В 2017 году исполняется ровно сто лет со дня начала самой масштабной катастрофы Новейшего времени — большевистского октябрьского переворота. Юбилейная дата заставляет задуматься не столько о причинах и следствиях ужасного эксперимента над 160-миллионным народом, сколько о мотивации конкретных политиков, которые раскачивали лодку поступательного развития общества.
В четырех созывах Государственной Думы Российской империи работали депутаты, избранные от украинских губерний. Они тоже приложили руку к общей разрухе в стране и уничтожению государства.
«Фраза» продолжает сквозной проект под названием «Они раскачивали лодку», чтобы ознакомить читателей с «подковерным» законотворчеством первых отечественных парламентариев. Это не лобовые исторические параллели между сегодняшним днем и событиями вековой давности. Тем не менее прошлое никто не отменял.
Во всех созывах Государственной Думы были свои одиозные депутаты, которые объединялись в преступные сообщества, чтобы «пилить» бюджет, лоббировать интересы промышленно-финансовых корпораций, торговать военными секретами и... попутно не забывать о своем кармане.
Современная Украина переживает ситуацию, которая на 90% повторяет бытие Российской империи 1914-1917 годов. У нас есть парламент и правительство, олигархическая экономика и война на Востоке. Кому выгодно сегодня раскачивать лодку под названием «Республика Украина»? На этот вопрос, уважаемый читатель, вы должны ответить сами.
Все части проекта «Они раскачивали лодку» читайте здесь.
Часть III. Неуютное кресло председателя Головина
«...Общая масса левых отличалась тупым самомнением опьяневшей от недавнего неожиданного успеха необразованной и озлобленной молодежи.
Такое же чувство возникало при взгляде на правое крыло Думы. Здесь прежде всего бросались в глаза лукавые физиономии епископов и священников, злобные лица крайних реакционеров из крупных землевладельцев-дворян, бывших земских начальников и иных чиновников, мечтавших о губернаторстве или вице-губернаторстве, ненавидевших Думу, грозившую их материальному благосостоянию и их привилегированному положению в обществе, и с первых же дней старавшихся уронить ее достоинство, добиться ее роспуска, мешавших ее работе и не скрывавших даже своей радости при ее неудачах.
На это крыло, шумевшее, гоготавшее, кривлявшееся, было противно смотреть, как на уродливое явление: народные представители, не признающие и глумящиеся над народным представительством! Сжатый этими двумя буйными и сильными крыльями, имеющий большинство в Думе центр, вызывал в зрителе и сожаление и уважение перед его стойкостью, выдержанностью и политическою воспитанностью...».
Федор Александрович Головин — Председатель II Государственной Думы оставил любопытные воспоминания о деятельности и составе русского парламента второго созыва. Эти мемуары отличаются от многих подобных текстов негативной эмоциональной насыщенностью.
Отрицательное отношение председателя к народным избранникам в Таврическом дворце четко определено и вызывает у читателя «рвотный рефлекс».
Дело в том, что первая Дума была разогнана императором Николаем II через 72 дня после своего созыва. Возмущенные депутаты собрались в Выборге, где подписали «Послание к русскому народу», в котором призвали население к кампании гражданского неповиновения (не платить налоги, не присылать рекрутов, не отправлять государственные повинности и т. д.).
Всех подписантов посадили на три месяца в одиночные камеры и запретили до конца жизни занимать общественные и государственные должности. Царское правительство одним судебным решением «отсекло» от большой политики образованную элиту страны.
Пострадали все фракции. Во II Государственную Думу попал люмпенизированный эшелон депутатов, состоящий из дворян, купцов, духовенства, ремесленников и крестьян.
Эти люди не умели вести себя в стенах парламента. Они курили, перебивали выступающих, громко разговаривали на местах, постоянно нарушали регламент. «Выборные от народа, — по словам депутата Шульгина, — превратили зал заседаний Таврического дворца в Хитровский рынок».
Федор Александрович Головин много повидал на своем веку, но такого беспорядка ему наблюдать нигде не приходилось. А ведь он председательствовал на разных форумах с самой ранней юности.
Председатель с юности
Федор Александрович Головин родился 21 декабря 1867 года в Москве. Его семья принадлежала к старинному дворянскому роду, который по линии отца — Александра Павловича — происходил от владетелей таврического княжества Феодоро.
Федор Головин получил сначала домашнее образование, а затем поступил в 1-ю Московскую гимназию, откуда перевелся на курс в университетском отделении московского Лицея памяти цесаревича Николая.
