Еще до того, как были представлены теоретические аргументы, изложенные в первой части, внимание к непартийной сфере привлекалось в эмпирических исследованиях недавнего развития немецкого и других западных ультранационализмов.
Неэлекторальные политические стратегии западного правого экстремизма
В отличие от Герберта Китшельта, который в своей новаторской книге о том, что он называет «новой радикальной правой» в Западной Европе в 1970-1990-х гг., сфокусировал свое внимание в основном на политических партиях, Михаэль Минкенберг в своем последующем сравнительном анализе правого радикализма в Германии, Франции и США после 1968 года учитывает, кроме партий, также множество различных группировок негражданского общества. Он включает в это понятие интеллектуальные круги, разные субкультурные образования, религиозные кружки, юношеские группировки, издательские дома и другие организации.
Внимание Минкенберга к этим феноменам обеспечивает базу для более адекватной оценки проникновения радикальных правоэкстремистских идей в общество – особенно применительно к тем странам, которые не сталкивались с такими впечатляющими подъемами радикальных правых партий, как
Freiheitliche Partei Österreichs (Свободная партия Австрии),
Alleanza Nazionale (Национальный альянс) в Италии или
Front national (Национальный фронт) во Франции.
Минкенберг более адекватно, нежели Китшельт, рассматривает, как активисты, поддерживающие такие идеи, сознательно используют различные стратегии в продвижении своих взглядов в зависимости от конкретного социально-политического контекста, культурных традиций и правовых установок, в рамках которых они оперируют. Например, он отмечает, что в США некоторые ксенофобские и фундаменталистские группы, вместо формирования собственных партий использовали для проникновения в государственные структуры организации, близкие к Республиканской партии.
А в Германии так называемый «новый правый» интеллектуальный дискурс о национальной идентичности и «этноплюрализме», известный и в России, приобрел влияние на публичные дебаты политического мейнстрима. Вместо формирования собственных партий, эта часть немецких, как и других европейских радикально правых интеллектуалов, выбрала тактику воздействия на политическую культуру в целом и на программы умеренных правых партий в частности.
Более того, «новые правые» сделали это с помощью неприкрытой адаптации известного утверждения итальянского неомаркситсткого теоретика Антонио Грамши (1891-1937) о том, что идеологическая группа должна достичь сначала «культурной гегемонии» в обществе для того, что бы уже потом приобрести политическую власть. На территории бывшей ГДР также, к удивлению многих исследователей, правые радикальные партии, с некоторыми заметными исключениями, не были слишком успешны на выборах, но в то же время ультранационализм в Восточной Германии стал силен на субкультурном уровне, и в особенности среди молодежи.
Группускулы
Важная часть послевоенного негражданского общества, а именно множество миниатюрных и относительно закрытых, часто фашистских, группировок, распространенных во всем мире, недавно была подробно интерпретирована в новом и эвристически плодотворном ключе Роджером Гриффином как «группускулы».
Не соглашаясь с теми, кто считает спектр этих мелких экстремистских групп не стоящими внимания историка или политолога, Гриффин утверждает, что есть определенная подкатегория маленьких ультранационалистических группировок, которые, несмотря на их не впечатляющие размеры, должны восприниматься серьезно как отдельные объекты политологического (а не только этнографического) изучения. Этот класс включает в себя такие западные организации, как
Groupe Union Défense (Союзническая группа обороны),
White Aryan Resistance (Белое Арийское Сопротивление) и
European Liberation Front (Европейский фронт освобождения), членом которого, кстати, некоторое время являлась НБП.
Эти специфические группировки, которые Гриффин называет «группускулами», или ушли из большой политики после неуспешного участия в выборах, но продолжают существовать как закрытые ассоциации, или никогда не мыслили себя как полноценные партии, а являлись с самого момента их создания относительно изолированными организациями, служащими в основном только узкому кругу их членов и сторонников. Хотя некоторые из этих группускулов называют себя «партиями», они могут быть лучше поняты как принадлежащие к уменьшенному подтипу (diminished sub-type) политической партии. Термин «группускул» употребляется для обозначения такой политической организации, которая по стандартам общенациональной партийной политики имеет крошечное активное членство и, возможно, предельно низкое или несуществующее общественное признание, но является полностью созревшим фруктом в собственном идеологическом саду. Его маленький размер, маргинальность и относительная незначительность придают ему качества, которые соответствуют интересам его организаторов.
Поэтому нецелесообразно разсматривать группускулы лишь как остатки неудачных попыток партстроительства. Они должны считаться или специфической частью негражданского общества, или гибридным феноменом, колеблющимся между политическим и (не)гражданским обществом – причем эта изменчивая форма поведения является типичной для многих добровольческих организаций в современных обществах в целом.
