В США все сильнее растет уровень радикализма, и все больше людей примыкают к ультраправому лагерю, пишет Род Дреер в The American Conservative. Журналист считает, что это естественная реакция консервативной части населения на тоталитарное поведение левых, которое поддерживается на государственном уровне.
Поездка в Даллас на Конференцию консервативных политических действий на прошлой неделе дала мне не один повод к размышлению, но ни одного обнадеживающего. Я до сих пытаюсь переварить все проведенные там разговоры. Как и ожидалось, ККПД оказался сборищем людей, которые придерживаются всевозможных крайностей американской консервативной политики. Меня это, честно говоря, не особо волновало, а некоторые из присутствовавших даже вдохновили (латиноамериканские ораторы, к примеру). В основном участники произвели впечатление по-настоящему серьезных и дружелюбных людей, хотя наши с ними консервативные взгляды переплетаются не очень тесно.
Из колеи меня выбили беседы с коллегами-журналистами и старыми друзьями-консерваторами, которых я встретил на мероприятии (имеются в виду незарегистрированные участники ККПД, либо аккредитованные в качестве прессы).
Было забавно столкнуться с теми, кого не видел много лет, — некогда потерянными друзьями и знакомыми из городов, где мне довелось пожить. Мы говорили об общих знакомых, и я узнал многое из того, что происходило с ними с момента нашей последней встречи. В основном, речь шла о вполне обыденных вещах, с которыми люди сталкиваются в среднем возрасте — особенно много разводов, причем все инициированы женщинами. Также мне поведали много удивительных историй о том, как непросто уживаться с трансгендерными детьми и внуками. Странное дело, ведь мне и в голову не приходило, что люди из консервативных и христианских кругов могут столкнуться с подобным, но так уж сложилось в нашей стране. Не нужно наивно полагать, что от этого можно как-то спрятаться.
Что меня сильно поразило, так это тот радикализм, к которому приходят очень многие люди. Я услышал о чьих-то уже взрослых детях, которые вдруг сменили взгляды на крайне левые, и о том, как из-за этого у них испортились отношения с родителями, несмотря на отчаянные попытки последних этому помешать. Один консервативный отец даже лишил сына наследства из-за желания голосовать за Берни Сандерса. (Человек, который рассказал мне эту историю, знаком с ее действующими лицами.) Я сказал собеседнику: «Моему старшему сыну 22 года, и он тоже поддерживает Берни. Мы иногда спорим о политике, но я и мысли не допускаю отвернуться от него или вычеркнуть из завещания из-за политических взглядов. Куда катится мир?»
Что ж, в наши дни люди чудят все чаще. Мои собеседники-консерваторы (многие, кстати, выступают в поддержку Трампа) глубоко обеспокоены тем, к чему стремится наша страна, особенно после того, через что пришлось пройти людям, которые нас некогда объединяли.
От знакомого христианина жена ушла к женщине и пичкает их совместного ребенка гормонами для трансгендерного перехода. С тех пор, как это все началось, никто о нем не слышал — человек просто выпал из церковной жизни.
Оказалось, что под влиянием радикальных идей и взглядов многие консерваторы примкнули к ультраправому лагерю. Важно отметить, что политикой никто из них не занимается. В наших импровизированных беседах у меня не было времени узнать подробности; я просто констатирую факт. Говоря «радикально настроенные ультраправые», я не имею в виду участие в мероприятиях типа ККПД. Никто из них не стал бы тратить время на подобные вещи. Они открыты для действительно революционных идей. Я выслушал ряд потрясающих историй, которые прозвучали бы тревожно, окажись в качестве действующих лиц подростки или студенты. Но в них фигурируют радикально настроенные «белые воротнички» среднего возраста, одержимые разного рода теориями заговора. Клянусь, если бы вам довелось провести со мной последние несколько дней, вы решили бы, что мои собеседники все как один прочли книгу Ханны Арендт (Hannah Arendt) «Истоки тоталитаризма» (The Origins of Totalitarianism).
Для своей книги «Жить не по лжи» я позаимствовал у Арендт описание демонстрации левыми признаков предтоталитарного общества. После услышанного в Далласе о моих некогда хороших знакомых я вижу, что в правом лагере происходит все то же самое. Имеется в виду пренебрежительное отношение к поиску истины и сопутствующее желание верить любой (казалось бы) последовательной идее, которая подтверждает те идеологические тезисы, которыми человек и без того руководствуется. Радикальное раздробление. Полнейшее недоверие к институциональной власти. И так далее.