По окончании лицея, который был подготовительным отделением юридического факультета Московского университета, Головин успешно защитил диплом по специальности «юрист-цивилист».
Однако юридической практикой он заниматься не стал. Отец выхлопотал сыну звание титулярного советника, и Федор после учёбы стал выступать на поприще общественной деятельности. Начал с самых низов политической вертикали страны — с уезда.
Он стал депутатом дворянского собрания Московской губернии от Дмитровского уезда. Затем его избрали почётным мировым судьей и гласным земства.
С 1896-го Головина назначают секретарем губернского Московского земского собрания, а после этого он становится председателем губернской земской управы. Во время первой русской революции молодой политик возглавил полулегальное Организационное бюро земских съездов.
По инициативе Федора Головина форум земцев призвал высшую власть к введению конституции и парламента в стране. Именно от земства он вошел в депутацию гражданских подданных к Николаю II, когда впервые российский монарх принял представителей либеральной общественности, которых царь считал главными врагами существующего порядка.
Несмотря на активное участие в политической жизни страны, Федор Головин чувствовал у себя нехватку «поведенческой публичности» и потому стал вырабатывать навыки «председательствующего на разных собраниях» с юных лет.
Вот как сам он об этом пишет: «Еще в очень молодые годы, прямо с университетской скамьи, мне пришлось исправлять должность предводителя дворянства Дмитровского уезда Московской губернии.
Детство, отрочество и раннюю юность я проводил в нашей семье, которая жила очень уединенно. У нас было мало знакомых, почти никого родных.
Я боялся людей, был застенчив до крайности, краснел до слез часто без причины, боялся говорить в обществе и даже в своей семье, за что и получил прозвище «лицо без речей».
И вот таким-то дикарем я сразу попал в председатели всевозможных уездных учреждений, совершенно незнакомый с местными деятелями и даже с порядком и техникой ведения заседаний.
Я купил себе книгу «Памятная книга для уездного предводителя дворянства», сочинение князя Трубецкого, и по ней стал готовиться к каждому заседанию, на котором должен был председательствовать, а также постарался узнать, что мог, от старого нашего предводителя П. В. Бахметьева, как следует себя держать на заседаниях и как их вести.
Эти несколько месяцев, что мне пришлось стоять во главе уезда, были для меня мучительны. Я должен был употребить большие усилия воли, чтобы побороть свою конфузливость и не теряться на заседаниях. Эта нравственная операция была мучительна, но зато исцелила меня от конфузливости.
После этого искуса я говорил близким мне людям, что я теперь решился бы председательствовать на каком угодно собрании, «хотя бы в Государственном совете».
Однако на этот раз опытному председательствующему попались неразумные подопечные. Федор Головин сначала растерялся, но потом «собрал себя» и стал по отношению к думским депутатам вести себя, как жесткий воспитатель в детской колонии.
Жесткий воспитатель депутатов
Федор Александрович Головин чувствовал интуитивно, что в Таврическом дворце его ждут неприятности. Он вспоминал об этом часто, так часто, что фраза из его мемуаров превратилась в рефрен: «До сих пор я живо помню то неприятное ощущение, которое овладевало мною, когда я подъезжал к Таврическому дворцу. Особенно запомнилась мне высокая краснокирпичная труба, вечно дымящаяся, черная сверху от копоти, назойливо попадающаяся на глаза, когда въезжаешь из Потемкинской ул. на Шпалерную. Помню крыльцо Таврического дворца со двора, через которое я проходил в переднюю около кабинета председателя.
Помню рослого и красивого курьера у председательского кабинета, на которого в полученном мною анонимном письме указывалось как на лицо, приставленное ко мне для того, чтоб отравить меня, и рекомендовали не поручать ему приносить мне еду.
Конечно, я этому письму не придал значения, посылал этого курьера за кофе и завтраком во время перерывов, и никакого ущерба моему здоровью от этого не было.
Помню последние минуты перед началом заседания, когда приходилось распоряжаться, давать ответы на разные вопросы по текущим делам. Но мне памятнее всего звонок, призывавший в зал заседания и громко и долго трещавший во всех помещениях дворца. Этот звон я не мог равнодушно слышать и в Третьей думе, хотя там я играл пассивную роль. Лишь только раздавался этот звонок, я торопился в зал заседания, где звонка не было слышно.
Взойдя на трибуну, заняв свое место, мне хотелось какого-то чуда, которое избавило бы меня от предстоявшего мне мучения. Но вот кворум уже налицо, пристав и его помощники докладывают мне об этом, я встаю и произношу стереотипную фразу: «Объявляю заседание Государственной Думы открытым».
