...В отличие от всех остальных страшилок времен электронной глобализации «Искусственный интеллект» Ника Бострома не ставит целью запугать обывателя взбесившимися компьютерами на улицах мегаполисов. Оставив сей соблазнительный сюжет ретробоевикам в стиле неожиданно популярного «Кунг Фьюри», автор вполне компетентно рассказывает об этапах, угрозах и стратегиях в истории создания умных машин, превосходящих разум человека.
Напомним, как с давних пор все ожидали, что такие машины станут реальностью уже лет через двадцать, и с того времени сроки сдвигаются со скоростью одного года в год, то есть уже сегодня футурологи, убежденные в вероятности создания искусственного интеллекта, продолжают верить, что «умные машины» появятся через пару десятков лет. Покуда же из прекрасного далека, если помните, к нам прилетели лишь самозашнуровывающиеся кроссовки Марти Макфлая из легендарной кинотрилогии «Назад в будущее». Кроме данного ширпотреба из области прикладной футурологии, аккурат из тех же времен поспел сюжет книжки самого Ника Бострома, чего сам он вовсе не скрывает. Оказывается, еще в далеком 1965 году прозвучал очередной голос разума, заглушаемый, правда, вражескими радиостанциями вперемежку с песнями «Битлз», и британский математик Ирвинг Джон Гуд, работавший во времена Второй мировой войны шифровальщиком, изложил важнейшие подробности сценария последующих серий упомянутой трилогии.
Если определить сверхразумную машину как машину, которая в значительной степени превосходит интеллектуальные возможности любого умнейшего человека, то главная беда — это сверхразумная машина. Которая будет способна разрабатывать еще более совершенные машины, и тогда случится такой «интеллектуальный взрыв», что человеческий разум окажется отброшенным далеко назад к шнуркам Макфлая. Таким образом, первая сверхразумная машина станет последним достижением человеческого ума. Правда, уточняют сценаристы, лишь в том случае, если она не обнаружит достаточную сговорчивость и сама не объяснит нам, как держать ее под контролем. В «Искусственном интеллекте» Ника Бострома ее стараются раскрутить на откровенность.
Автор книги приводит примеры из жизни великих, когда, даже не выходя под колеса на улицу, а оставаясь наедине с говорящими утюгами и плюющимися тостерами, можно увидеть красоту окружающего технического мора. То есть, конечно, мира, мира — именно его желают нам в этой книге. И пускай у Генриха Герца уравнения Максвелла, описывающие основы электричества и магнетизма, еще «живут независимой жизнью и обладают своим собственным интеллектом», но уже Альберт Эйнштейн называл модель атома Нильса Бора «высшей формой музыкальности в сфере мысли». То есть очеловечивал науку, понимаете? И совсем уж недавно еще один лауреат Нобелевской премии Ричард Фейнман, описывая свое открытие новых законов физики, заявил: «Вы можете распознать истину по ее красоте и простоте».
В чем же заключается красота первого, допустим, закона термодинамики? Или даже второго, неважно. А в том, поясняет нам нобелевский автор, что пускай многие вещи в нашей жизни работают целую неделю после гарантийного срока, они, тем не менее, не вызывают такого рода восхищения, как те, что демонстрируют фундаментальные законы природы. И красота их коренится в симметрии законов, что означает возможность изменения без изменения — точное, но в тоже время практически мистическое понятие, как у вышеупомянутых футурологов в кроссовках.
И речь даже не о том, что энергия ниоткуда не появляется и никуда не исчезает — как скучно можно зевнуть смысл книги, словно фигуру в игре с компьютером. А о том, например, что как монета вращается вокруг своего центра под любым углом, меняя положение каждой из своих точек и не меняя своей формы, так «симметричные» законы применяются к изменившимся ситуациям без изменения или потери действительности. Скажем, теория относительности утверждает, что фундаментальные законы физики остаются неизменными, даже когда мы смотрим на мир с упомянутого колеса обозрения. Сорвавшегося с привязи и с постоянной скоростью гонящегося за Томом Крузом. Точно так же, как симметрия перевода времени означает непоколебимость физического закона во времени. То есть даже по мере того, как Вселенная стареет, законы остаются прежними.
