Бенефис Вятровича еще не состоялся. Но однажды утром Владимир Полиграфович исчез из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно, и кончил пожеланием, чтобы Вятрович попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил:
— Воображаю, что будет твориться на улице... Вообража-а-ю. «От Севильи до Гренады...». Боже мой.
Выяснилось только одно, что Вятрович отбыл на рассвете в кепке, шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все свои документы.
30 января 17 года он объявился и потребовал декоммунизировать «пушку» на Арсенальной площади — советский памятник Январскому восстанию рабочих-большевиков завода «Арсенал», жестоко подавленному (300 обезоруженных рабочих были расстреляны уже после завершения штурма завода) войсками Петлюры.
Добрые языки утверждают, что запланированная акция возмездия памятнику — исключительно в интересах самого памятника. Орудие 1909 года выпуска есть ценный исторический артефакт, нуждающийся в перемещении, реставрации и бережном хранении.
Злые же языки нашептывают, что дело здесь вовсе не в пушке. Своим желанием господин Вятрович имеет зачистку еще одного знакового напоминания граду и миру об эпохе установления советской власти в Киеве и борьбе между русскими арсенальцами и украинскими петлюровцами (впрочем, среди первых были вторые, а среди вторых — первые).
Но арсенальцев подавлял тот самый Петлюра, кого сами же члены Директории обвиняли в сговоре с поляками за счет западноукраинских земель, которым так и не дали с 1919-го примкнуть к остальной Украине. Не защитник официальной украинской власти — Центральной Рады, а сепаратист.
Продал Западную Украину после «Злуки» в обмен на польское участие в войне с Советской Россией. Большевиков Петлюра не одолел, территории потерял. И вообще прославился. До революции 1917-го призывал беречь Российскую империю и присоединить к ней еще и Галицию, а после — «...не отделять судьбы России от судьбы Украины. Если Россия потерпит поражение, следствие этой катастрофы отразится и на Украине...». Подхалим.
Из-за него город украсит еще один осиротевший постамент, заляпанный нечистотами и националистическими надписями? Варварство в стиле германских фашистов, которым пушка на Арсенальной также пришлась не по вкусу и они не поленились ее сбросить.
Когда «евромайдановая» власть вооружится хорошим вкусом, прекратит заниматься уничтожением исторического лица города? О рационализме и хорошем вкусе злые языки помалкивают. Но утверждают, что в настоящем случае речь никак не идет об уничтожении советского памятника. Только об исторической справедливости.
Памятник-то не советский. Советская у него только табличка: «Пролетарии всех стран — соединяйтесь. В пятую годовщину Октябрьской Революции Пленум Киевского Горсовета отмечает особые заслуги перед Пролетарской Революцией независимого Арсенала первого завода, выступившего в Киеве с оружием в руках в Октябре 1917 г. за Власть Советов Горсовет рабочих и красноармейских депутатов».
Пушка же, как с готовностью информируют знающие языки, — образца 1909 года, системы «Данглиз-Шнайдер». Иноземных фабрикантов.
С постаментом из неотесанного красного гранита и вовсе история. В 1914-м постамент был сооружен для памятника неким Искре и Кочубею.
Специально, в качестве пристанища, на века. Сама же площадь была Никольской. На века.
Тут-то и восторжествует справедливость, ликуют русско-монархические языки. Большевики в 1918-м снесли памятник Российской империи, воткнули на постамент пушку, доску постамента перевернули и выгравировали на ней новую надпись. На века. А теперь все возвращается на круги своя.
Вроде бы претензий не должны иметь и украинские националистические языки. Искра и Кочубей — это так по-гоголевски. Вернуть. На века.
Но и здесь загвоздка. Нельзя оставить пушку — это советский памятник, красноречиво утверждающий, что в 1918 году русские рабочие «Арсенала» с оружием в руках не пускали в свой город украинцев Петлюры, отряды которого еще и устраивали многочисленные еврейские погромы и притесняли нелояльное местное население.
Пушку не спасает даже то обстоятельство, что при установке большевиками ее почему-то развернули фронтом в стены «Арсенала», хотя, согласно легенде, она стреляла в противоположную сторону, причем эта киевская «Аврора» сделала первый сигнальный выстрел.
Нельзя вернуть и прежний памятник Искре и Кочубею. Как нельзя, разве это не наши братья-украинцы? К сожалению, да, это украинцы, вздохнут патриотические языки. Но это крайне нехорошие украинцы. Хотели испортить Полтавскую битву и опорочить славу украинского оружия. За что, собственно, памятник и был снесен весной 1918 года решением УНР (Украинской Народной Республики). На века.
