Присылая сообщения, Vodafone обращается ко мне вежливо, используя звательный падеж украинского языка, «Валентине». Мне очень приятно...
Американский психолог Ролло Мэй в одной из книг привел слова своей клиентки, сказанные о человеке, который покончил жизнь самоубийством: «он умер, потому что никто не знал о его существовании».
Каждый раз, получая sms от Vodafone, я улыбаюсь: Vodafone знает о моем существовании. Да, Vodafone — это только название оператора сотовой связи, и sms отправляет компьютер. Но все ровно приятно: меня знают, следовательно — я существую.
Вот только у меня вопрос: откуда компьютеру известно мое имя? Sim-карту я купил в супермаркете, никаких анкет не заполнял, договоров не заключал, с оператором никогда не общался. Следовательно, каким образом компьютер вычислил мое имя? Добро пожаловать в цифровое будущее! — вот и все, что можно сказать по этому поводу.
В некий момент жанр антиутопии превратился в моветон. После Рэя Брэдбери, написавшего в 1953 году «451° по Фаренгейту», к теме антиутопии не обращался ни один уважающий себя писатель. Да, был роман Владимира Войновича «Москва 2042». Но это обличение позднего советского режима и лубочного «русского патриотизма» — удачная, провидческая сатира, но не антиутопия, в строгом понимании жанра.
Впрочем, и роман Брэдбери, который критики единогласно причисляют к антиутопиям, по моему мнению, не является таковым в полной мере. В «451° по Фаренгейту» смазан главный компонент антиутопического текста — концепция власти, которая приходит, как панацея от социальных потрясений, и никуда не уходит, превращая жизнь в кромешный мрак. Брэдбери пишет о политике вскользь. Он угадывает многие технические открытия, на которые, опять же, обращают внимание критики. Но самое важное, он отмечает то, к какой культурной катастрофе ведет американская политика, которую мы нынче именуем «политкорректностью». Он угадывает тему — важнейшую тему современности. Но не более того. Она не отчеканивается в формуле и не разворачивается в целостную картину, к сожалению.
Ведь почему из будущего, по Брэдбери, исчезают книги и люди живут исключительно в мире интерактивного телевидения? Персонаж по имени Битти объясняет все просто и доходчиво. Общество разобщено. Общество разделено на агрессивные группы. И в каждом произведении, каждая из групп найдет что-либо, бросающее тень на ее светлый образ. Следовательно, все книги надо сжечь. Проку от них мало, а головной боли — много. Иное дело — интерактивное телевидение: человек, к которому телеведущий обращается по имени, чувствует себя центром мироздания. Ведь приятно, когда с экрана обращаются лично к тебе, используя, к примеру, звательный падеж.
Антиутопия ушла из литературы, да и в кинематографе, несмотря на обилие постапокалиптических сцен, она не нашла достойного отражения. Повествования о роботах, мутантах, репликантах и прочих химерах, о немытом быте после глобальной катастрофы — все это не имеет к антиутопии никакого отношения. Потому что, повторюсь, антиутопия — это повествование о мире, который трансформируется не технологиями, а властью. Политика — вот центральная тема антиутопии.
Весьма примечательно, что главные тексты в жанре антиутопии написаны англичанами — Олдосом Хаксли («Прекрасный новый мир») и Джорджем Оруэллом («1984»). И даже «Мы» Евгения Замятина — роман неизменно входящий в триаду канонических антиутопий — создан под влиянием английской культуры. «Мы» был написан в Петрограде в постреволюционном 1920 году. Однако политическая концепция романа восходит к повести «Островитяне» 1917 года, написанной Замятиным в Англии. И в этом смысле антиутопия — это сугубо английское явление культуры.
И нет ничего удивительного, что новое высказывание на антиутопическую тему — английское по происхождению. Я говорю о сериале «Черное зеркало», первый сезон которого в 2011 году появился на британском телевидении. В 2016 году права на «Черное зеркало» приобретены американской медиакомпанией Netflix. Демонстрация сериала в США поспособствовала его всемирной известности. На украинских телеэкранах первые три сезона «Черного зеркала» были показаны в 2013 году. Но как-то не сыскали внимания аудитории. В марте 2018 года в Netflix сообщили о работе над пятым сезоном. Хорошая новость. Ждем.
Говоря о сериале, я обращусь исключительно к политической теме. Именно ее развитие, а не только рассказ о технических инновациях дает основания причислять «Черное зеркало» к антиутопическому дискурсу.
***
Видеоверсия статьи:
***
К сугубо политическим высказываниям относятся первые две серии первого сезона — «Национальный гимн» и «Пятнадцать миллионов бонусов», а также третья серия второго сезона — «Время Уолдо». «Национальный гимн» — самое шокирующее повествование. Да, грубое; да, почти отвратительное. Но, несмотря на весь свой гротеск, — самое правдоподобное и откровенное.
Зададимся простым вопросом: каково мнение общества о политиках? Иначе, как «свиньями», их никто не называет. К тому же слово «свинья» — это еще цензурное наименование. Если все эти люди, валяющиеся в грязи, а затем излучающие с экранов респектабельность, — свиньи, то пусть и ведут себя надлежащим образом. В «Национальном гимне» террорист принуждает премьер-министра Британии совокупляться со свиньей. И надо отдать должное последнему, тот справился с поставленной задачей. Действительность пришла в соответствие с понятием, суждение с фактом, метафора с жизнью. Не принимая во внимание мнение свиньи, которой была оказана честь премьер-министром, более всех удовлетворен случившимся художник-концептуалист, задумавший и организовавший весь этот террористический перформанс.