20 февраля 1907 года на втором заседании Думы Федор Александрович Головин лишил на два заседания слова лидера трудовиков Александра Караваева за нарушение установленного регламента. Депутат пытался переключить внимание присутствующих с обсуждения общего списка законопроектов на конкретный аграрный вопрос, который не стоял в повестке дня.
19 марта Федор Головин прервал выступление социал-демократа Церетели за «излишний академизм речи». Оратор погрузил депутатов в лекцию по истории землепользования на Руси.
На следующих заседаниях за ненормативную лексику с трибуны были удалены и лишены права слова на три заседания депутаты: Звягинцев, Широков, Постышев и Бородаев.
Всего за время своего председательствования Федор Александрович Головин лишил права слова 19 депутатов и удалил из зала заседаний трех народных избранников. «Жесткий воспитатель» навел порядок в парламенте и заставил Думу работать в плановом режиме.
К сожалению, даже видимый порядок не способствовал успешной работе депутатов. Основная масса думцев была не то чтобы неграмотна, а элементарно непросвещенна.
Головин с горечью пишет об этом: «На кафедру полезли ораторы, которым в сущности сказать было нечего, но которые говорили, по-видимому, для того, чтобы их фамилия попала в газеты и их избиратели знали бы, что их избранный не сидел в Думе сложа руки, а что-то говорил.
Не имея новых и серьезных мыслей, эти ораторы старались говорить возможно хлестко, чтобы хоть этим сорвать аплодисменты у невзыскательной части Думы.
Так влез на трибуну депутат Нечитайло, который и своим внешним видом, и своей неграмотной речью как бы оправдывал свою фамилию. Вся его речь свелась к брани в адрес помещиков, о которых он заявил, что они «напитаны кровью, насосались мозгов крестьянских».
На отчуждение частновладельческой земли за справедливую оценку депутат Нечитайло, конечно, не согласился. Причем он так аргументировал свое несогласие. «Эти земли, которые принадлежат народу — нам говорят: покупайте их. Разве мы приезжие иностранцы из Англии, Франции. Мы народ здешний, с какой стати мы должны покупать свои земли. Нашим сахаром выкармливают в Англии свиней и берут оттуда пользу, а бедному крестьянину недоступно кусочка сахару сожрать», — заявил далее Нечитайло, вызвав этим «красивым» выражением аплодисменты невзыскательных слушателей. «Если будут даны свободы, которые обещаны Манифестом 17 октября, то всем будет лучше; если же нет, то не будет мира, не будет спокойствия через господ бюрократов», — так закончил свою «блестящую» речь «оратор из народа».
Монархические круги России не ожидали такой жесткости от Головина. Высшей аристократии и правому крылу черносотенцев была не выгодна хорошо работающая «думская машина». 3 июня 1907 года царским указом II Государственная Дума была распущена.
Федор Александрович Головин покинул свое неуютное кресло председателя и погрузился в чужие и свои финансовые проблемы.
Чужие и свои финансы
После Февральской революции Федор Головин назначается комиссаром всех учреждений бывшего Министерства Императорского двора, в ведении которого были бюджет семьи бывшего царя, императорские театры, музеи и другие учреждения культуры.
Он сохранял за собой эту должность вплоть до 4 декабря 1917 года. После отъезда 1 августа семьи Николая II в Тобольск её финансовые интересы представлял обер-гофмейстер Бенкендорф.
Результатом переговоров между Головиным и Бенкендорфом стало решение Временного правительства от 17 августа 1917 года «О разграничении личного имущества некоторых членов царствовавшего дома от имущества государственного».
Под «некоторыми членами царствовавшего дома» подразумевалась прежде всего семья Николая II. Для этого 20 октября 1917 года, буквально за неделю до взятия большевиками власти в Петрограде, создается «Комиссия по разграничению государственного и лично принадлежащего бывшей императорской семье имущества».
Председателем комиссии назначается комиссар Временного правительства над бывшим Министерством Императорского двора и уделов Федор Головин. Это был последний председательский пост в его биографии.
После октябрьского переворота Федор Александрович неоднократно задерживался, и 17 сентября 1937 года произошёл последний арест, на момент которого Головин был уже пенсионером.
По обвинению в принадлежности к антисоветской организации решением «тройки» УНКВД Московской области от 21 ноября 1937 года в возрасте семидесяти лет он был приговорён к расстрелу.
10 декабря 1937-го «неуютное кресло председателя Головина» опустело. Он был казнён и погребен в общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.