Вот как дело было. За 200 лет до установки памятника полтавский полковник Иван Искра и генеральный судья Василий Кочубей в 1707-м тайным письмом известили Петра I о предательских переговорах Мазепы со шведами и поляками. Петр не поверил письму и выдал провокаторов Мазепе, который 15 июля 1708 года поторопился навсегда избавиться от предателей. Позже, после разгрома нашествия Карла ХII, выяснилась ужасная ошибка Петра, и стоила ему она немалых переживаний. Искра и Кочубей с тех пор почитались былинными витязями, их прах нашел пристанище в Киево-Печерской лавре, а потомков осыпали монаршими милостями.
И вот весной 1918 года УНР-овцы снесли памятник Искре и Кочубею. Зря большевиков ругали, не их пролетарских мозолей это дело. Чтобы свято место не пустовало и восторжествовала историческая справедливость, на постамент водрузили гипсовое изваяние собственного героя — гетмана Ивана Мазепы. Убийца снова наказал своих предателей. На века. Но гипсовый Мазепа просуществовал совсем недолго и во время очередного переворота в городе был сброшен — не то поляками, не то белогвардейцами. На века.
Старых памятников не вернуть, но их история красноречива. А о знаменитой «Пушке» напротив завода «Арсенал» и одноименной станции метро знает полмира. Владимиру Полиграфовичу плевать на символ города?
«Да, должен быть демонтирован», — лаконично высказался он в комментарии подвернувшемуся под руку изданию.
Учитывая, что нынешняя улица Мазепы — это бывшая (с 1919 по 2007) улица Январского восстания, пушку снова могут заменить аляповатым изображением неудавшегося «союзника» Петра. Но лучше оставить, как есть. Памятник Январскому восстанию уже сто лет как один из самых запоминающихся символов Киева, растиражирован на всех туристических открытках, служит своеобразным ориентиром.
Ориентиром чего, спросят злые языки?
Ориентиром того, что хоть что-то сохранится на века в историческом городе, которого уже почти нет.
Иначе после демонтирования «киевской Авроры» кому-нибудь из подотдела очистки Киева от бродячих памятников придет в голову выкопать 300 рабочих «Арсенала», расстрелянных Петлюрой после подавления Январского восстания и позже перезахороненных Советской властью в братских могилах в Мариинском парке.
А это будет уж совсем гнусно. И тогда Дарья Петровна и 3ина могут, не скрывая, выразить свою бурную радость и надежду, что Владимир Полиграфович больше не вернется.
«... уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде....
— Я, Филипп Филиппович, — начал он, наконец, говорить, — снова на должность поступил.
Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом и шевельнулись. Преображенский опомнился первым, руку протянул и молвил:
— Бумагу дайте.
Было напечатано: „Предъявитель сего пан Владимир Полиграфович Вятрович действительно состоит заведующим подотделом очистки г. Киева от бродячих животных (памятников и прочее) в отделе УНП (Украинского института национальной памяти)“.
— Так, — тяжело молвил Филипп Филиппович, — кто же вас устроил? Ах, впрочем, я сам догадываюсь...».
Парит над Киевом львовянин Вятрович, сбрасывая на головы декоммунизацию, дерусификацию, десоветизацию, мистификацию, фальсификацию.
Пропагандист ОУН «оранжевого» призыва, обросший перьями в «евромайдан». Его труд «Отношение ОУН к евреям: формирование позиции на фоне катастрофы» сочли искажением исторической правды, оправданием уничтожения и преследования евреев ОУН-овцами.
Похоже, не встретило понимания в либеральных научных и общественных кругах и другое усилие подвижника Вятровича с названием «Вторая польско-украинская война. 1942-1947». Здесь обнаружились попытки доказать непричастность ОУН к уничтожению поляков и мнение о Волынской резне как о стихийном восстании украинских крестьян, доведенных до отчаяния.
Обе рукописи не сгорели, но придирчивые критики отмечают злонамеренность использования подделок, назойливость риторики, игнорирование неудобных фактов. Праворадикальные украинские националисты, по мнению рецензентов, предстают в исследованиях «...как трагические борцы за свободу, иногда вынужденные надеть нацистскую форму, совершенно непричастные к Холокосту и осуществлявшие „симметричные“ ответные действия во время Волынской резни...».
Промелькнуло имя Вятровича и в севастопольском скандале. Подумать только, поражались севастопольцы, 4 из 6 выставленных документальных фотографий выставки, посвященной голоду в Украине 1932-1933, действительно оказались настоящими.
Только на них нет украинцев. Фото сделаны во время Великой депрессии в США и голода в Поволжье 1921-1922. Как сообщают очевидцы, подотдел очистки затруднился объяснить, какое отношение упомянутые фотографии имеют к украинской истории.
Заведующий подотделом в свободное от работы время уделяет внимание и борьбе с праздниками. Настаивает, к примеру, что выходные дни в праздники 8 марта, 1 и 9 мая ни к чему. Вычистить.
Улетай, ветер-вятрович, как страшный сонм. Забывайся, реальность, как страшный сон. На века.
— Так вам и надо! — рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый день звенел телефон, звенел телефон на другой день, врачи принимали необыкновенное количество пациентов.