Первое, что приводит в ужас, это понимание того, что политика как род деятельности уже не вызывает ни малейшего уважения. Искусство определяет рамки дозволенного. Используя метафоры, искусство выводит нас за пределы обыденного. Но выводит в тот мир, который уже существует. Метафора создает мир, определяя уже существующее. И весь ужас в том, что политик, имеющий свинью перед телекамерами, — это действительность. Наша действительность. Еще несколько десятилетий тому назад такая метафора не могла прийти в голову, наделенную даже самой буйной фантазией.
Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, даже Михаил Горбачев и Леонид Кучма могли вызывать возмущение и критику. Но они находились в ореоле власти. Да, они были людьми со своими человеческими достоинствами и слабостями. Да, тот же Леонид Кучма наворотил слишком много ошибок. Но сама власть сохраняла в нашем восприятии высокий статус. В Рональда Рейгана стреляли, а Леонид Кучма ушел с поста под аккомпанемент революции.
Но что-то важное изменилось. Что-то надломилось. И мир политики стал другим. Мы стали другими. Обратим внимание на важную деталь. Существуют хрестоматийные двойственности: власть и народ, власть и страна, власть и человек. В этой паре власть — всегда активное, созидающее начало. А народ, страна, человек — по определению, начало пассивное, почти женское. Народ всегда недоволен, народ всегда обижается, народ — в редких исключениях — уважает власть, если эта власть олицетворяется такими людьми, как упомянутая Маргарет Тэтчер или ее кумир Уинстон Черчилль. Но что-то изменилось. Потому что в дихотомии «власть — народ» народа уже нет: власти сопоставлена свинья.
Художник-концептуалист показал власти ее грязную сущность. Но показал и сущность народа, страны, человека. Вы, глазеющие на политическое порно, — вы и есть свиньи!
В «Пятнадцати миллионах бонусов» нарратив о политике и народе продолжен в том же ключе. Более того, он усложнен. Власти и народу — плебсу, жаждущему зрелищ, — противопоставлен герой. Он романтичен, он бескорыстен, он влюблен. Его любовь поругана. Он решился на бунт — в единой возможной форме — бунт в прямом эфире. И он проиграл. Плебс, превративший девушку, которую он любил, в проститутку, его превратил в проститутку политическую. Наш герой теперь хорошо кушает, мягко спит и сочиняет революционные монологи, транслирующиеся в развлекательных ток-шоу.
Где-то мы уже такое видели — на экранах украинских телевизоров.
«Время Уолдо» — повествование, опять же, о желании прошибить башкой бетонную стену и о том, как меняет человека сильное чувство. Есть девушка, мечтающая стать новой Маргарет Тэтчер. Сэр, не желаете ли поговорить о распределении налогов в вашем округе? Господа, я хочу рассказать вам о состоянии наших общеобразовательных школ... И всё такое прочее. Это политическая коммуникация в том виде, в каком она и должна быть.
И есть грустный и застенчивый молодой человек — аниматор, озвучивающий и приводящий в движение мультяшный образ по имени «Уолдо». Анимационный образ — полнейшая противоположность его создателя: он воплощение фарса, предвестник политического феномена, имя которому Дональд Трамп. Напомню, первый сезон «Черного зеркала» вышел на экраны в 2011 году, а Дональд Трамп стал президентом США 20 января 2017 года.
Ради смеха Уолдо принимает участие в избирательной кампании. Анимационный трампизм на ура воспринимается публикой. Но вмешивается сильное чувство, неучтенное политтехнологами. Девушка-лейбористка, избравшая себе, однако, ролевой моделью образ железной Маргарет, вызывает интерес у молодого аниматора. Она не только привлекательна, но и наделена убеждениями, что вызывает неподдельный интерес у создателя Уолдо. И он решается на свой подвиг в прямом эфире. И он проигрывает. Политическая машина его перемалывает; публика любит Уолдо, а не его создателя, у которого неожиданно, словно молочные зубы, прорезались чувства, принципы и табу.
Уолдо — это не трампизм в чистом виде. Уолдо — явление более широкое. Уолдо — это пошлость, распространяющаяся, подобно вирусу. Это не только милая плебеям ругань. Это — принципиальное нежелание и пафосная неспособность что-либо воспринимать всерьез, даже собственную жизнь, даже собственную страну. Уолдо — это в первую очередь образ избирателя и гражданина, а уже затем образ политика.
Уолдо — это те аватарки, которые в «Пятнадцати миллионах бонусов» вопили от восторга, наслаждаясь моральным падением девушки. Это те зрители прямого эфира, которые в «Национальном гимне» оказались неспособны оторваться от экрана, с которого их пичкали политическим порно. Это люди, получающие наслаждение от никчемности окружающей их жизни. Ищущие в самом низком оправдание собственной низости.
Создатель Уолдо оказался способным на бунт, потому что оказался способным на чувство. Возможно, именно неспособность чувствовать, чувствовать что-то важное, заставляющее думать об идеалах и принципах, — это именно та, совсем не политическая, причина, которая превращает современное общество в нечто совсем отвратительное. Возможно. Не знаю.
Рэй Брэдбери сказал важные слова о современной демократии и культуре. Но его слова не были услышаны. «Черное зеркало», опять же, говорит о демократии. Антиутопическая реальность создается не умами подлых заговорщиков, думающих о том, как поработить мир, ввергнув его в цифровой концлагерь, а пустыми сердцами и такими же пустыми головами. Антиутопия — это не девайсы. Антиутопия — это человеческая пошлость и глупость.