Как переходным, так и действующим как бы «и. о.» правительством и президентской администрацией, так или иначе, проведены некоторые реформы. Немного упрощено избыточное регулирование. Можно говорить о глубоком тренде изменений к лучшему в системе, которая находится в подчинении министерства юстиции.
Во многом стихийно, как реакция на внешние раздражители — агрессию России и заговоры ее местной агентуры — двигается очищение и модернизация министерства обороны, структур МВД и служб безопасности. На этом пока все.
Причина первая — гибридная модель исполнительной власти (существование двойных вертикалей — КМУ и главы государства).
Причина вторая — отсутствие правительства, опирающегося на стабильное большинство в парламенте. Более того, сам парламент продолжает оставаться сословным органом, чем-то вроде польского дворянского сейма. Ибо таковым является избирательное законодательство и привилегии депутатов.
Причина третья — интриги реакционеров и их покровителей из-за северо-восточной границы.
Причина четвертая — нравы группы бывших-бывших, мечтающих вернуть атмосферу 2005-2009 гг. (включительно): скандализма, беспорядка, безнаказанности и аферизма.
Позитивно то, главным образом, что изменилось общество. Оно теперь скептично, требовательно и агрессивно. Оно сформировало типологически западноевропейскую буржуазную нацию, образца примерно 16-18 столетий — причем сразу и во внутреннем, и во внешнем, и в транснациональном контуре. Это уже использование преимуществ нового технологического этапа. И если бюрократы и депутаты не хотят слышать вопросов и не думают над ответами, то эти вопросы задает и жаждет ответов нация, которая, как раз, все чаще задумывается над тем, зачем ей вообще подобная государственная конструкция...
Попытаюсь озвучить три тезиса, которые, основываясь на многолетнем историческом опыте, актуализировались теперь и в нашем украинском социуме.
Во-первых, буржуазно-демократическая революция не превращает страну автоматически в развитое государство, стилизованное «европейски».
Великобритания пережила две революции, реставрацию абсолютизма, опасные мятежи реакционеров, коррумпированный режим премьера Роберта Уолпола.
Франция пережила четыре революции, две диктатуры-монархии, реставрации, оккупацию, квазиавторитарный режим де Голля — прежде чем стала такой, как она есть сейчас.
Нидерланды сражались за свободу сто лет. У них был враг примерно нашего калибра — огромная, погруженная в мракобесие, коррумпированная империя, готовая бросать в бой десятки тысяч наемников и малограмотных крестьян, прибегавшая к массовым зверствам (ими отличился, к примеру, герцог Альба).
Вопрос в том, сменились ли установки, или нормы, или институты — или революция сгорает в популизме и приводит к власти очередного диктатора-монарха, и потом все повторяется?
Почему так происходит — установлено экономистами, придерживающимися институциональной теории. В 2010 году в журнале Esquire вышел цикл публикаций заведующего кафедрой прикладной институциональной экономики МГУ (ныне — декана экономического факультета МГУ) Александра Александровича Аузана «Институциональная экономика для чайников», где феноменология так называемого эффекта колеи (path dependence) разложена по полочкам. Речь идет об институциональной инерции, которая удерживает страну в определенной траектории.
Процитирую то, что касается нашего контекста, с сокращениями:
«В частности, в этом цикле рассказано, как статистик Ангус Мэддисон взял основные показатели — валовый продукт, количество населения и, соответственно, уровень валового продукта на душу населения — и свел все эти данные в единую таблицу (причем сводил-то он данные за два тысячелетия, однако достоверными стоит признавать все же данные последних 200 лет). Поскольку в XIX и XX веке большую часть земного шара контролировали всего несколько статистических держав, фактически была получена единая статистическая картина мира.
Оказалось, что большинство стран мира делятся на три группы, причем Первая группа идет по высокой траектории и стабильно показывает высокие экономические результаты. Вторая группа столь же стабильно идет по низкой траектории: в нее зачастую входят традиционные страны, которые попросту не ставят задачу иметь высокие экономические результаты, а делают упор на другие ценности. Третья, наиболее нестабильная группа стран, которые все время пытаются перейти из второй группы в первую. Они вышли из состояния традиционности, но никак не могут завершить модернизацию. Примеры подобных переходов крайне редки, чаще всего страны третьей группы прыгают вверх, но затем ударяются о потолок и снова съезжают вниз».
Моя оценка такова — нынешний Майдан изменил общество на две трети, власть, политический класс, или элиту — на треть. По одной рельсовой линии больше оптимизма, по другой — больше пессимизма, соответственно. И здесь, я, кстати, с глубоко мною уважаемым д-ром Аузаном не соглашусь — он революций не любит и, с научной точки зрения, правильно делает. Дело в том, что неформальные нормы, или институты с помощью революций, особенно таких мощных, как наша, не изменяются. Ведь только изнутри кажется, будто это взрывное изменение. По сути, завершился процесс, начавшийся еще в 2001 году «Украиной без Кучмы». Сменились поколения, западная культура двигалась на восток. Общество меняется исподволь, нарастает сопротивление архаичных элит и элементов, происходит аккумуляция энергии изменений, и — взрыв. И, хотя особенных иллюзий у меня нет — современные Нидерланды или Швейцария из нас не выйдут — однако, та же институциональная теория — к примеру, потрясающее исследование Эрнандо де Сото «Загадка капитала» — указывают на другой угол зрения на эту проблему. В странах западного конгломерата давно забыли, как именно они решили те проблемы, с которыми столкнулась сегодня, в частности, наша страна. А шанс у нас есть потому, что то, что произошло и происходит дальше, — не внутриэлитный переворот (хотя были и такие попытки — но Янукович оказался слишком брутальным), не популистская «революция спектакля», как в 2004 году, а самая что ни на есть сословная, буржуазная революция.
Поэтому политический процесс в Украине, в общем и целом, с оглядкой на уровень глобальной интеграции и развития технологий, следует логике буржуазной революции в Нидерландах, Великобритании и Франции.
А это значит, что либо парламентский корпус полностью впряжется в реформы наподобие балтийских или грузинских законодателей, либо этот парламент будет переизбран по самым широким демократическим правилам, либо нас ждет еще одна волна ограниченного классового насилия. Она внесет во власть аналог «якобинцев», «индепендентов», «младотурок», «революционеров Мэйдзи» — которые в краткие сроки сделают все, что необходимо, сверху. Такой запрос в обществе существует, и он очень силен.
И, в-третьих, за многие десятилетия, прошедшие с момента разложения колониальных империй XIX века, лишь десятку государств удалось выпрыгнуть из своего «эшелона», колеи «аккумулятивной диктатуры — распределительной демократии». Это есть научный факт.
Лично я верю в то, что претерпевшие столько страданий от местного режима, а затем от его московского покровителя украинцы — смогут.
Но для этого нам необходимо трезво смотреть на вещи, учиться и бороться.
В кои-то веки именно на нас смотрит весь мир.
