можно понять. Армии была нужна продовольственная база. Процветающая экономика завоеванных территорий могла снабдить его полумиллионное войско лучше, чем любые насильственные реквизиции продовольствия и прочего необходимого войскам имущества у местного населения.
А вот мотивацию российских дворян-землевладельцев понять трудно. Целых шесть месяцев они наживались, продавая зерно оккупантам по завышенным «европейским» ценам. Патриотизма в среде мелкопоместных собственников не наблюдалось. Об этом говорят материалы Следственной комиссии Сената, которая провела большую работу в 1814-1815 годах на территориях Смоленской, Витебской и Московской губерний.
Император Александр I не стал наказывать предателей. Дворяне-коллаборационисты сохранили свои имения и крепостных, которые честно боролись с французами, участвуя в ополчении и партизанском движении.
Надежды русских крестьян на послевоенное освобождение и получение земли не оправдались. В 1814 году в село Берменцы Ананьевского уезда Херсонсой губернии из заграничного похода возвратились четыре бывших рекрута помещика Темрякова. Они принесли в солдатских ранцах переписанный от руки текст царского указа.
Именем Александра I бывшие солдаты зачитали селянам призыв: «... Да обратится каждый из храброго воина паки в трудолюбивого земледельца и свое первобытное состояние, да наслаждается посреди родины и семейства своего приобретенною им честью, спокойствием и славою...».
«Первобытное состояние» в архаичном крестьянском сознании — состояние «вольного человека», который вернулся к истокам своего вне государственного существования и живет «по совести в согласии с Богом и людьми». Он выращивает хлеб, растит детей и ходит в церковь. В этом мире не должно существовать господ, барщины и оброка, а должна быть только одна земля, которая кормит хлебороба.
Крепостные отставного корнета Темрякова восприняли «императорский указ», как прямое руководство к действию. Они убили управляющего, разграбили имение, а дом сожгли. Через три дня в село прибыл эскадрон иррегулярной кавалерии из Херсона. На площади были выпороты 53 человека, а «семь закоперщиков взяты в колоду для бессрочной каторги».
В ожидании достойной послевоенной жизни за 10 лет (1813-1823 гг.) в различных губерниях Российской империи произошло более четырех тысяч крестьянских волнений. В Херсонской губернии, на территории современной Николаевской области, зафиксировано 34 бунта крепостных селян.
Бывшие гренадеры и ополченцы не получили «европейской воли». Напротив, государство ужесточило режим для низших сословий империи. В 1816 году помещикам возвращено право ссылать крепостных в сибирскую каторгу, а через год Сенат разрешил дворянам залоговое покрытие вексельных обязательств стоимостью «людей дворовых без надела от имения». То есть крестьяне вновь стали выступать штучным товаром, их можно было продавать в розницу без земли и... без семьи.
Государственные крестьяне массово переводились в военные поселенцы. Летом 1817 года в Херсонской губернии было создано военное поселение Бугской уланской дивизии. «Столицей» подневольного края стал город Вознесенск, откуда дивизионное начальство осуществляло власть над 29 деревнями и городками с населением «16181 мужескаго полу и 14878 женскаго полу».
Военные поселения в корабельном крае — узаконенная каторга, где казенные крестьяне обретали статус «пожизненного солдата» и одновременно должны были вести хозяйство.
Жизнь поселян состояла из сплошных повинностей: они обязаны были сдавать квартиры войскам, обеспечивать полки дровами и соломой, отапливать и освещать казенные здания, давать подводы по первому требованию начальства, отводить пастбища для лошадей во время смотров и т. д.
За земледельческими работами следили офицеры. Они контролировали ведение домашнего хозяйства, порядок в домах, состояние тягловой скотины и т. д., взыскивая за каждое упущение. Быт поселенцев был стеснен постоянным надзором. Мелочная регламентация жизни заставляла бывших государевых хлеборобов находиться в постоянном страхе.
За малейшие проступки виновных подвергали телесным наказаниям. Система фронтового обучения была основана на побоях. Дети поселян от начальства зависели больше, чем от родителей, проводя основную часть времени в школе и... на плацу (с 12 лет). Дочерей выдавали замуж по назначению начальства.
Этот ад продолжался целых сорок лет. Понадобилась еще одна Великая война, чтобы крестьяне получили землю и волю.
Еще одна Великая война
19 февраля 1861 года крестьянам дали свободу... за деньги. Государство погасило помещикам стоимость отчужденных крестьянских наделов и возложило на селян долговое бремя. В течение 49 лет бывшие крепостные должны были выплачивать банку фиксированные платежи. До 1906 года все земледельческое население империи погасило долг за свою землю в 1 миллиард 571 миллион рублей.