По долгу службы я вынужден обращать внимание на то, как левые носятся с воук-идеологией, потому что именно такие персонажи контролируют все институты власти в этой стране. Ибрам Кенди (Ibram X. Kendi) столь же безумен, как один крайне правый профессор-расист, о котором я услышал в разговорах и которому удалось переманить на свою сторону старого друга. Разница между ними в том, что этот профессор не так известен и могущественен. Кенди же постоянно мелькает на ТВ, пишет для Atlantic и руководит бостонским академическим центром, который получает часть финансирования от корпораций. Злобный расист Кенди стал неотъемлемым элементом мейнстрима, его славят представители элит. Ультраправому расизму этого человека в отношении небелых и евреев не придают совершенно никакого значения. Но тот факт, что простой функционер среднего достатка, который с момента нашего знакомства успел переехать в пригород, стал читать и впитывать идеи радикального писателя-расиста, шокирует меня так, что трудно подобрать слова.
В другом разговоре мне рассказали о судьбе еще одного моего знакомого, назовем его Бобом, с которым все раньше любили выпить пива. В бытность нашего с ним общения он имел солидный карьерный рост и интеллектуальную работу в хорошей компании. Боб не был журналистом, но был членом нашей группы. Действительно интеллигентный и разумный парень из тех, кто озвучивает какую-то мысль еще до того, как у остальных она успевает оформиться. Теперь Боб поддался влиянию радикальных идей и взглядов и прямо-таки пылает гневом. Согласно моему источнику, Боб считает левых абсолютным злом и не хочет иметь ничего общего ни с кем из них, будь то в области политики или культуры. Что вдруг с ним случилось?
Если коротко, он утратил экономическую стабильность после ряда структурных реорганизаций, в результате которых ему долго пришлось сидеть без работы. Одна из компаний, в которой он работал, полностью отдалась на милость воук-идеологии. Когда пришло время сокращать штат, за дверь выставили белого парня Боба, а менее опытных и молодых сотрудников оставили — во имя разнообразия. И ему пришлось бороться за возможность обеспечивать семью только потому, что он родился белым мужчиной. Я слышал, что мытарства этой семьи продолжались не один год. Помню, как в свое время я полагал, что в тяжкое для нас, журналистов, время (когда Интернет только начал усложнять жизнь печатной индустрии) умному, уравновешенному, надежному и честному до мозга костей Бобу не составит труда удержаться на плаву. Ан нет.
Опять же, это была просто часть случайного разговора на тему «а как там поживает...?», так что я не в курсе того, насколько крайним радикалом стал Боб и придерживается ли он какой-либо теории заговора. Я бы ни за что не подумал о нем подобного: Боб всегда казался воплощением здравого смысла и скептицизма. Но, по словам нашего общего приятеля, он определенно стал считать всех левых врагами.
Я подумал о Бобе и сегодня вечером, когда в твиттере наткнулся на такую тему:
«Университеты все чаще требуют заполнения DEI-анкет (для выяснения отношения к разнообразию, равенству и инклюзивности — прим. ИноСМИ) не только при приеме в штат, но и для продвижения по службе и на протяжении всего срока пребывания в должности».
Часто эти анкеты оцениваются и проверяются на предмет приверженности кандидатов правильным «ценностям». Так, например, происходит в Калифорнийском университете в Беркли.
— Джон Сейлер (5 августа 2022 года)
Читайте между строк. Это ли не проверка на политическую благонадежность?
Как указывает автор темы Джон Сейлер, другие вузы быстро переняли опыт. Это именно тот тип мышления, который стоил Бобу работы, а его семье — финансовой стабильности! Он не имеет отношения к компетентности работника и завязан исключительно на идеологии и расовой идентичности. Мы видим, как крупный университет открыто заявляет о дискриминации потенциальных сотрудников, которые не разделяют нужную идеологию — и американский правящий класс считает это признаком добродетели.
Черт возьми, я бы и сам стал радикалом, окажись моя трудовая деятельность в подобной опасности. Я не устаю твердить сыну, что весь его левый пыл уйдет в тот день, когда из-за цвета кожи или пола ему откажут в работе или повышении. А вот комментарий к недавней потрясающей статье Хизер Макдональд (Heather MacDonald) о том, как расовая политкорректность разрушает сферу общественного здравоохранения:
Система общественного здравоохранения развалилась минимум лет десять назад. Я работал в этой сфере 25 лет после ухода из клинической практики. Где-то 12 лет назад мы начали проводить семинары по вопросам воук-медицины, и да, это было задолго до того, как термин вошел в обиход. Руководство школы общественного здравоохранения при университете, в котором я работал, около десяти лет назад начало выводить из штата белых мужчин: сначала это касалось только администрации, а потом затронуло и профессорско-преподавательский состав. В настоящее время из белых мужчин остались разве что пожилые, которым вот-вот придет время уходить на пенсию. Ни для кого не секрет, что заявления на преподавательские должности от белых мужчин не приветствуются. Во главе буквально каждого факультета стоят женщины, в большинстве своем белые, но представителей меньшинств тоже довольно много. Ну а ректор там, разумеется, чернокожий.