Форма группускул была избрана организаторами многих крайне правых групп на Западе, потому что они должны были приспособиться ко все более деполитизированной и денационализированной послевоенной общественности Запада. Группускулы поэтому определяют себя путем отказа от каких-либо стремлений создать массовую членскую базу, привлечь широкую политическую поддержку населения или войти в союзы или компромиссы с другими политическими силами во имя максимизации влияния. Вместо этого группускулы избрали форму кадровых организаций под руководством малочисленных элит, которые держат открытой перспективу иметь влияние на общество путем создания связи со схожими сторонниками правого экстремизма и рекламируя свое существование с помощью эффективной пропаганды, направленной на немногих избранных.
Более того, Интернет позволяет создание «виртуального общества», изолируя своих членов от контактов с внешним миром. Каждый группускул, каким бы маленьким он ни был, может играть роль связующего звена в огромной, постоянно развивающейся сети экстремистских организаций – группускулярной правой – имеющей намного большее значение, нежели сумма отдельных ее частей. Возможно, наиболее важным аспектом группускулярной правой для политической науки является ее структура, позволяющая действовать не как одно корпоративное образование, а как формирующая идеологию и координирующая сеть, созданная самостоятельными группировками. В совокупности эти «группускулы» могут быть признаны создающими новый тип политической субкультуры или активности, т.е. «группускулярную правую», которая имеет вес, влияние и долговечность, диспропорциональные размеру, влиянию и стабильности каждого из его компонентов».
Важность отдельного группускула состоит не только в его членстве в большей сети похожих компонентов, но также – сходно с функциями многих других организаций гражданского общества – в его потенциальной способности быть подготовительной почвой и школой для будущих политических активистов. Группускул «может иметь глубокое влияние на развитие своих членов в их поиске смысла существования и всеобщей правды, играя решающую роль в преобразовании отдельных личных негодований в общее осознание высокой миссии «что-то с этим сделать». В крайних случаях, группускул вносил решающий вклад в превращение недовольного сиротливого индивидуума в фанатичного «волка-одиночку», готового произвести безжалостные акты терроризма против символов разложения общества, каких бы человеческих жертв это ни стоило.
В России значение этой категории группировок ультранационалистического спектра тоже возрастает, как это уже былo проиллюстрировано в статье Маркуса Матыля для лондонского журнала «Patterns of Prejudice» или докладе Антона Шеховцова на 5-й Общей конференции ЕСПИ.
Организационная форма группускула приобрела еще большую значимость, когда был принят новый Закон о партиях в июле 2001 года. Закон требовал, чтобы партии, которые хотят зарегистрироваться как таковые в Министерстве юстиции, документировали значительную организационную мощность на всей территории России, а именно общее членство 10,000 человек, при том, что 100 или больше членов партии должны были иметься в более чем половине регионов России.
Так как эта официальная регистрация обязательна для того, чтобы принимать полноценное участие в большой политике и особенно в выборах, высокий порог для регистрации, утвержденный новым Законом о партиях уже тогда вытолкнул десятки политических организаций, определявших себя как партии, стремящиеся к власти, в неэлекторальную область политики, где большинство из них и остаются. Более того, поправка к этому Закону, представленная в декабре 2004 г. еще более осложнила ситуацию для маленьких партий: минимальное количество членов партии для регистрации теперь составляет 50,000 человек и в то же время в более чем половине субъектов Российской Федерации зарегистрированная партия должна иметь, по меньшей мере, 500 членов. Эти предписания добавили проблем для политических амбиций лидеров всех небольших партий, включая ультранационалистические.
Принятие группускулярной стратегии, вместо электоральной, представляется прагматичным выходом для многих экстремистских организаций, если они хотят сохранить хотя бы минимальный потенциал действия. Эта стратегия может быть путем для выживания и сохранения готовности к смене общественной ситуации (напр., в результате биржевого кризиса), которая может позволить снова войти в большую политику.
Заключительное замечание Гриффина в его первой публикации по этой теме относится к западному контексту, но по крайней мере так же значимо для России. Группускулярная правая, пишет Гриффин, «это политическая сила, которая гарантирует, что если в сердцевине демократического Запада когда-либо возникнут условия глубокого социально-экономического кризиса, которые создадут реальную возможность массовой поддержки националистической революции, тогда большинство стран будут иметь не только подготовленные кадры для того, чтобы ее возглавить, но и большой резерв идеологического ресурса, чтобы разжечь ее».
Заключение
Ультранационалистические политические блоки и политики России имели до сих пор только спорадические успехи на выборах. Этот факт не может, ввиду описанных проблем у партий, которые сейчас занимают эту часть спектра, быть воспринят как доказательство фундаментального неприятия большинством граждан радикально правых идеологий, или интерпретирован как индикатор какого-либо принципиального неумения русских ультранационалистических сил со временем превратить потенциальную поддержку среди населения в политическую власть.
