В украинский прокат вышел страшный, длинный, неуютный, страшно неуютный феминистский вестерн «Пекло», участник прошлогоднего Венецианского кинофестиваля. История одного противостояния мужчины и женщины, которое вполне можно окрестить началом большой феминистской войны.
«Со временем образы стираются, остаются только воспоминания. Одни из них подлинные, другие фальшивые. Но я хорошо ее помню. По крайней мере, так мне кажется. Помню ее невероятную силу...». С этих слов, произнесенных дочерью в адрес матери, начинается и заканчивается повествование, тягучее, холодное, угрюмое, липкое, вязкое, плотное, черное, как сгусток свернувшейся крови или горящая смола в преисподней. Оригинальное название картины Brimstone дословно переводится как «сера» или же, если использовать церковнославянский термин, как «жупел», то есть зола из пасти огненной геенны, в которой испытывают вечные муки грешники. Слово это почти исчезло из английского языка и на сегодняшний день не употребляется.
События разворачиваются в американской протестантской деревне середины ХІХ века вроде той, что была выстроена на территории заповедной зоны в мистическом триллере «Таинственный лес». В небольшую аскетичную церковь, предназначенную для красноречивых воскресных проповедей, заходит новоприбывший пастор в черной шляпе, с надменным зловещим лицом, рассеченным уродскими шрамами, и убедительно обещает, что все грешники будут наказаны. Пугающий вид и слова преподобного особенно действуют на молодую жену мягкосердечного фермера Лиз, которая уверена, что в деревню прибыл не проповедник, божий посланник, а сам Люцифер. И действительно, тихая, благодатная жизнь героини очень скоро превращается в ад.
«Пекло» голландского сценариста и постановщика Мартина Кулховена состоит из четырех глав, размещенных в реверсивном порядке. Названия частей отсылают не иначе, как к основоположным библейским понятиям. Так, вторая глава «Исход» — очевидная отсылка ко второй книге Пятикнижия, то есть преданию о выходе и освобождении евреев из-под египетского гнета (в этом разделе мы возвращаемся в прошлое Лиз и узнаем, что она и раньше была знакома с преподобным, что много лет пребывала в сексуальном рабстве у хозяина борделя и как наконец ей удалось освободиться и стать порядочной женой и матерью). Третья глава «Генезис» — отсылка к Книге Бытия, то есть к первой книге Библии, истории происхождения мира и человечества (в ней мы погружаемся в еще более далекое прошлое героини и узнаем, с чего все началось, то есть узнаем природу происхождения отношений между Лиз и проповедником). Наконец, в четвертой главе «Расплата», естественно, речь идет о возмездии и каре, пусть не божьей и не небесной, но справедливой, сосредоточенной в руках человеческих.
На данное количество глав Кулховена, возможно, вдохновила книга под названием «Четыре главы об освобождении», которая к феминизму, правда, никакого отношения не имеет, но считается наиболее фундаментальным трактатом о йоге (как известно, наивысшей целью этого учения является достижение мокши, то есть освобождения из круговорота страданий материального существования).
Голландский режиссер нарочито смакует отвратные кадры вроде отрезанного языка или кишок, выпущенных из чрева и обмотанных вокруг шеи. Но делает это с одной-единственной целью: доказать, что истинный ад находится здесь, на земле, и создан он нашими собственными руками. И те, кто творят этот ад, нередко прикрывают откровенный садизм маской праведности и богоугодного дела.
Но все же на первый план у Кулховена явно выходит линия феминистской борьбы, включающая все многовековые женские муки и все многовековое женское молчание. Здесь слышны отголоски и тех, кого инквизиция звала ведьмами и сжигала живьем на кострах; и тех, кого насиловали и мордовали рабовладельцы; и тех, кого паны и баре заставляли вскармливать грудью выводок породистых сук и кобелей; и тех, кто и сейчас молча терпит мужской деспотизм и подвергается бытовому насилию.
Не случайно в одной из сцен на лице женщины появляется намордник, эдакая маска Ганнибала, затыкающая рот, дабы не вырвалось из него ни слова, ни звука непослушания, непокорности и свободы. Не случайно у главной героини отсутствует язык, как рудимент, утративший свое основное значение — право голоса. Но при этом присутствует редкая, уникальная сила жить на своих условиях.