Одновременно, как у Гришковца, случилось три события. Проект приказа Министерства охраны здоровья Украины о наркотиках, по которому можно будет иметь на кармане до 12 доз травы и 10 доз хмурого, да еще и распространять среди своих, и ничего за это не будет; внятная инструкция в Фейсбуке, как забанить на районе анонимного продавца детской наркоты («спайсы», «соли» и т. д.), пишущего на стенах свои контакты, и, наконец, вот этот роман о 26-летней наркоманке.
На самом деле «Как сломать себе жизнь» Кэт Марнелл (СПб.: Пальмира) — это книга о том, чего у нас попросту быть не может. Как вы представляете себе жизнь под кайфом не в клубном туалете или в романе «Духless» Минаева, а во время трудовой недели, с дэдлайнами, планерками, курилками, корпоративами и даже субботниками? Правильно, лишь на чистом продукте, а про него только в мемуарах какого-нибудь рок-динозавра типа гитариста «Роллинг Стоунз» можно прочитать, а теперь вот и в скандальной книжке одной из самых ярких молодых писательниц Нью-Йорка.
И вот, возвращаясь к «чистоте жанра», перед нами, с одной стороны, образцовый западный потребитель качественного продукта — плотно сидящая на «колесах» юная невротичка и клубная минетчица, страдающая алкоголизмом, булимией и членовредительством, а с другой... «С утра я принимала ванну, потому что не хватало сил стоять под душем, — вспоминает героиня, — я заполняла квитанцию на квартплату маркером; у меня было три психиатра и ни одного гинеколога или стоматолога; я вела такую безумную жизнь, что не могла сообразить, какой крем наносить — дневной или ночной; и еще я ни разу в жизни не позвонила своей бабушке». А ведь про бабушку, согласимся, это самое страшное для американцев!
С другой стороны, именно так у них можно стать... редактором отдела красоты в модном журнале. После шестимесячной реабилитации, конечно, но тогда это будет не литература, а скучное морализаторство, а у нас все-таки драйв. То есть сплошной блеф и очковтирательство, потому что вечного кайфа не бывает ни при каких поставках, и на этом контрасте построена композиция романа по принципу «белое — черное» (в смысле периодов жизни, а не того, о чем все сразу подумали).
Да, по молодости героиня соответствовала — носила знаменитые слэп-браслеты «Dior» и желтые синтетические платья «Marni», ходила с трехсотдолларовой сумкой «Lanvin» из черной лакированной кожи, мелирование делала в салоне Салли Хершбергер в Митпэкинге, щеголяла шикарным лавандовым педикюром («Versace’s Heat Nail Lacquer», оттенок V2008), благоухала малоизвестными дорогими ароматами вроде «Midnight Orchid от Susanne Lang» и «Black Musk Oil» от «Colette». «Но приглядимся, — уточняет она. — При росте метр шестьдесят два я весила сорок четыре килограмма. Вышеупомянутая сумка от Lanvin была битком набита оранжевыми аптечными пузырьками; если бы вы увидели, как я в них роюсь, то заметили грязь под ногтями и содранные о передние зубы костяшки пальцев. Подбородок воспалился от рвотных масс. Автозагар был неровный, потому что я наносила его под кайфом и на грани нервного истощения — его-то я и пыталась замаскировать автозагаром, — и под искусственным пигментом кожа больше всего напоминала «Труп невесты».
Но это, повторим, литература, которой плевать на жизнь, и в конце романа перед нами никакой не труп, а после семидесяти пяти бутылочек специального сока, напоминающего по вкусу гаспаччо, разжиревшая после двух месяцев депрессии героиня снова влезла в двадцать пятый размер джинсов, и понеслось. «Интерес к себе (и рейтинг сайта) я поддерживала приколами вроде фотографии, на которой я в офисе нюхаю с зеркала огромную „дорожку“ жасминовой соли для ванны Napoleon Perdis (пародия на наркотики, прозванные „солями для ванн“, которые в то время распространились по всему миру), а моя восхищенная начальница снимает меня на свой айфон. Через неделю Say дали мне прибавку в двадцать тысяч долларов. Учитесь, сучки!»
Чем же она необычна? Отчего напоминает не энциклопедию нравов с привычным «секса не было», а декадентскую прозу в стиле Виктора Шкловского — недоуменную, сомневающуюся, молодящуюся под стиль эпохи, словно во взгляде «сквозь непротертые очки» упомянутого классика формализма. Не потому ли здесь немало героинь в очках, да и истории вокруг них закручиваются нешуточные. Отправила одна такая тетка влюбленного юнца домой, уроки учить, а не это самое с ней в пустой квартире, а он, ее очки в карман сунувший в самый главный момент, возвращается их вернуть. А перед этим... Да, в принципе, то же, что и после. «— Ну послушай! — сказала она и подняла руку. — Для нас, молодых коммунистов, это не просто красивая идея, абстрактная мечта, не просто система взглядов или научная теория. Коммунизм — это прежде всего тот нравственный идеал...“ Однажды во время чтения я просто снял с нее очки и привлек к себе».