Можно даже сказать, что такие фигуры, как Жириновский и Баркашов, имели «благотворный эффект» для демократизации в России: они в начале 90-х быстро оккупировали право-экстремистские ниши внутри и вне парламента в новом постсоветском политическом спектре, и таким образом помогли предотвратить появление русского националистического лидера с более приемлемым семейным прошлым и публичным поведением, нежели у Жириновского и партии с менее оскорбительной символикой, нежели у РНЕ.
В России мы сегодня, возможно, наблюдаем что-то сходное c описанным выше развитием конца XIX – начала XX столетия в Германии. Опросы избирателей показывают, что население России переменило свою позицию со скорее прозападной на преобладающую антизападную, особенно антиамериканскую в течение 1990-х. Даже большинство тех российских избирателей, которые могут быть охарактеризованы в других отношениях как либералы, в конце 1990-х гг., в связи с расширением НАТО и бомбардировками Югославии, стало более или менее критически относится к Западу и, в частности, к США. К тому же позиция российской элиты кажется еще более антиамериканской, нежели позиция масс. Несмотря на эти тенденции, русские крайние правые партии в то же время стали менее успешными, чем на выборах в Государственную Думу в середине 1990-х (КПРФ, ЛДПР), или претерпевают более или менее значительные расколы (РНЕ, НБП, «Родина»).
Видимо, организованный русский ультранационализм после определенного пика в середине 1990-х годов переживает в данный момент не финал, а своего рода перерыв, т.е. фазу переформирования своих идей, позиции, имиджа, стратегии и структуры в чем-то похожей на сопоставимые тенденции в Западной Европе. Внезапный взлет блока «Родина» и его превращение в заметную политическую силу в российском парламенте в течении всего нескольких месяцев, как и впечатляющее число голосов, которые получила ЛДПР в декабре 2003 года, могут рассматриваться как показатель стойкого электорального потенциала русского национализма.
По крайней мере, в ближайшем будущем русские крайне правые партии наверняка будут по-прежнему неспособны преодолеть свои имиджевые проблемы, названные выше. С другой стороны, стоит отметить, что в прошлом – как в до- так и в послевоенные годы – ультранационалистические партии вырастали от относительной неизвестности до значительной популярности на протяжении всего нескольких лет. И, когда такое случалось, это часто было построено на фундаменте, заложенном заранее негражданским обществом.
Немецкая «консервативная революция» 1920-х и французская «новая правая», появившаяся после 1968-го года, – основные примеры тщательно разработанной интеллектуальной подготовки последующего резкого подъема ультранационалистической партии, т.е. НСДАП и Национального фронта соответственно. Как в отношении последнего пишет Дуглас Холмс, «новое поколение лидеров французского
Front national более или менее успешно уклонилось от позора и бесчестия, которые ассоциировались с историей французского правого экстремизма в представлении населения. Вклад движения, которое стало известным как
Nouvelle Droite (Новые правые), был решающим благодаря созданным молодыми правыми интеллектуалами легитимности и возможности дистанцировать себя от групп с дискредитированной историей».
Эти наблюдения могут быть интерпретированы и применительно к изучению современного правого экстремизма в России. Несмотря на то, что ультранационалистические партии вряд ли останутся такими же (относительно) незначительными, как сегодня, описанные четыре современные партии, скорее всего, не смогут в скором времени выйти из своих имиджевых тупиков. Поэтому неясно, кто мог бы стать возможным лидером националистического движения в будущем и какая партия сможет воспользоваться уже существенным на данный момент, и возможно, растущим антизападным электоратом.
В таких условиях большее внимание к российскому негражданскому обществу является не только адекватным ввиду растущей значимости этого объекта исследований. Оно является также прагматическим подходом: так как мы еще не знаем, как и когда российское ультранационалистическое политическое общество преодолеет свои разнообразные дилеммы, определенные сведения о российском негражданском обществе могут оказаться относительно более важными, чем дальнейшие изыскания об изменчивом правоэкстремистском партийном спектре.
Четыре крайне правые партии, представленные здесь более подробно (РНЕ, ЛДПР, КПРФ, НБП), уже в определенной степени исследованы. Иногда специфичность их развития (аналогично фокусированию внимания Гербертом Китшельтом на радикальных правых партиях Западной Европы) представляется авторами как полная или, по крайней мере, главная история правого экстремизма в сегодняшней России. Такой подход был бы, с точки зрения приведенной выше контекстуализации, недостаточным.
До тех пор, пока российское общественное сознание захвачено широко распространенными антизападными стереотипами и проникнуто скрытыми, а иногда и не очень скрытыми, националистическими идеями, нужно ожидать, что эти явления найдут организованное выражение.
«Негражданское общество» в России. Часть I