...Желание написать данную, отнюдь не сложную книжку с непростым названием появилось у автора вовсе не в связи с «изменением ориентации поляризационных детекторов, в то время как запутанные частицы распространяются от источника в область измерения». «Квантовая случайность: Нелокальность, телепортация и другие квантовые чудеса» Николя Жизан — это взгляд сквозь хорошо протертые очки на то, как в очередной раз «мы наш, мы новый мир построим».
Этаким царем-ямбом, вполне прозаически стоявшим за былую веру в монархию смысла, был, как известно, Эйнштейн, лелеявший локальный реализм. Но следом пришли экспериментаторы-футуристы, подтвердившие предсказания квантовой механики, и физикам-традиционалистам, которые «с миром державным были ребячески связаны», пришлось отказаться от подобного взгляда на мир, который так убедительно защищал Эйнштейн. Напоследок, словно в горькие времена отречения от престола, они тихо поинтересовались, от чего все-таки следует отказаться — от реализма или от локальности?
В дальнейшем небо становилось ближе, Бога в космосе не оказалось, и роль ученого виделась в описании реальности мироздания, а не просто в предсказании результатов, которые покажут измерительные приборы. То есть появилась классовая надежда использовать квантовую нелокальность не для объяснения того, отчего в двух точках мира случились приблизительно два одинаковых события — град величиной с куриное яйцо в Самаре и гибель башен-близнецов в Нью-Йорке, а для передачи полезного, как у Платонова, сигнала. Например, включения настольной лампы или размещения заявки на фондовой бирже, со сверхсветовой скоростью.
И здесь, товарищи, словно у того же Платонова, видевшего оседланных собак, но никогда не замечавшего, чтобы на них ездили верхом, проявилась другая характерная черта квантовой механики, а именно: существование фундаментальной квантовой неопределенности. Да, квантовая механика позволяет очень точно рассчитать вероятность каждого из возможных результатов поездки за туманом и за запахом тайги, но эти вероятности имеют лишь статистический смысл при многократном повторении эксперимента и ничего не говорят нам о результате одного конкретного эксперимента.
Действительно, как можно применять квантовую физику в масштабах всего района, если любые ее предсказания носят чисто статистический характер и относятся к отдельным микроскопическим объектам? Махоньким, словно шишка под носом у алжирского бея, но, безусловно, важным, как живот Пуанкаре.
Среди многих популярных изложений последних достижений квантовой физики книга Николя Жизана подчеркивает ключевую роль фундаментальной квантовой случайности, не будь которой, мы бы могли рассчитывать на изобретение сверхсветового телеграфа, а не только эскимосского обогрева, когда укладываешься на ночь между трех собак. Если это научно-фантастическое изобретение — телеграф? трехсобачья ночь? — когда-нибудь воплотится в жизнь, а не только в сцену из романа Ефремова и название супергруппы, нам придется радикально пересмотреть все, что мы знаем о физике.
Впрочем, чтобы увидеть ночные светила, порой недостаточно «поднять фонарь на длинной палке, / с собакой впереди идти под солью звезд», а надо обязательно упасть на дно самого глубокого колодца метафизики. Но это все поэзия, а вот как именно астрономы наблюдают нейтронные звезды, и какими удивительными объектами они могут быть (звезды, а не астрономы, естественно), нам расскажут простым русским языком в книге Сергея Попова «Суперобъекты: звезды размером с город». Причем именно простым и чуть ли не пиджин-рашен. «Оказалось, что объект вовсе не обречен проявлять какой-то один тип активности, — объясняет нам автор, — здесь зайчики могут превращаться в белочек (и обратно). Например, жил-был радиопульсар, наблюдали его исключительно как источник этого типа, и вдруг он начал выдавать вспышки как магнитар — объект из одного класса перешел в другой».
И подобный стиль «второгодника» — отнюдь не дань моде, а вполне осознанная позиция рассказчика-традиционалиста. «Мне кажется, что тяга некоторых людей к псевдонауке или мифологическому объяснению явлений связана с двумя причинами, — оговариваются в „Суперобъектах“, — дабы, во-первых, красиво, когда все устроено просто, а во-вторых, очень страшно, что все окажется сложным. Это вызывает беспокойство и стимулирует принятие простой (хотя и неправильной) картины мира».
Причем картина-то действительно неправильная, ведь нейтронные звезды — единственные астрономические объекты, исследования которых отмечены уже двумя Нобелевскими премиями по физике и еще две — на подходе. Все это говорит о том, что именно они среди всего многообразия упомянутых небесных тел с высоты личного дна представляют наибольший интерес для современной физики. И пускай автор полагает, что нейтронные звезды — это самые интересные макроскопические объекты неживой природы, но его удобный эскимосский мир все равно ведь зиждется на трех собаках фундаментальных теорий: специальной теории относительности, общей теории относительности и квантовой механики. «Посмертные красоты двойных систем», «Аномальные рентгеновские пульсары», «Нейтрино из ада», — именно о таких страстях нам расскажут в этой книге.
Что же касается упомянутых методов наблюдения за звездами, то они, словно у поэта, не особо сложны. «Немного теплого куриного помета / И бестолкового овечьего тепла». То есть их, по сути, сегодня нет. Ведь непосредственно наблюдать нейтрино от остывающих нейтронных звезд мы пока не можем, для их регистрации нужны гигантские детекторы, и пока мы надеемся только видеть вспышки сверхновых. Зато можно видеть старые, остывшие, словно эскимос поутру, каждый раз убеждаясь, что астрономические наблюдения снова дополняют лабораторные эксперименты.
Например, один такой захватывающий эксперимент предпринят в «Науке Плоского мира» Терри Пратчетта, Йена Стюарта и Джека Коэна — знаменитых популяризаторов науки. Особо не напрягаясь, в результате написания не научного трактата и даже не футурологического романа, а простого рассказа о науке они создали новую Вселенную.
То есть чисто теоретически «Наука Плоского мира» — это смесь вымысла и научных фактов, ну а практически в ней объясняются основные научные принципы (теория Большого взрыва и эволюция жизни на Земле, а также значительные моменты в истории науки). «Однако Плоский мир может сыграть и более важную роль, чем рассказать истории о науке, — заявляют авторы книги. — Эта роль выражается вопросом „А что если?“. Мы можем использовать Плоский мир, чтобы задаться вопросом, какой могла быть наука, если бы Вселенная была устроена иначе или история науки пошла по другому пути. Мы можем посмотреть на науку со стороны».
То есть, как видим, здесь снова смотрят на науку, но взгляд этот мысленный, ведь особых экспериментов в Плоском мире нет. Гораздо важнее рассуждения, причем такие, которые «позволяют настолько хорошо понять суть вопроса, что отпадает необходимость в настоящем эксперименте, что, разумеется, существенно экономит и время, и деньги, а также позволяет избежать позора в случае неподходящих результатов».
Хотя особого позора в данном случае не предвидится. По ходу дела упоминается Кот Шредингера, Парадокс Близнецов и горящий факел на носу космического корабля, летящего со скоростью света. Но даже в пылу подобной скоропалительности можно успеть заметить в иллюминаторе сюжета не только героев этого безумного, безумного, а теперь еще и Плоского мира — Чудакулли, Думминга, господина Тупса, но также их прототипов с обратной стороны «Незнайки на Луне». И это наблюдение греет душу не хуже собаки научного смысла, зарытой на популярной глубине этого занимательного чтива.
