Краткая история «зоофилии»: от Адольфа Гитлера до наших дней

Борьба за права животных — тема не новая. К уважению прав животных призывали еще Сенека, Овидий, Пифагор, Плутарх, вегетарианец Леонардо да Винчи покупал продающихся в клетках птиц и выпускал на свободу, а Оливер Кромвель запретил петушиные бои. Тезис, который представляют нынешние зоозащитники как единственно верный, звучит: «Отношение человека к животным — лакмусовая бумажка цивилизации».

Увы, но это не так... В мировой истории был период, где заботу о животных возвели в культ, где она была краеугольным камнем государственной идеологии и опиралась на очень жесткое законодательство, но это не мешало миллионами истреблять людей.

Речь о Третьем Рейхе — Германии 1933–1945 годов под руководством вегетарианца Адольфа Гитлера.

Отказавшись от мяса после самоубийства «племянницы» Гели Раубаль, которую он сам же и довел до смерти, фюрер начал «искупать вину» личной аскезой: вместо баварских колбасок в его меню появились чечевица, макароны, фрукты и салаты. Никакого алкоголя, сигарет — только шутки для гостей о «трупном чае» (бульоне), которым их угощал. Публично Гитлер объяснял: к веганству его «подтолкнули» обезьяны, показав своим примером правильный путь к питанию.

Именно поэтому животные в шкале ценностей Третьего Рейха стояли гораздо выше людей. Одним из первых решений рейхстага после победы на выборах 5 марта 1933 года национал-социалистической партии стало ограничение вивисекции, то есть опытов над живыми животными. Приматы, лошади, собаки и кошки получили особый статус, запрещавший использовать их в экспериментах, а лицензию на вивисекцию мог получить только институт, а не частное лицо. 21 апреля 1933 года был принят Gesetz über das Schlachten von Tieren — Закон о забое животных, за нарушение которого светил тюремный срок до 6 месяцев. В ноябре этого же года утвердили Tierschutzgesetz — свод законов о защите животных, который существенно ограничил использование зверей в кинематографе и представлениях, запретил ветеринарные операции без наркоза и отделение конечностей от живых лягушек.

Через год власть ввела жесткие ограничения на охоту, а в 1937 и 1938 годах появились жесткие правила транспортировки животных в автомобилях и поездах. В это же время Берлин провел международную конференцию по защите прав животных, а в школьную и университетскую программы ввели обязательные 32 часа курса «Защита животных». Заодно арийцам запретили ловить птиц и устраивать пикники в лесу. «В Новом рейхе жестокость к животным будет запрещена», — обещал Гитлер, отправляя людей, в том числе и своих соотечественников, в лагеря смерти.

 

Здесь только один штрих. В лагере смерти «Аушвиц-Биркенау» (нынешняя Польша) проводили медицинские опыты, и доктор Ганс Нахтсхайм вызывал эпилептический припадок у взрослых и детей с помощью инъекции пентилентетразола. После чего повторял эксперимент на кроликах для проверки результатов: состояние здоровья подопытных часто было плохим и результаты ненадежными. Свои эксперименты на кроликах в концлагерях он держал в тайне, так как рисковал получить три года лагерей за жестокое обращение с животными...

На самом деле фюрер лукавил, когда объяснял праведное веганство «обезьяньим фактором». Правильный ответ на причины пищевого воздержания Гитлера вместе с культом животных нашел известный психоаналитик Эрих Фромм: латентный некрофил Адольф Гитлер вытеснял свое влечение к мертвому и склонность к деструкции, используя классические приемы маскировки. «Роль дружелюбного, доброго, чуткого человека Гитлер умел играть очень хорошо. И не только потому, что он был великолепным актером, но и по той причине, что ему нравилась сама роль. Для него было важно обманывать свое ближайшее окружение, скрывая всю глубину своей страсти к разрушению, и прежде всего обманывать самого себя», — заключает Фромм.

Для Гитлера, по Фромму, объектами деструктивности были города и люди: он обожал уничтожать захваченные столицы и просто красивые города и с большим удовольствием гнал на бойню и врагов, и немцев, не испытывая, как пишет Фромм, ни малейшего угрызения совести. Именно эту страсть он старательно скрывал: вежливостью, обходительностью и — в первую очередь — тотальной борьбой за права животных.