Рыночная стоимость выкупленной земли, по мнению историков, составляла 544 миллиона. Следовательно, крепостные заплатили за свою личную («европейскую») свободу 1 миллиард 27 миллионов рублей серебром — астрономическую сумму.
Пахотной земли в Центральной России не хватало. Миллионы крестьянских семей голодали, детская смертность в деревне была высокой, плюс частые неурожаи, засухи и саранча. Бывшие крепостные оказались в кабале общинной круговой поруки. До выплаты долга они могли только пользоваться своим наделом, но не могли им владеть и распоряжаться.
Великая война 1914-1918 годов возродила надежды хлеборобов на «сытый послевоенный мир и получение земли вдоволь». Русский философ и экономист Петр Струве писал об этих архетипных иллюзиях: «...Солдат-крестьянин шел на войну не по велению сердца, а чтобы «царю послужить». Царь имеет право посылать на войну, так как он «дал нам землю, и кормимся мы с ней, значит, и должны царю-батюшке послужить верой и правдой, а потом он всем землицы добавит по справедливости Божьей».
Настроениями солдатских масс в полной мере воспользовались сначала эсеры, а потом большевики, которые «украли» аграрную программу у социалистов-революционеров. После февральской революции 1917-го масса дезертиров хлынула с фронта в родные деревни «делить барское добро и землю».
С марта по ноябрь этого года в Херсонской губернии зафиксировано более 200 случаев самовольного захвата и распределения «по справедливости» помещичьих земель. Власти не успевали посылать в села карательные команды и, самое удивительное, что уездные милицейские дознаватели зафиксировали в своих протоколах, как крестьяне понимают «справедливый» дележ господской пашни.
В селе Старокаменка Очаковского уезда 500 десятин помещичьей земли были равными долями отданы трем семействам фронтовиков. Когда их спросили, зачем им столько земли, которую невозможно обработать единолично, ответ заставил задуматься чиновников. Крестьяне заявили: «Придут с войны остальные людишки и получат от нас в аренду свой клин».
Дезертиры, первые добравшиеся к земельному пирогу, надеялись в будущем безбедно жить на ренту, взимаемую со своих боевых товарищей, опоздавших к дележу добычи.
Потом завертелось-закрутилось: большевистский переворот, гражданская война, продразверстка и колхозное строительство с массовым раскулачиванием навсегда похоронили древнюю крестьянскую мечту о земле и воле. Новое крепостное право оказалось более жестким.
Крестьяне тяжело работали за трудодни и были законодательно прикреплены к своим колхозам. Две массовые и несколько десятков локальных голодовок, по мнению историков-аграриев, «сломали хребет русскому крестьянству, которое уже не смогло оправиться от большевистского эксперимента».
Нужна была еще одна Великая война, чтобы колхозники могли посмотреть на свой деревенский мир глазами стороннего человека.
Глазами стороннего человека
Великая Отечественная война произвела тектонические сдвиги в советском обществе. В 1945 году СССР имел под ружьем 11 миллионов человек, которые раньше были прикреплены к своим производственным местам: крестьяне — к колхозам, рабочие — к заводам.
В 45-м многие из них пришли в Европу и посмотрели на свою довоенную жизнь глазами стороннего человека. В аккуратных селах разгромленной Германии подвалы крестьян ломились от колбас и окороков, ясли насыпались отборным зерном для гигантских першеронов, на стол советским оккупантам подавалась жареная птица, а на десерт к эрзац-кофе полагался вишневый пирог. Столовый фарфор, ножи, вилки и чистая скатерть довершали общую картину застолий.
Было о чем задуматься. У большинства солдат в детстве были одни валенки на всех, а фарфоровую чашку они впервые увидели в Германии. В разговорах с немцами последние никак не могли взять в толк, почему у русских нельзя продавать на рынке зерно, овощи и мясо, зачем работать целый день без денег, почему никуда нельзя уйти в поисках лучшей доли...
Всё те же разговоры. Через 130 лет произошло второе столкновение цивилизаций. Украинский историк Наталья Яковенко назвала бойцов Красной Армии — участников похода в Европу — «неодекабристами». Солдаты увидели здесь другую жизнь и сразу корреспондировали ее на свое довоенное бытие.
У многих красноармейцев, призванных из деревни, к моменту демобилизации сложилось убеждение, что колхозы после войны отменят. В сборнике архивных документов «Реабилитированные историей. Николаевская область» есть зафиксированные случаи из уголовных дел. Очень любопытные факты.
