Раненый боец лежал на больничной койке под капельницей и кричал на меня: «Вы моего ребенка до истерики довели!». Я не спорила. Я знала, что «вы» — это журналисты.
Несколько дней назад он подорвался на неуправляемом фугасе. Не прошло и четырех часов после взрыва, как все украинские электронные СМИ сообщили о его гибели. Источник информации, на который они ссылались, был из Фейсбука. Хотя боец изо всех сил еще выбирался из той мясорубки. И в это же время крохотная девчушка в небольшом городке подо Львовом готовилась к своему дню рождения.
— Прочла в Интернете о твоей...? — у меня не было сил произнести слово «гибель».
— Нет, нашлись дураки, которые прочли и позвонили ей, — бурчал, глядя на меня, раненый.
А я думала о маленькой девочке, которой позвонили какие-то друзья-одноклассники и вместо поздравления сообщили: «А тут по радио передали, а тут в Интернете написали, что твой папа погиб». Вряд ли они подобрали слова сочувствия. Хорошо, что в итоге это оказалось неправдой.
Тут, наверное, стоит упомянуть, что этот боец — не рядовой, а офицер высокого ранга. Именно поэтому ему уделили такое внимание СМИ. Но для кого-то он — отец, сын, муж, любимый, друг. И узнать об утрате родного человека из фразы: «А это правда, что твой отец погиб?» — мягко говоря, довольно травматично.
Я понимаю, что Украина не имела опыта войн. И что почти у каждого из нас в зоне АТО есть родственник или знакомый. И каждый раз, когда слышишь отчет пресс-центра АТО о том, що «за сутки погибло двое (трое...) бойцов», то надеешься, что этих людей ты не знаешь.
Но ведь кто-то и как-то должен сообщать семье о гибели воина?
— Существует четкая инструкция для уведомления о гибели военнослужащего. Сообщать об этом в соцсетях, пока не будут уведомлены родственники, недопустимо, — говорит военный комиссар Галицко-Франковского районного военкомата Львова Александр Кудинов.
По его словам, если боец погиб, то сообщить семье об этом обязан представитель воинской части. Причем — самого высокого ранга. И затем уже представители воинской части и военкомата должны позаботиться о похоронах и об оформлении всех льгот и выплат семье погибшего военнослужащего.
— Вот только родственники, как правило, не желают, чтоб их лишний раз беспокоили. Ничего не хотят от нас, — констатирует Александр Кудинов.
Начальник кадрового обеспечения батальона «Львов» Василий Гнатюк имеет горький опыт уведомления семьи. Среди погибших — Тарас Дорош.
— Тарас выехал на ротацию 10 января 2015 года, а 14 января его смертельно ранили. Он выезжал на оперативную отработку в Станицу Луганскую. В районе речки Сиверский Донец его с противоположного берега ранил вражеский снайпер, — словно докладывает мне Василий Гнатюк.
По словам офицера, уже был вечер и он уже был дома, когда позвонили и сообщили, что погиб боец. В тот же день начальник ГУ МВД во Львовской области и еще несколько офицеров выехали к родителям погибшего.
В следующий раз печальные новости о гибели бойцов ему довелось сообщать уже во время Дебальцевского котла.
— Пришел командир батальона «Артемовск», попросил забрать раненых — у них был ближний бой. И наши Игорь Лехминко и Владислав Домченко вызвались помочь. Они ехали на БТРе, попали в засаду и погибли, — рассказывает Василий Гнатюк.
Он вспоминает, что был вечер пятницы 13 февраля, когда командиру из Дебальцево удалось дозвониться до Львова и сообщить об утрате.
— В тот же вечер девушка Владика Домченко прибежала к нам. У них в марте должна была состояться свадьба. Ей позвонили бойцы из АТО. А утром пришла его мама, — продолжает рассказ Василий Гнатюк.
А вот к родителям Игоря Лехминко поехали сообщать так, как того требует инструкция.
— Мы приехали к родителям, и они сразу все поняли. Мы еще ничего не сказали, а они уже начали плакать. Мама все время повторяла: «Игорь, Игорь...». Начинаешь говорить: «Ваш сын, защищая Украину...», а дальше уже не можешь ничего сказать, слова в горле застревают, — вспоминает Василий Гнатюк.
Похороны этих двух бойцов были усложнены тем, что машину, вывозившую тела погибших из Дебальцево, враг расстрелял из «Градов». Потом тело одного из них идентифицировали в морге Днепропетровска.
— Я купил билеты отцу и сестре Игоря Лехминко. Они его опознали. Но его жена до сих пор не верит, что он погиб. Когда я ей звонил, она мне сказала: «Мой муж жив, я не признаю, что он погиб, он может быть в плену, я буду его искать», — рассказывает Василий Гнатюк.
Дебальцево офицер вообще вспоминает со слезами на глазах. Говорит, что вышедших из окружения пересчитывали буквально по пальцам.
— Прошло два часа, когда все вроде бы вышли, но двоих все еще не хватало. Бойцы за сутки перед выходом из Дебальцево сообщали, что патронов нет, пулеметы не работают, пятый час противник бьет из «Градов», второй этаж базы, где жили бойцы, полностью разрушен, оборону держать невозможно, рядом слышно «Аллах акбар» и БТРы ездят, — вспоминает «кадровик» батальона «Львов».
«Фраза» также поинтересовалась, существуют ли какие-то инструкции относительно сообщения печальных новостей родственникам погибших в войсках НАТО.
— Если солдат погиб, то сначала сообщают близким. И только спустя сутки после этого можно обнародовать данную информацию в СМИ, — говорит офицер по связям с общественностью, советник командира, капитан ВС США Рассел Гордон.
Хотя в некоторых случаях, в погоне за сенсацией, СМИ не считаются с чувствами родственников. Так, мама Андрея Кузьменко (Кузьмы Скрябина) как раз из новостей узнала о гибели сына.
— Просто пила утренний кофе на кухне, включила радио, а там новости, такие вот новости... — призналась она.
Хорошо, что сообщение о гибели бойца, с которого я начала свой рассказ, оказалось ошибочным. Маленькая девочка счастливо отпраздновала свой день рождения. Пусть даже отец ее лежал тогда под капельницей и в гипсе. Но — живой. СМИ, которые поспешили с «сенсацией», быстро отредактировали свои сообщения. И уже нет тех воспоминаний о черной вести. Об этом помнят только близкие бойца.