В современном обществе мы видим очень похожие тенденции: борьба за права животных возводится в энную степень, под нее подводится идеологическая база или же «террор ради зверей» организуют как нечто само собой разумеющееся, без объяснений, но очень рьяно, жестко, тоталитарно. В масштабах, не уступающих немецким образцам 1933 года. Или даже превосходящих их.

Ведь если в Германии тридцатых годов прошлого века под запрет попадали в первую очередь научные опыты над животными (их заменяли опыты в концлагерях на людях), то в современном капиталистическом обществе запрещают целые отрасли животноводства, «спасая животных от эксплуатации», чего не позволяли себе прагматичные нацисты, вместо запретов.

Современные защитники прав животных действуют не менее радикальными методами, чем их предшественники в Германии Адольфа Гитлера. Да, они не везде находят поддержку государства, а некоторые католические страны, как, например Польша, и вовсе отказываются поддержать запретительные законы, инициированные зоозащитниками, исходя из религиозных постулатов, что именно человек, а не животное, является венцом божьего творения.

В основе алгоритма законодательных запретов, вспыхивающих в целом ряде демократических государств, а также направления общественных инициатив лежит то же самое стремление к деструкции: закрыть ферму, уничтожить шубу, обанкротить отрасль. Общественной дискуссии в этом вопросе нет — аргументы заменяются эмоциями и агрессией, а в качестве тезисов фигурируют не менее удивительные обоснования, чем гитлеровские обезьяны, которые подсказали фюреру правильный подход к жизни.

Спусковым крючком к подобным действиям зооактивистов (мы опять же сознательно опускаем вероятность тривиальной антиконкурентной борьбы за сегменты рынка) могут служить аналогичные неврозы отцов-основателей и их желание замаскировать собственную деструкцию методом вытеснения, как это было зафиксировано у Адольфа Гитлера. Эти настроения отлично подхватывает современное общество потребления, которое, по выводам психоаналитиков, также имеет склонность к самодеструкции из-за целого перечня социальных проблем: так называемая опасность материальных благ.

М. Вебер, Ф. Фукуяма, другие писали о «пустоте мышления» классического представителя общества потребления. Общество, понимая эту опасность и эти противоречия, пытается либо замаскировать свои страхи, либо вытеснять их. Безудержная «забота» о ком-то, если даже эти действия не эффективны и объект вовсе не нуждается в них, — отличный способ «пустить дымовую завесу».

Самая большая опасность этого процесса в непонимании: какими будут жертвы этого невротического вытеснения? В нацистской Германии ими стали десятки миллионов людей, которых Адольф Гитлер равнодушно пускал на смерть, старательно защищая лошадей и белочек. Ведь общество — и немецкое образца 1933 года, и нынешнее — публично заботясь о животных, отнюдь не становится добрее. И от нынешней абсолютно беспощадной и зашкаливающей «гуманности» тоже нельзя ожидать ничего хорошего.

Знакомство с мировыми новостями хотя бы за неделю подарит каждому неожиданное открытие: значительное место в них занимают сообщения о борьбе за права животных. Марши, пикетирования, зеленка против несогласных, инициативы, законопроекты — эти темы всегда в топе и предусматривают однозначную интерпретацию: «Если ты за действия борцов, значит, достойный член общества. Если против...». Впрочем, публичные заявления «против» отыскать не просто, даже легкий скепсис в эту сторону равен социальному самоубийству...

Так гуманистическая инициатива превращается в истерию, доходящую до абсурда: сопровождается разрушениями (акции РЕТА и их соратников), уничтожением собственности, закрытием бизнеса, нарушением прав людей. И если рассматривать ее не как элемент конкурентной борьбы, а действительно как способ самореализации общества, можно прийти к выводу: забота государства о животных не является показателем гуманности общества, а служит для маскировки его фобий и истинных неблаговидных целей.

Конкретный вопрос: какой будет конечная цена и кто будет вынужден ее заплатить?