Что еще приятного в физике, кроме воспоминаний об учительнице по этому предмету в пятом классе? «Вторым источником красоты в законах физики является их продуктивность — то, что я называю их изобилием, — сообщает автор книги. — Всего несколько базовых принципов порождают удивительное изобилие выводов — все в физическом мире! Вы можете написать уравнения основных теорий физики — известных как стандартная модель — даже на своей футболке. Перефразируя Герца, они отдают гораздо больше, чем мы в них вкладываем»
Словом, приятно быть в окружении вещей, которые приносят и пользу, и удовольствие. К тому же здесь проявляются эволюционные законы, ведь именно эволюция склоняет нас к поиску тех красивых штучек, которые помогают нам правильно понять мир. И это не случайность, что мы находим «правильные» законы природы красивыми — хоть в кабинете, хоть на улице, хоть в классе.
То же самое утверждается в книге Цукермана. «Эксперт по компьютерной безопасности Сюзан Ландау считает исламскую революцию в Иране одним из первых признаков того, что разведчикам и аналитикам необходимо было переключиться с секретов на тайны», — уточняет он. И речь в данном случае не о политике, как может показаться на первый взгляд, а про то, как ее имитировать, оставаясь на выбор безродным космополитом, диджеем из Сеула или тенью отца Гамлета. «Тайны, которые вышли на первый план в век глобализации, распространяются далеко за рамки политики», — не устает повторять автор.
Действительно, узнав об этом, забудешь не только про политику, но и то, как звали самозваного шейха Ирана. Поскольку ничем, кроме как тайной, покрытой мраком, не объяснить следующих фактов, далеких от знойных секретов политических отшельников.
Например, как корейская поп-песенка, высмеивающая приземленные ценности благополучного района Сеула, каким-то извилистым путем неожиданно становится танцевальным хитом в Белгороде и заодно Амстердаме? И как обычная свадьба где-нибудь в Геленджике или в Гонконге приводит к тому, что Всемирная организация здравоохранения отслеживает смертельную эпидемию, которая перемещается от Торонто до Манилы и назад в Черноморск? И, наконец, каким образом прямая трансляция тунисской революции побуждает студентов Габона, Шанхая и Белфаста выйти на улицы с требованием понизить плату за обучение, а рабочих-активистов где-то в Висконсине — осадить столицу штата. Причем сами административно-географические единицы лучше не спрашивать. «Мы так торопимся проложить телеграфную линию между Мэном и Техасом, но ведь Мэну и Техасу, может статься, нечего друг другу сообщить», — сомневается Генри Дэвид Торо в эпиграфе к этой книге.
Впрочем, сообщать особо нечего. Автор лишь напоминает: для того, чтобы узнавать секреты, уже не нужно подсчитывать шахты ракет на спутниковых снимках или проводить подробный инструктаж двойных агентов. Достаточно снять на мобильный то, как любимая моется в душе, выложив фотку в сеть, и какая-нибудь эпидемия ТОРС или «арабская весна» на минуту изменят картину мира у твоего соседа. А ведь больше, оказывается, и не надо! И пускай существование мобильной телефонии, спутникового телевидения и Интернета предполагает возможность передавать невиданные ранее объемы информации из любой точки планеты, но ведь основной парадокс века тотальной связи заключается в другом. А именно в том, что, несмотря на беспрецедентные возможности по обмену сведениями и мнениями между разными частями света, мы сталкиваемся с более узкой картиной мира, нежели в эпоху, когда связь еще не была столь всеобъемлющей.
Таким образом, сегодня, когда к Интернету подключены два миллиарда человек, а доступ к мобильной связи есть у шести миллиардов, получить ваше фото из душа, прогноз погоды на Мали или репортаж о гонках на страусах в Бахрейне стало проще, чем когда-либо в истории человечества. И проблема не в доступности информации, а во внимании, которое мы готовы уделить цвету шторки в душе на вашем послании миру. Который давно уже оказался «плоским», о чем рассказывает книга Цукермана, поскольку сетевые инфраструктуры стирают политические границы, сглаживают географические углы и сближают культуры, экономики и людей. Причем не только в душе.