«Южная Польша — одно из красивейших мест России», — это я прочла в выпавшем из шкафа во время уборки сборнике прозы Николая Гумилева (1886 — 1921), поэта Серебряного века, гуманиста, акмеиста, мужа Анны Горенко. А мы тут на Табакова с Калягиным обижаемся...
Да, у Польши была непростая история, и в определенный момент она была насильно расчленена между другими государствами. И разве одна Польша? Картины схожи независимо от времени происходящего и названий участников, идет ли речь о России, Германии, Османах или любых других империях и их жертвах.
При этом власти да и граждане империи, как правило, не любят слова типа «раздел», «захват», «аннексия», «оккупация». Можно вспоминать Чехословакию, Польшу, Австрию, Вьетнам, Афганистан, хотя чего далеко ходить: полтора года не утихают обсуждения на тему, зачем России «Крымнаш».
И почему Крым, а, скажем, не Харбин? Там еще со времен строительства КВЖД немало русских осталось. Их тоже надо бы защитить. Но просто Китай — не добыча. Он сам хищник, в отличие от Украины, которая представляет (хотелось бы верить, что представляла) легкую добычу с уже сложившимся комплексом жертвы, ослабленную внутренними распрями. В этом смысле империя, как волк, своего рода санитар леса, поглощает слабые и больные организмы. Естественно, это происходит не для того, чтобы сделать их более здоровыми. В лучшем случае она помещает их в карантин, а точнее, встраивает в систему подачи питания. И если организмы уже не могут продуцировать питание, они просто выступают символами могущества. Как помеченная хищником территория.
Но эксцессы неминуемо случаются, в виде отколовшейся той или иной части, и тогда империя «страдает». Опустим тот факт, что так просто никто никого не отпускает. Обычно значительно «проще» и логичнее (для имперского мировоззрения) «раскольников» утопить в крови и сровнять с землей. Прямо как у Островского: «Так не доставайся же ты никому». За примерами, думаю, далеко ходить не нужно.
Но бывает так, что развал происходит столь стремительно, что просто нет времени сориентироваться. Или же в схватку вступает другой хищник покрупнее, и территория все же уходит из под контроля. Тогда империя начинает очень сильно страдать и тосковать. Как волк по козлятине.
Так, после развала Советского Союза, когда у Украины и Российской Федерации еще сохранялось общее медиапространство, там то и дело раздавались сентиментальные призывы и воспоминания о «большой семье народов». Особенно почему-то запомнился в этом плане КВН. Когда после игры слово брали члены жюри и произносили фразы что-то вроде «белорусы, ну какие же вы чужие, какая другая страна, вы же наши!», «казахи, братья!», «Украина — другая страна? Да Боже ж мой, какие условности, я в Киев приезжаю, как домой!» и так далее. Помню, меня эти сантименты трогали, дескать, да, страны моего детства более не существует. А теперь мне даже немного стыдно за те ощущения. Потому что нельзя дружить с теми, кто без спроса вламывается в твой дом в удобное для него время и еще постоянно указывает тебе, что именно ты должен делать.
И дело не в том, плох или хорош был СССР или любая другая империя, а в том, что отношение между условно метрополией и условно колонией всегда было и будет, мягко говоря, снисходительное, чтобы не сказать презрительное.
— Ну почему мы не можем жить, как раньше, в дружбе — Россия, Украина и Белоруссия? — спросила меня давеча близкая знакомая, гражданка России.
Я не стала уточнять, что она понимает под дружным житьем и когда это «раньше». Ответила лишь, что мы бы с удовольствием, но только, чтобы отношения были равноправными. На что услышала, что полностью равноправия не получится, у России же сколько ресурсов и прочего. В общем задающий вопрос сам на него в итоге и ответил.
Но почему же государство с таким огромным количеством ресурсов никак не может оставить в покое или даже наедине со своими собственными демонами другое, достаточно проблемное государство с куда меньшим количеством ресурсов? Так ведь и хищник моментально чувствует слабость добычи и начинает преследование. «Добрая» империя просто защищает паству страны-добычи от неразумного правительства, самой себя, «наводит порядок». Так было на Балканах, в Чехии, Польше. И у нас так тоже было.
Империя постоянно хочет есть. Хотя слово «жрать» будет более подходящим. Благо больные и слабые всегда находятся, это закон природы.
Волк понимает только язык силы, и ему смешно слышать про чью-то «глубокую обеспокоенность», ему смешны меморандумы и санкции, он должен жрать, иначе погибнет. А тут окружающие пытаются сводить его к психотерапевту и обращаться к разуму (спасибо, что не к чувствам).
Я так говорю, потому что недовольна политикой восточного соседа? Возможно. Но даже у всеми признанного литературного светоча этого самого соседа, Льва Толстого, в «Войне и мире» есть потрясающее сравнение. Он называет французскую армию и Наполеона искусными, сведущими в тонкой технике фехтовальщиками, которые своей силой, ловкостью и умением драться поставили на колени всю Европу и не только (фехтовальщиков более слабых). Но когда эти фехтовальщики пришли в Россию, их встретила не рапира, не шпага, их встретила дубина. В руках не фехтовальщика, а обезумевшего от злости человека, практически медведя. Думаю, сегодня мы бы сформулировали эту мысль, как «против лома — нет приема».
Вот и сегодня весь мир пытается искусно фехтовать с раненым, голодным и страшно злым волком. И еще удивляется, что ничего не получается. И не получится. Волка нельзя сокрушить меморандумами. Он может пообещать не жрать овец, но ровно до момента, когда у него опять что-то заурчит в животе. Глупо на него за это обижаться. Нужно просто делать все, чтобы не стать жертвой. То есть либо быть сильнее, избавляться от внутренних раздоров и бесконечных «зрад», либо просто пристрелить...
А еще нужно понять, что волк никогда не станет пушистым кроликом, сколько бы вы его ни увещевали. Имперский вирус настолько живуч и силен, что им вполне можно заменить пресловутое «импортозамещение» и даже нивелировать результаты экономической стагнации.