Автор этой книги — американский физик-теоретик считается соавтором космологической версии многомировой интерпретации квантовой механики, в которой множество миров Эверетта отождествляются с множеством миров инфляционной космологии, но в «научно-популярной» среде он знаменит, конечно же, другим. Собственно, книга «Битва при черной дыре. Мое сражение со Стивеном Хокингом за мир, безопасный для квантовой механики» Леонарда Сасскинда (СПб.: Питер) и есть его подвигом в глазах массового читателя и зрителя-потребителя, и под него много чего можно теперь и продать, и защитить.з
Хотя хитрованов от науки вряд ли заинтересует вклад автора в теорию конфайнмента кварков, разработка калибровочной теории в терминах гамильтоновой решётки, матричного описания М-теории и голографического принципа. А вот если упомянуть, что Леонард Сасскинд много лет полемизировал со Стивеном Хокингом о природе черных дыр, пока, наконец, в 2004 году тот не признал свою ошибку — о, это сразу заинтересует любого, открывшнго эту книгу. Открывают ведь сегодня (точнее — покупают) не книги, а имена.
Впрочем, «Мир как голограмма» — это раздел из четвертой главы, называемой «Контратака». Эта книга вообще как пособие по стратегии и тактике, любой Чапаев позавидует. Возьмем, к примеру, ту же лошадь. Что произойдет, если она без всякого буддизма упадет в черную дыру? Исчезнет ли бесследно? В сказке по телевизору мы так и не узнали, захлебнется ли она, если в туман ляжет, а здесь целая черная дыра... Можно, конечно, предположить, что река сама вынесет с помощью еще одного ученого сома, и медвежонок об этом бы все говорил, говорил, но автор на самом интересном месте прерывает. «Эйнштейн, не говори Богу, что ему делать», — грозно провозглашает он в главе «Надвигающаяся буря», и дальше уже читайте сами. Тем более что чтиво более чем увлекательное, даром что научно-популярное. «Что заставляет моря подниматься и отступать, как будто ежедневно они делают два глубоких вдоха-выдоха? — начинает для затравки автор. — Дело, конечно, в Луне, но как она это делает и почему дважды в день? Я сейчас объясню, но сначала расскажу о падении 2000-мильного человека».
«Я подошел к Скутеру и сказал: — Мне нужно быстренько сгонять домой. Я кое-что забыл, — сообщает перед отлетом наш герой. — Майк, уже 21:30, — отвечают ему. — Мы официально на карантине. Никто не должен уходить. Но я очень настойчиво его просил. Он понял, почему я обратился с этой просьбой, и сказал: — Поезжай. Возьми, что тебе нужно, и сразу возвращайся. Я бросился домой, доехал, ворвался внутрь. Карола услышала, как я возвращаюсь после того, как мы только что попрощались. Она в недоумении взглянула на меня. — Мне просто надо кое-что взять, — сказал я. Не помню, забрал я все-таки часы или нет. Я вышел и поехал в изолятор. Когда я туда добрался, я снова был в порядке. Посмотрел на своих товарищей по экипажу и вспомнил: «Здесь моя вторая семья. Они тоже на меня рассчитывают, и пора приступать к работе».
Кстати, о работе. Ну или о писательстве. Помнится, в ранней пьесе одной маленькой девочки речь тоже шла почти о космонавтах, а если точнее, то про гайдамаков писала она в своей первой и последней драматической поэме. Там еще батя спрашивал чумаков, видавших Запорожскую Сечь, не встречали ль они там его сына Петруху. А тут и Петр входит, никуда не ездивший — саблю, говорит, забыл, а вы, обращается к гостям во главе с изумленным отцом, лучше бы не лясы точили, а в колхоз к нам массово шли. Вот такая была пьеса, не хуже нашего «Астронавта».
В этой книге, конечно, тоже немало детства. В то время, помнится, ее автор мечтал стать Человеком-пауком, но в июле 1969 года он вместе со всем миром увидел, как прогуливаются по Луне Нил Армстронг и Базз Олдрин, и навсегда заболел мечтой о полете к звездам. Хорошее, конечно, дело, хоть и бесперспективное — будущий автор книги страдал страхом высоты, у него было плохое зрение, он проваливал важные экзамены. Однако упорство и верность мечте сделали свое дело: он не только сумел стать уникальным специалистом в области практической космонавтики, разработав программное обеспечение для роботизированного манипулятора, но и сам дважды слетал на орбиту. Смотавшись, правда, перед тем за саблей, то есть, тьфу, за отцовскими часами, но это, как говорится, совсем другое кино.
Все «этюды» итальянского затейника удобно написаны для тех, кто почти или совсем ничего не знает о современной науке. И кого можно очаровать местным колоритом, словно приправой к сборной солянке высоконаучных смыслов. Например, в первом этюде, посвященном общей теории относительности Альберта Эйнштейна, эту сложнейшую вещь любовно, словно блюдо в меню придорожной траттории, называют «самой красивой из существующих физических теорий». Второй посвящен квантовой механике, скрывающей наиболее трудные проблемы современной физики. Третий — архитектуре Вселенной; четвертый — ее элементарным частицам. В пятом этюде — речь о квантовой гравитации, в шестом — о черных дырах, а в последнем — вообще полный катарсис. «Как можно размышлять о нашем существовании в том странном мире, какой описывает физика?» — словно очнувшись, восклицает автор.
Что при этом имеется в виду? Да все то же, не особо «физическое», скорее «духовное» и даже «религиозное». Автору вообще не по душе Дарвин, «Душа и сердце» Нини Россо ему явно дороже. «Вероятно, мы единственный вид на Земле, представители которого сознают неминуемость собственной, индивидуальной смерти», — меланхолично сообщает он и поясняет свою антропологическую теорию: «Я убежден, что наш вид долго не просуществует. Он не выглядит сделанным из того же теста, которое позволяет, например, черепахе существовать более или менее неизменной уже сотни миллионов лет — в сотни раз дольше, чем вообще существует род Homo. Мы принадлежим к короткоживущему роду. Все остальные его виды уже вымерли. Вдобавок мы еще несем разрушение. Вызванные нами безжалостные климатические и другие изменения окружающей среды вряд ли нас пощадят».
И поэтому стоит, наверное, сходить для начала на какой-нибудь субботник, что ли. Предварительно прослушав всю эту грустную музыку итальянского маэстро, чтобы ничего не перепутать и, как всегда, сначала «до основанья», а затем уже или Дарвина читать, или как Бог даст.