Мировые СМИ много пишут о Ким Чен Ыне. Он то ли умер, то ли жив, то ли уже воскрес, превратившись в зомби, — неизвестно. Дело мутное. Что там происходит за железным занавесом — неясно. И, по большому счету, — не так уж и интересно. В этой связи вызывают интерес, разве что, вопросы психологические, ответы на которые позволяют более отчетливо понимать политические феномены.
Читая сообщения о ситуации в Северной Корее, невольно вспоминаешь о Южной Корее. И сопоставление этих стран — не в пользу Севера. Да, коммунистический эксперимент. Да, тирания. Да, всевластие спецслужб. Но разве, так сказать, «лидеры» Севера не понимают всю никчёмность их режима? Не видят разительного отставания Севера от Юга? Не понимают, что этот разрыв — экономический, образовательный, культурный — уже непреодолим? Разве обычные жители Севера не видят, что такие же корейцы к югу от линии разграничения живут совсем иной, намного лучшей жизнью?
Видят и понимают. Все — и условные «верхи», и фактические «низы» — не столь уж глупы, и способны сравнивать и оценивать, как минимум, очевидные вещи. Так от чего же они не поставят точку во всём этом нонсенсе? Не закроют свой глупый марксистский проект? Не снесут, для начала, бетонные стены и не засеют рисом минные поля? Не наладят нормальные отношения с собратьями с юга, чтобы со временем присоединиться к процветающей Южной Корее?
С сугубо прагматической точки зрения, понять вражду Северной Кореи к Южной — невозможно. Человек — существо прагматическое, говорят нам философы-просветители. А вот смотришь на Северную Корею и убеждаешься — не очень. Или, наверное, не только прагматическое. Есть в человеке нечто, что противостоит логике, враждебное логике, но важней и значимей для него, чем все доводы «за» и «против».
В свое время женщина-психолог рассказала мне о весьма примечательной паре. Он красив и харизматичен. Она — испуганная и совсем некрасивая, но из очень состоятельной семьи. Он вступил с ней в отношения, питая самые теплые чувства к деньгам ее семьи. Но случилось непредвиденное: умер ее отец, а мать, усевшись толстым задом на кубышку с деньгами, отказала молодой семье в какой-либо помощи.
С точки зрения прагматической, этот брак, державшийся на финансовом искушении, должен был бы немедленно рухнуть. Но к всеобщему умилению этого не случилось. В своей жене красивый и властный молодой человек нашел нечто более важное, чем приданное. На фоне скромного быта сошлись две глубинные потребности — он садист, а она мазохитска, — создав неразрывный симбиоз.
«Все счастливые семьи, — писал Лев Толстой, — похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Это предложение, вызывающее шок у всех филологов-стилистов, известно всем. Однако очень сложно ответить на вопрос: является ли упомянутая пара, спаянная садомазохизмом, счастливой или по-своему несчастливой?
Да, с точки зрения психологии, союз, базирующийся на деструктивной потребности, достоин только порицания. Ведь человек, аки Прометей, должен нести свет другим людям (и все такое прочее). Обязан в возвышенной позе романтического героя вещать непреложные формулы из произведений философов-просветителей.
Но жизненная практика говорит нам, что книжные истины с трудом находят себе место в повседневности. Чем закончился подвиг Прометея — мы помним. А как может быть осмеян герой в романтической позе — известно из той же русской классики.
Если мы окинем взглядом свое окружение, то увидим, сколь слаб и ничтожен может быть человек. А еще, присмотревшись, отметим, что негативные и, безусловно, деструктивные мотивации, играют в жизни людей не менее важную роль, чем их возвышенные потребности. А задумавшись, вообще усомнимся в существовании последних.
Недавно я раскрыл книгу: А. С. Пушкин «Избранные произведения». Этот старый фолиант есть, наверное, в каждой квартире. И от нечего делать начал читать вступительную статью. На абзаце о Царскосельском лицее оживился. Проект лицея был создан Михаилом Сперанским. Цель, цитирую, «в короткое время приготовить образованных государственных людей, способных выступать публично, а не только действовать в тиши канцелярий». В программе лицея «важное место отводилось наукам политическим».
