9 декабря в Old Fashioned Bar на Воздвиженке состоялся заключительный киевский концерт фестиваля Jazz Bez. В этот вечер на небольшой уютной сцене, драпированной в черное, выступила австралийская группа The Necks, исполняющая экспериментальный джаз, который барабанщик трио Тони Бак упорно отказывается называть экспериментальным.
Группа The Necks была создана в 1987 году в Сиднее. На счету коллектива 15 студийных альбомов, саундтрек к фильму The Boys, награды APRA Awards, сотрудничество с такими музыкантами, как Ник Кейв и Брайан Ино, и сотни выступлений по всему миру.
Соглашусь — понятие «экспериментальный» в наше время не означает ничего определенного. Я бы назвала эту музыку медитативным или даже психоаналитическим джазом. Джазом свободных ассоциаций, если уж говорить о методике.
Не знаю, способствует ли шампанское правильной медитации, но розовое сухое и брют от спонсоров фестиваля компании Winetime определенно настраивали на восприятие той музыки, которую создают The Necks.
Они действительно создают ее прямо на сцене. Зачастую «они сами не знают, что сейчас будут играть» — так пересказал слова музыкантов Алексей Коган, представляя их перед концертом — и куда заведет их такая «терапия» свободной импровизации.
Начав с нежного, но глубокого пиццикато, контрабасист Ллойд Суонтон ввел публику в состояние транса, затем Тони Бак добавил тарелки и завораживающий перебор колокольчиков — и когда аудитория готова была войти в медитативный поток, Ллойд извлек из чехла, похожего на колчан, волшебный смычок — и полет начался.
Музыка вернула меня в кресло Боинга и я снова летела над Аравийским полуостровом в направлении Австралии. Видение это казалось настолько четким, как будто вызвано было не игрой музыкантов, а одной из методик Станислава Грофа. Вот вступает клавишник Крис Абрахамс — и мы оказываемся на невероятной высоте. Хребты низких гор разрезают на слои пелену облаков, блики солнца следуют за нами по узкой змеистой речке, солнце окрашивает облака и вечер стремительно переходит в ночь. Редкие огни кажутся слишком яркими, они складываются в цепочки — вдруг появляется город. Снова цепочка огней и темная пустыня, во мраке которой проступают силуэты электрических скатов, электрических жирафов и крокодилов. Над крылом появляется полная луна — и мы уже летим над Индийским океаном. История разворачивается медленно. Мы видим все подробности по мере того, как музыка волнами то накатывает, то отступает и почти исчезает, сливаясь с нашими альфа и бета ритмами.
Такое ощущение, что музыканты тоже все это видят. Они тоже находятся в своеобразном трансе. Барабанщик с сорокинской бородкой, изредка открывая глаза, кидает вокруг странные взгляды — он абсолютно не здесь, движения доведены до автоматизма. Сейчас он похож на брахмана. Контрабасист — также в своеобразной форме экстатического ухода в себя. И только клавишник играет внешне спокойно и буднично, как тапер в кинотеатре. Углубляясь в себя, музыканты словно ищут общую точку, в которой они все — или даже мы все — один и тот же человек, летящий над Индийским океаном.
Свинговая пульсация рояля — и мы вместе просыпаемся, приближаясь к красному континенту. У барной стойки, завернутые в теплые пледы, валяются спящие индусы. Стюард готовит кофе. Вот мы уже летим над Австралией.
Крики кукабарр в буше — краем сознания понимаю, что это перкуссия — и дыхание аборигена, притаившегося в казуариновых зарослях, вспышки света и шелест эвкалиптов — поток свободных ассоциаций настолько мощный, что взламывает все системы сопротивления. Австралия для этого — идеальная тема, поскольку здесь, далеко от нашей реальности, нет травмирующих моментов, благодаря чему подсознательное может свободно перемещаться в область сознательного и резвиться там, преодолев сопротивление Эго.
Инициатива снова переходит к клавишнику — несколько классических пассажей — и мы на фортепианном вечере переселенцев-аристократов в старом Мельбурне. Завораживающий, как Манзарек в The End, Крис может себе позволить полностью оторваться от реальности. Звуки словно блуждают в лабиринте отражений. Дрожащие струны отражаются в крышке рояля, публика — в зеркалах, оформленных в виде картин. Во втором отделении мы слышим океан. Контрабас в нижних октавах плюс перкуссия. Перекатывающиеся камешки, клекот птиц и хлопанье крыльев. Если в первом отделении вспоминалась классика австралийской литературы, Алан Маршалл и Колин Маккалоу, то во втором — скорее современный прибрежный роман «Свет в океане» австралийки Стедман, маяки дальних окраин и портовые набережные больших городов, район Доклэнд с его бесплатными трамваями, байдарочники на Ярре. Контрабас создает сверхзвуки, напоминающие хор низких мужских голосов. Тони Бак своими странными плетеными маракасами стучит по напольному том-тому, точно имитируя грохот колес на стыках рельс и позвякивание стаканов на столике — и слушатели снова мчатся через весь континент, из Дарвина в Аделаиду.
К концу выступления мы все-таки вернулись в современный мир, похожий на «Кофейную историю» Питера Сэлмона, а после концерта, за реальной, а не воображаемой чашкой кофе мне удалось поговорить с Тони и Крисом о том, можно ли считать их игру какой-то особой медитативной техникой.
Задумавшись, они согласились, но при этом отметили, что не являются адептами каких-то определенных практик — всего лишь тридцать лет совместного творчества.
И еще один вопрос, который не давал мне покоя. Название The Necks придумал клавишник, но сам он не смог объяснить, откуда оно взялось и что, собственно, должно означать.
Фото Андрей Олифиренко, Old Fashioned Radio