В 1946 году бригадир овощеводов колхоза им. Жданова (село Дорошовка, Вознесенского района) Александр Сергиенко заявил на общем собрании, что «не нужно сдавать по завышенному плану зерно государству. Есть сведения, что в Москве собираются все колхозы закрывать из-за общего недорода, а работать норму будут присылать из города всех беспаспортных...». Это выступление задокументировано на двух страницах доноса в НКВД от парторга Малышевой.
Слухи о том, что колхозы распустят, а в деревню отправят трудиться всех, кто не прописан в городе, были очень устойчивы. Во время выборов в Верховный Совет УССР в 1946 году в Николаеве случилась тихая паника.
Крестьяне, сбежавшие из голодной деревни восстанавливать судостроительные заводы, полагали, что списки избирателей проверяются для выявления непрописанных, чтобы вернуть их в колхозы. Люди закрывали квартиры и уходили из дома, чтобы не попасть в руки коварных агитаторов.
После войны колхозное крестьянство не получило облегчения. Коммунисты вернулись к прежней политике. Развитие тяжелой индустрии осуществлялось за счет «перекачки» средств из аграрного сектора в промышленный. Беспрецедентное повышение налогов, мизерные зарплаты, копеечные пенсии и отсутствие социальных льгот — удел советской деревни на долгие двадцать послевоенных лет.
Картинка недавно виденной «европейской свободы» постепенно исчезла вместе с последними ветеранами войны.
Картинка европейской свободы
За 23 года независимости Украина пережила целых две революции, которые имели своей целью обретение страной европейских ценностей и западного уклада жизни. Что это такое и почему именно за это нужно проливать кровь?
Бывший посол еврокомиссии в России, профессор Майкл Эмерсон сформулировал 10 европейских заповедей следующим образом:
«Демократия и права человека; общий рынок, свободное передвижение, обитание и занятость граждан; социальное партнёрство; отрицание национализма; светский мультикультурализм; антитоталитаризм и антимилитаризм без пацифизма; многовекторность внешней и внутренней политики; трёхъярусное управление — наднациональный, национальный и региональный уровни; открытость для всех европейских демократий;
постоянные изменения, эволюция границ Евросоюза».
Бескровная оранжевая революция проходила под этими лозунгами. Однако вместо демократии мы получили власть олигархических кланов, свободное передвижение людей ограничили «золотым занавесом» — большинство украинцев не могут путешествовать по миру из-за своей нищеты. Относительная занятость сменилась тотальной безработицей, социальное партнерство — показным потреблением роскоши богатых семей; отрицание национализма — ростом влияния националистических партий и обострением «древней проблемы государственного языка».
Второй кровавый майдан и последующая война еще более отодвинули нас от западных ценностей и уклада жизни. Сегодня политологи в один голос утверждают, что каждый убитый солдат на Донбассе отдаляет Украину от Европы, которая «помешана на гуманизме и приоритете личности над государством».
За что воюют сегодня солдаты в зоне АТО? Какая мыслительная картинка послевоенного мира сложилась в головах людей, которые сидят в окопах уже полгода?
Месяц назад бригада журналистов популярного столичного издания приехала в Донбасс только для того, чтобы спросить: «За что вы, ребята, воюете?». Ответ везде был одинаковый: «За Украину». Дотошные репортеры попросили уточнить: «За какую именно Украину?». Внятного ответа получить не удалось. И командиры батальонов, и рядовые солдаты морщили лбы, но... ничего сказать не могли.
Образ послевоенного мира еще не оформился в сознании фронтовиков. Каким он будет?..
— О-ох, здесь можно фантазировать долго. Всё, что угодно: расстрел мажоров в дорогих авто на месте ДТП... тайные убийства коррупционных судей и прокуроров... робингудовские грабежи банков Коломойского и раздача средств неимущим...
— Все может быть. Простор для обманутых ветеранов не имеет горизонта.
Здесь просится спекулятивная параллель
27 ноября 1918 года в психиатрическом отделении лазарета прусского тылового госпиталя Пазевальке открыл глаза раненный австрийский ефрейтор Адольф Гитлер.
Кавалер трех железных крестов и воинского диплома «За храбрость» увидел белый потолок закрытой камеры. После трех недель химического отравления к нему вернулось зрение. Бывший художник попросил у санитара свежую газету. Ему принесли спортивный еженедельник Völkischer Beobachter. Гитлер внимательно прочитал колонку новостей и... заплакал.
Нужно было плакать, чтобы не сойти с ума. Немецкая армия капитулировала, кайзер Вильгельм сбежал, власть захватили социал-демократы, Германия стала республикой. Ожидаемый образ послевоенного мира ефрейтор утратил навсегда...
