В 2017 году исполняется ровно сто лет со дня начала самой масштабной катастрофы Новейшего времени — большевистского октябрьского переворота. Юбилейная дата заставляет задуматься не столько о причинах и следствиях ужасного эксперимента над 160-миллионным народом, сколько о мотивации конкретных политиков, которые раскачивали лодку поступательного развития общества.
В четырех созывах Государственной Думы Российской империи работали депутаты, избранные от украинских губерний. Они тоже приложили руку к общей разрухе в стране и уничтожению государства.
«Фраза» продолжает сквозной проект под названием «Они раскачивали лодку», чтобы ознакомить читателей с «подковерным» законотворчеством первых отечественных парламентариев. Это не лобовые исторические параллели между сегодняшним днем и событиями вековой давности. Тем не менее прошлое никто не отменял.
Во всех созывах Государственной Думы были свои одиозные депутаты, которые объединялись в преступные сообщества, чтобы «пилить» бюджет, лоббировать интересы промышленно-финансовых корпораций, торговать военными секретами и... попутно не забывать о своем кармане.
Современная Украина переживает ситуацию, которая на 90% повторяет бытие Российской империи 1914-1917 годов. У нас есть парламент и правительство, олигархическая экономика и война на Востоке. Кому выгодно сегодня раскачивать лодку под названием «Республика Украина»? На этот вопрос, уважаемый читатель, вы должны ответить сами.
Все части проекта «Они раскачивали лодку» читайте здесь.
Часть VIII. Неправильный большевик Григорий Алексинский
В 1907 году в Тифлисе состоялась крупная экспроприация: на артельщиков, везших 200 000 рублей, напали кавказские революционеры и отобрали эти деньги, причем все обошлось без пролития крови. Я не буду приводить имен, замешанных в этом старом деле, ставшем уже достоянием истории. Революционеры, вступившие в 1905 году в открытый бой с царским правительством, смотрели на это дело как на один из актов военных действий.
И вся захваченная при этом «эксе» сумма (состоявшая из билетов пятисотрублевого достоинства) была передана партии или, вернее сказать, большевикам. Все участники этой экспроприации остались неуловимыми. Русская полиция рвала и метала и, конечно, приняла все меры к тому, чтобы арестовать тех, кто попытался бы разменять эти пятисотрублевки, номера которых были известны жандармам.
И вот, кажется, в 1908 году в Париже был арестован некий активный большевик Григорий Алексинский, причем прокуратура инкриминировала ему попытку разменять эти билеты и его участие в экспроприации.
Он просидел в тюрьме всего около двух недель, все время подвергаясь допросам, однако в конце концов был освобожден за отсутствием улик. Но, кроме властей, на него нападали особенно энергично охранявшие чистоту своих риз меньшевики в своем журнале «Социал-демократ».
А главный большевик Ленин усмотрел в попытке Алексинского присвоить себе партийные деньги и дал ему впоследствии такую уничижительную характеристику: «Яркий, Божией милостью, оратор, но самый настоящий пустоцвет и сума переметная и когда-нибудь должен застрять между двух стульев со своим пристрастием к чужому золоту...».
Георгий Соломон выпустил в 1984 году в немецком издательстве книжку «Неизвестный Ленин», в которой собрал характеристики и оценочные суждения вождя о своих соратниках по партии.
Григорию Алексеевичу Алексинскому не повезло больше других. Владимир Ильич не только обвинил его в попытке воровства партийных денег, но и наградил эпитетами: «настоящий пустоцвет и сума переметная».
Ленин был не справедлив к Григорию Алексинскому, который пришел к большевизму сознательно и в молодом возрасте.
В молодом возрасте
Григорий Алексеевич Алексинский родился 16 сентября 1879 года в небольшом ауле Ботлих на севере Дагестана. Его отец Алексей Григорьевич — потомственный дворянин, но служил простым земским врачом.
Григорий в десятилетнем возрасте был отправлен к тетке в Ярославль, где с отличием окончил местную гимназию и затем поступил на историко-филологический факультет Московского университета.
Его активная политическая жизнь началась в 1902 году во время волнений московского студенчества. Поводом послужил слух о том, что профессор Герье якобы оскорбил девушку-курсистку.
Возмущенная хамской статьей газеты «Гражданин», в которой курсистки приравнивались к проституткам, она обратилась к Герье, и чтобы успокоить студентку, 64-летний профессор (кстати, основатель московских Высших женских курсов) взял ее за подбородок и назвал «цыпочкой».