И так все двадцать три раза, по количеству рассказов, представляете? Эротика пополам с политинформацией о не слишком строгих нравах брежневской эпохи. Не очень убедительно в идеологическом смысле, как и было сказано (у Шкловского), ведь автор рассказывает, в основном, о тех, кто жил в параллельном мире, где был и секс, и рок-н-ролл. Скорее лирика, чем физика твердого, как слово коммуниста, тела. «Я до сих пор хорошо помню эту советскую Москву перед наступлением заморозков — когда сгущается вечером воздух и в нем висит последнее тепло, мягкий свет падает с багрового, какого-то невероятно зловещего неба, и скользят по улице Горького усталые машины, черные „Волги“, „Жигули“, грузовики, накрытые брезентом, а у тебя сердце сжимается от непонятной боли».
В принципе, понятно от какой, и недаром весь роман — это не такое уж далекое ретро, ностальгия по настоящему (сгущенный воздух, колючая газировка, бесплатная горчица в пельменной), та самая сладкая боль от всего, что мы потеряли, поскольку никогда, в сущности, и не имели. Именно отсутствующее звено в обществе «развитого социализма», где «ну а девушки потом», и описано в романе. Те же самые книги, например, как в одном из рассказов, где одну такую потеряли — там ели, как у Шарля де Костера, пили, как у Ремарка, совокуплялись, как у Рабле. «Я не знаю, честно говоря, почему эти книги — тогда — так дорого стоили, — разводит руками автор. — Что в них было такого, что люди отдавали за них жизнь, честь и целое состояние». Словно за Родину, да?
Творчество следующего автора нашего обзора раньше складывалось из калейдоскопа историй, а рассказывала она их оттого, что ну просто жизни не было от передаваемой из поколения в поколение коллективной памяти, которая эту самую жизнь и заменяла. Сельский эпос сродни библейским притчам. Городской фольклор, почерпнутый из анекдотов. Святая простота пополам с народной мудростью. И все это происходило в заведомо сказочной атмосфере — то ли вечного детства, то ли местечковой мифологии, что, в принципе, одно и то же. А теперь в детской «Mox Nox» Тани Малярчук (Л.: Видавництво Старого Лева) все по-взрослому, философия. Точнее, научный атеизм.
Кажется, писавшая до недавнего времени в стиле магического реализма, затем — урбанистической мистики и уже в конце — народного сюрреализма и даже альтернативной истории, автор «ночной» книжки нашла идеальное воплощение своего таланта. Ведь, говорят, «если долго плакать / возле мутных стекол / высоко в небе / появится сокол». Но это говорят где-то далеко, там тепло, а у нас в новой книжке Тани Малярчук гора родила мышь. Это тоже только так говорится, не волнуйтесь, поскольку мышь — всего лишь летучая, сэр. Именно эти твари все-таки захватили мир, как бы мы ни пытались забыть роман Пелевина «Еmpire V», который почти о том же. Впрочем, у него это мыши-вампиры, а здесь... ну, тоже не полевки, но и пальцем деланный сюжет не предлагают взамен народных пословиц и поговорок, из которых были сотканы прежние книги нашей Тани.
Она, если честно, всегда подозревала, что есть в мире литературы кое-что еще, кроме бабушкиных сказок, и что, не дай Бог, придется писать что-то другое. А вдруг это будет не «сказочное», а что если читать не станут. Да-да, прям так в интервью и сказала: «Може, хтось так і буде говорити, мовляв, раніше Таня таке гарне писала, а тепер таке дурне».
В любом случае читать книгу стоит. Во-первых, это все-таки фэнтези, то есть тот же самый прикарпатский фольклор — сказки, мифы, легенды, на котором ранее специализировалась Малярчук, но в сочетании с популярной антропологией и не менее модной постапокалиптикой. Так же, как когда-то у Пелевина, у Малярчук миром правят летучие мыши, хоть и не кровососущие, но к конкурентам в виде насекомоядных относятся «по-взрослому», что должно напоминать гонения на христиан в древние времена. Также присутствует тема Рая, в который, оказывается, как в экзистенциализме Сартра и Камю, можно попасть на земле, поскольку человек (ну или летучие мыши, потому что люди — причем сами, а не в результате техногенных катастроф — все вымерли) управляет своей судьбой.
Главная героиня ищет и, возможно, найдет, а остальным остается ознакомиться с очередной экзотической моделью мироздания, украшенной старинными, но не старомодными мифами. В принципе, весь цвет Станиславского литературного феномена, младшей ветвью которого считается творчество Малярчук, переболел в свое время подобными антропологическими изысканиями, когда то сосны, то муравьи могли править миром, но на этот раз, судя по названию книги, для подобной тематики наступают еще более темные, «нечеловеческие» времена безбожного существования.