Левые критикуют понятие «теории замещения», но те из нас, кто вращаются в академической среде, собственными глазами видят это каждый божий день.
И так во многих областях. Левые, конечно, ничего не замечают. Как хорошо известно моим постоянным читателям, я уже много лет говорю о том, что политика идентичности неизбежно напоминает и оправдывает белый национализм. Я никогда не мог понять, почему они этого не видят. Может, думают, что все белые будут столь же податливы и закомплексованы, как те, что заполонили сейчас академические и журналистские круги? Я всегда считал белых радикалов сродни маргиналам из Шарлоттсвилля. После проведенных в выходные бесед я вижу, что проблема куда масштабнее. Готов поспорить, что ни один из тех новообращенных радикалов, о которых я услышал, никогда не вышел бы на улицу в попытке что-либо изменить. Но они будут голосовать. И их не будет волновать появление авторитарных мер по борьбе с левыми силами.
Я был столь не осведомлен по этому вопросу из-за того, что во время бесконечных переездов потерял связь с этими людьми и старыми знакомыми в Нью-Йорке, Филадельфии, Вашингтоне, Далласе и Флориде. Но и вы, читатели, тоже не узнали бы о подобном, не окажись среди ваших знакомых такого контингента, ведь все они — квалифицированные кадры среднего достатка, которым хватает ума не обсуждать подобные вопросы с кем-либо за пределами круга доверия.
В эти выходные я разговаривал с коллегой-консерватором о том, какие чувства у меня вызывает факт проникновения радикализма в средний класс.
Он ответил, что то же самое происходит и в более широких кругах. Лето после убийства Джорджа Флойда и пандемия коронавируса сильно сказались на простых людях. Они разобрались в приоритетах правящих элит и поняли, как в этой стране работают привилегии. Народ почувствовал угрозу и потерял доверие к представителям власти и веру в саму власть. И так далее. Многие из них теперь готовы поверить чему угодно.
Вне полей конференции я встретился еще с одним приятелем, который работает учителем, и он сообщил о высоком уровне заболеваемости тревожными расстройствами среди подростков. Я уже не раз слышал о подобном. «Они и до пандемии особым здоровьем не отличались, а теперь?» — сказал он, разводя руками.
Что ж, радикально настроенные консерваторы сейчас заняты наблюдением за ужасной болезнью под названием оспа обезьян, которая распространяется практически только среди геев и бисексуалов. А органы здравоохранения — те самые, что из-за ковида закрывали школы, церкви и отменяли общественную жизнь — боятся велеть геям прекратить оргии и срочно отменить соответствующие фестивали. По данным Washington Post, они «опасаются дальнейшей стигматизации однополой близости».
Дальнейшая стигматизация?! Как это вообще можно стигматизировать! У нас учредили целый месяц для восхваления однополой близости, а всем, кто не согласен, грозит увольнение! Речь вовсе не о «стигматизации», а о том, что геи и иже с ними считают себя вправе заниматься сексом сколько и когда захотят, причем без последствий. К черту общее благо. Обычные люди все видят и прекрасно помнят, как медицинские учреждения просто взяли и приостановили действие рекомендаций для общественных мест, чтобы недовольные смертью Флойда могли провести свои протесты. То же самое и здесь. Даже несмотря на то, что эта зараза может грозить детям, боже упаси нас призвать геев перестать совокупляться аки животным.
На прошлой неделе появилось сообщение о том, что правительство Джастина Трюдо ввело новые ограничения на путешествия из-за очередной вспышки COVID-19, причем без каких-либо научных оснований. Мы узнали об этом из документов, собранных в рамках судебного процесса против правительства. Вот выдержка:
Весь смысл дела состоял в том, чтобы приподнять эту завесу и пролить свет на ненаучную основу введенных ограничений.
Среди прочего, в судебных документах указывается следующее:
+ Никто в отделе по вопросам реабилитации после коронавируса, включая генерального директора Дженнифер Литтл, не имел высшего образования в области эпидемиологии, медицины или общественного здравоохранения.
+ Литтл, получившая степень бакалавра по литературе в Университете Торонто, засвидетельствовала, что в подразделении работало 20 человек. На вопрос, есть ли у кого-нибудь из них профессиональный опыт в области общественного здравоохранения, она назвала всего одно имя, Моник Сен-Лоран. Согласно профилю последней в LinkedIn, она некоторое время работала в Агентстве общественного здравоохранения Канады. По словам Литтл, врачом Сен-Лоран не является. (По телефону та подтвердила, что участвовала в программе реабилитации после COVID, а все остальные вопросы переадресовала представителю правительства.)