Алексинскому заступничество за девушку обошлось дорого: в числе других вожаков он был исключен из университета перед самым его окончанием и выслан из Москвы. Однако через два года он восстановился и «успешно держал экзамен за курс».
В 1905 году, по свидетельству Анатолия Луначарского, «Григорий становится большевиком-ленинцем, чудесным газетным работником, пишущим на любые темы с невероятной быстротой».
Недавний студент в партии выступает яростным противником меньшевизма. На Стокгольмском съезде РСДРП он настолько выделялся своей непримиримостью, что пришлось посадить рядом с ним двух более уравновешенных делегатов, чтобы не дать ему наброситься на Плеханова.
«Что, вы этого Алексинского сырым мясом кормите для злобы?» — поинтересовался лидер меньшинства.
В 1906 году Григория Алексеевича избирают депутатом II Государственной Думы, он становится еще популярнее благодаря своему ораторскому дару, особенно среди рабочих.
Избежав суда после разгона Думы, он эмигрирует и как левый большевик (левее Ленина) входит в группу «Вперед». А с началом мировой войны круто поворачивает в сторону меньшевизма, причем правого, оборонческого, и сближается с недавно еще ненавистным Плехановым.
В эмиграции Алексинский обрушивает «энергию открытого гнева» на святое — на самого Ленина.
Энергия открытого гнева
Его единомышленники отзываются о нем очень плохо в это время. «С Алексинским все не так, — вспоминал большевик Владимир Савельевич Войтинский, — его свистящий голос, искривленные насмешливой улыбкой губы, ехидные замечания с места, демагогические выходки вносили нервность во все заседания, на которых он присутствовал. У него была страсть к скандалам и интригам».
Максим Горький, входивший в группу «Вперед», предостерегал Елену Пешкову от сближения с Алексинским и не советовал говорить с ним откровенно, ибо это «нигилист самого злейшего типа» и выродок. Исповедуемые им взгляды «непременнейше принимают характер фанатический».
Писатель Амфитеатров, помогавший «впередовцам» материально, возмущался тоном письма Алексинского — «наглейшего генерала, распоряжения отдающего эдак фельдфебелю, что ли».
А Луначарский, ценивший Алексинского-журналиста, писал о его «дегенеративном честолюбии» и «выдающихся способностях дезорганизатора, который раскачивает партийную лодку стабильности».
Таких резких характеристик множество. Больше всего раздражала и возмущала отличавшая его мания разоблачительства. Подозрительность в среде революционеров — дело обычное, она подогревалась вербовкой провокаторов, но обвинения, которые выдвигал Алексинский, то и дело опровергались.
За ним утвердилась репутация клеветника. И когда после падения монархии он вернулся в Россию и предложил свои услуги руководимому меньшевиками Петроградскому совету, исполком предложение отклонил, а позже аннулировал и его депутатский мандат.
В архиве Московского охранного отделения, разгромленного толпой в февральские дни 1917 года, обнаружили перехваченное письмо Алексинского жене, в котором он сообщал, что узнал от одного знакомого «много интересного о похождениях Парвуса и других мерзавцев...Готовлю новые разоблачения», — так кончалось это письмо. Речь шла о видном деятеле российской и германской социал-демократии Парвусе (А. Л. Гельфанде).
Было это в 1915-м, и на этот раз чутье разоблачителя не подвело. Алексинский сумел выяснить, каким образом был организован проезд из Швейцарии в Данию через Германию четырех русских социал-демократов — эмигрантов, согласившихся работать в Институте изучения социальных последствий войны в Копенгагене, который основал Парвус.
Специальные пропуска для них были присланы в немецкое консульство в Цюрихе. И сам Парвус, недавно еще русский подданный, передвигался по территории Германии, союзных и нейтральных стран беспрепятственно.
«Все это, — сделал вывод Алексинский, — доказывает, что Парвус тесно связан с германскими правящими кругами. Проезд русских социал-демократов и организация копенгагенского института осуществлялись на средства германского правительства.
«В 1917-м, — продолжает разоблачитель, — возвращение в Россию Ленина, проехавшего тем же путем в запломбированном вагоне, произошло по инициативе немецкого генштаба».
Казалось бы, после успешного «журналистского расследования» авторитет Алексинского должен был резко вырасти. Так, вероятно, и рассуждал министр юстиции Временного правительства Переверзев, обратившись в июле 1917-го через своих помощников к Алексинскому.
Ему предложили подписать заявление для печати со ссылкой на документы и с требованием провести немедленное расследование связей большевистских лидеров с германским генеральным штабом.
Эта публикация, преподнесенная как инициатива частных лиц, появилась 5 июля в газете «Живое слово» под сенсационным заголовком «Ленин, Ганецкий и Ко — шпионы».