Преподаватели в корне отрицали самовластие и говорили о необходимости «правления закона», о непреложности гражданских и общечеловеческих прав, о пагубности крепостного права — его экономической неэффективности и этической несостоятельности. Эти мысли вошли в кровь лицеистов и отразились в их шутливых песнях и эпиграммах. А так же, как все мы помним, в строках «Евгения Онегина». Пушкин пишет о Евгении:
...читал Адама Смита,
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
А теперь сопоставим факты. Россия начала ХIХ века. Страна-обскурант. Абсолютно архаична в политическом отношении. Удручающе неэффективна в отношении экономическом. Но книги Адама Смита никто ни от кого не прячет. Что такое «трудовая стоимость» — всем известно. Книги Монтескье так же не под запретом. Что такое права человека — все понимают. Все осознают корень проблем — крепостное право — убийственное, с точки зрения и хозяйственной и моральной. Все всё видят, все всё понимают, но никто ничего не делает. Почему?
Ответ на этот вопрос лежит не в плоскости прагматики, а в плоскости психологии. Дело в том, что есть вещи более важные, чем деньги. Ведь крепостное право — это не об экономике, это о власти. Потому что крепостное право — это возможность «распорядиться по поводу Степана», как фигурально выражается герой Тургенева, и устраивать крепостные театры. А когда у тебя власть, то всё остальное уходит на задний план. Когда у тебя есть возможность, согласно точной формуле Мишеля Фуко, «надзирать и наказывать», то все материальные блага — тщета и непотребство.
Величие духа и душевные искания выходят на первый план. Отсюда и вечная тема русской духовности.
Власть развращает не только тех, кому она принадлежит, но и тех, кто принадлежит власти. Формируется уже упомянутый мною садомазохистский симбиоз. Не более пятидесяти лет крестьянство Российской империи было свободным, а общество владело гражданскими и политическими правами и того меньше.
Эх! Истосковалась душа русская по возвышенному, по настоящей жизни, по душевному с ней обращению. Большевизм победил не потому, что не брезговал популизмом. Нет. Он победил потому, что обращался к исконному в русской душе — ее мазохистскому началу. Когда до самых до окраин покатился каток репрессий — воспрянул духом русский народ, приободрился. Жить становиться лучше! Жить становится веселей!
Общество Северной Кореи глубоко изуродовано. Оно сплотилось в садомазохистском симбиозе. Эти люди счастливы. Но не в нашем буржуазно-европейском смысле. А в смысле более глубоком. Как семьи, которые счастливы, вопреки всякому здравому смыслу. Как люди, союз которых держится на неизбывной и сладкой боли.
Им не нужны девайсы, им не нужны дороги, им не нужны поликлиники и школы. Им нужен Ким. И чем уродливей он, и чем более омерзителен и визуально и морально, тем более их влечет к нему, пробуждая самые мутные, подкожные потребности. А всё почему? А всё потому, что кто счастлив — тот и прав.
А теперь пару слов о наших пенатах. Ну как? Уже насладились карантином и самоизоляцией? Вкусили удовольствие от собственных страхов?
Потешили свое инфантильное естество? Мало? Желаете продолжения? Жаждете углубления темы? Чтобы сапогом в зубы, ботинком на горло, мордой в асфальт? Чтобы еще больший зашквар в репортажах об их нравах в парламенте и Кабмине? Чтобы больше видосиков — обращений к умственно отсталым от умственно отсталых? Чтобы на «Вы» и подобострастно? Чтобы уважительно и лебезя? Чтобы со слезами на радостных лицах? Чтобы дохнуть, но любить? Потому что, если не любить, то зачем вообще жить?
Всякая власть способна превратить общество в быдло. Северная Корея — самый радикальный пример. И чем более безумна, постыдна и неэффективна власть — тем более она склонна к иррациональным методам воздействия. Ведь действовать методами рациональными она попросту неспособна. Вопрос только в том, способно ли общество видеть всю постыдность и неэффективность власти? Или обществу уже всё равно?