+ Литтл предположила, что высокопоставленный чиновник в кабинете премьер-министра или, возможно, сам премьер-министр приказал отделу по вопросам реабилитации после COVID ввести запрет на поездки. (Во время перекрестного допроса Литтл неоднократно говорила, что «обсуждения» проходили на «высоком» и «очень высоком» уровнях.) Однако она отказалась назвать имя человека, который отдал ее команде приказ о введении запрета. «Я не имею права разглашать данные, в которые посвящены лишь члены кабинета», — заявила она.
+ Фраза «данные, в которые посвящены лишь члены кабинета» заслуживает отдельного внимания, поскольку речь идет о кабинете премьер-министра. То есть Литтл не могла говорить о том, кто именно дал указание отделу по вопросам реабилитации после COVID ввести запрет на поездки, потому что, по всей видимости, за этим стоит кто-то из наиболее высокопоставленных чиновников правительства.
В дни, предшествовавшие введению запрета на поездки, транспортные службы лихорадочно искали ему обоснование. Но не нашли.
Это стало ясно из электронной переписки между Аароном Маккрори (Aaron McCrorie) и Доун Ламли-Миллари (Dawn Lumley-Myllari) во второй половине октября 2021 года. Маккрори является младшим помощником заместителя министра транспорта по вопросам охраны и безопасности, и именно в здании его департамента располагается отдел по вопросам реабилитации после COVID. Ламли-Миллари работает в Агентстве общественного здравоохранения Канады. Создалось впечатление, что в электронной переписке Маккрори ищет убедительное обоснование для запрета на поездки. На тот момент до его вступления в силу оставалась меньше двух недель.
«В части обновленных данных и имеющихся убедительных доказательств пользы вакцинации для безопасности пользователей и других заинтересованных групп внутри транспортной системы, Министерство транспорта было бы благодарно за поддержку наших мер», — писал Маккрори.
Четыре дня спустя, 22 октября, Маккрори отправил Ламли-Миллари еще одно электронное письмо: «Наши требования поступят 30 октября, так что хотелось бы увидеть конкретные действия с вашей стороны».
28 октября Ламли-Миллари ответила Маккрори списком тезисов с изложением преимуществ вакцины против COVID. Она не ответила на вопрос о транспортной системе, отметив, что Агентство общественного здравоохранения Канады занято обновлением рекомендаций в связи с введением обязательной вакцинации.
Два дня спустя, 30 октября, запрет на поездки вступил в силу.
Это нарушило жизненные и деловые планы людей! Помимо прочего, из-за этого нормальный человек и становится радикалом. Лично мне страшно слышать истории о хороших людях, моих знакомых, которые с помощью нелицеприятных теорий заговора пытаются осмыслить упадок мира в целом и их собственных мирков в частности. Уж не знаю, является ли одним из них тот профессор, о котором я упоминал выше (он просто выпал из этого круга), но что, если раньше он таким и был? Что бы вы сделали, если бы ваша жена ушла от вас к женщине и начала спокойно наблюдать за трансгендерным переходом ребенка — причем в этой культуре подобное не просто законно, но и приветствуется? Сам бы я точно сошел с ума от горя и захотел бы разрушить эту систему — плевать, какой ценой.
Я не говорю, что это правильно! Я говорю, что многие люди — их куда больше, чем мы знаем или хотим думать, — наверняка чувствуют то же самое прямо сейчас. Еще раз перечитайте вашу Арендт. Мы стоим на пороге предтоталитарного общества (полагаю, государство будет сотрудничать с корпорациями для создания системы социального кредитования, чтобы держать пролетариев в узде), а, может, общества, которое существовало до начала гражданской войны. Никого вроде генерала Франко не возникнет — в Америке XXI века это невозможно, — а вот на партизан и саботажников не хватит ни полиции, ни солдат. Не к такому миру мы должны стремиться! Что действительно может помешать этому на данном этапе? Раз уж обозреватели Washington Post называют Виктора Орбана — четырежды избранного премьер-министра Венгрии, человека, чья страна похожа на Америку 90-х, — предвестником «нового фашизма» из-за взглядов на массовую миграцию и национальный суверенитет... что ж, правящий класс явно готовит новые репрессии несогласных принимать воук-идеологию. И в какой-то момент они наверняка зайдут слишком далеко. Скажем, начнут вербовать детей в транс-культ и вбивать с этой целью клин между ними и их родителями. Но не сейчас. Пока.
По материалам иностранных СМИ