Можно сказать, что в июльские дни, когда над Временным правительством нависла угроза свержения, его спасло заявление Алексинского. С помощью этой публикации удалось переломить антиправительственное настроение солдат, направив недовольство в другую сторону, против «изменников»-большевиков.
Даже делегаты большевистского съезда говорили о сильном впечатлении от «клеветы, пущенной Алексинским», и о том, что ее приняли за истину «некоторые наши партийные товарищи». Делегат Володарский высказался в том смысле, что суд над Лениным превратится в суд над Алексинским. Именно эту «природную рептилию» большевики обвиняли в поражении партии во время июльского кризиса.
Однако следственная комиссия Временного правительства не нашла следов немецких денег. Только в 1945 году документы из архива германского Министерства иностранных дел, захваченного американскими войсками, подтвердили, что в годы Первой мировой войны Германия финансировала большевиков и сепаратистские партии, чтобы расколоть Антанту и вывести Россию из войны.
Канал «открытого гнева» взбесил всё большевистское руководство. Алексинского признали «журналистским провокатором» и обязали все первичные организации «предать эту змею забвению».
В забвении
Октябрьский переворот Григорий Алексеевич встретил, как говорят сегодня, «не при делах». Петроградские меньшевики отказали бывшему депутату Государственной Думы во властном мандате, а 29 апреля 1918 года Алексинского арестовали в Москве по ордеру, подписанному самим Дзержинским.
Когда арестованного доставили на Лубянку, председатель ВЧК заявил: «Мы считаем вас злостным контрреволюционером». Второй раз в жизни бывший «неправильный большевик» очутился в Таганской тюрьме.
Два месяца его не вызывали на допросы и не предъявляли обвинения. Он объявил голодовку и уже в больнице получил требование дать в течение 24 часов письменные показания о том, с какой целью «опубликовал год назад свое знаменитое заявление и телеграммы об опломбированном вагоне».
Наркомюст объявил через «Известия Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета», что Алексинский вместе с «уголовным негодяем Ермоленко и членом киевской воровской шайки Кушниром сфабриковал обвинения против Ленина за 50 тысяч золотых рублей. Инициатором клеветы выступили украинские черносотенцы, которые стали организаторами массовых еврейских погромов на юге России».
Алексинский, расписавшись согласно тюремной традиции на стене камеры, пояснил, что «был арестован за борьбу словом против узурпаторов- большевиков».
Он показал, что «личных целей не преследовал, но как социалист был вправе требовать от социалистов объяснения их действий, а также довести до сведения российского общества факты агитации в русской армии, организованные германским правительством с целью заключения сепаратного мира, который дал бы ему возможность разгромить демократию Западной Европы и русскую свободу».
Владимира Ленина он не упомянул. Обвинение ему так и не предъявили. Разысканные чиновники бывшего Министерства юстиции поведали следствию о своей роли в июльские дни, и... вопрос о фальсификации больше не вставал.
Однако новый поворот, вызванный эйфорией в связи с революцией в Германии и аннулированием Брестского мира, возродил идею Дзержинского — «ни к чему тратить время на выяснение того, действовал обвиняемый словом или оружием».
Эту мысль председателя ВЧК подкорректировали, а 28 января 1919-го за Алексинского поручились видные большевики Томский и Кедров, после чего его освободили. 15 марта этого же года ревтрибунал постановил дело за производством прекратить «за отсутствием явных доказательств».
Некоторое время Алексинский работал в Центральном совете профсоюзов, затем инспектором Главархива. По свидетельству его жены, новый председатель ВЦИК Михаил Иванович Калинин предложил ему от имени Ленина занять какую-то должность в советском правительстве.
Это может показаться странным, но... в стане победителей были почти все прежние его товарищи по группе «Вперед», так что и Алексинскому нашлось бы дело.
Не учли одного — неуправляемости «неправильного большевика». От лестного предложения он отказался и вскоре бежал за границу. В 1920 году его судили заочно. За участие в контрреволюционных организациях и пособничество иностранным интервентам суд объявил его врагом народа и лишил права возвращения на родину. В эмиграции он прожил еще 48 лет в политическом забвении и умер аж в 1967 году в Париже.
Историк-эмигрант Сергей Павлович Мельгунов, профессионально изучавший проблему «золотого немецкого ключа большевиков», честно писал, что «не претендует на окончательное раскрытие тайны». Насчет Алексинского в книге сказано, что «специфические черты его натуры и неразборчивость в средствах политической борьбы лишали автора разоблачений необходимого морального авторитета».