«... куриное консоме в открытом огне — 60 копеек. Уходи от голодных, больных, Венский шницель Bloody freile — 40 копеек. Озабоченных, вечно трудящихся, Омар свежий, соус провансаль — 3 рубля. Уходи, уходи, уходи!
Форель гатчинская о-бле — 3 рубля. Петербургскую голь пощади! Рябчик тушенный в сметане, варенье брусничное — 2 рубля 50 копеек. Но мороз не щадит, прибавляется. Котлета из кур а-ля Палкин — 2 рубля. Всевозможные тифы, горячки, Филе соте с шампиньонами — 1 рубль 50 копеек. Воспаленья идут чередом, Пулиарда ростовская или цыпленок жареный, зеленый салат — 1 рубль. Мрут, как мухи, извозчики, прачки, Шарлотт глясе из фисташкового мороженного — 75 копеек. Мерзнут дети на ложе своем. Во время обедов и ужинов играет румынский оркестр Г-на Кевеши...». (Меню ресторана «Скутари» на углу Садовой и Екатерингофского проспекта).
В фондах музея-усадьбы Карабиха — имении, которое в прошлом принадлежала революционному демократу и поэту Николаю Алексеевичу Некрасову, есть любопытная коллекция ресторанных меню, где между абзацами с перечнем блюд написаны поэтические строки о голодных крестьянских детях.
В тиши трактирного кабинета, между аперитивом «для разогрева аппетита» и стерляжьей ухой, классик русской литературы рефлексировал о страданиях простого народа и размышлял о несправедливом мироустройстве.
В меню ресторана «Савой» на странице с изображением ростбифа «Сolambri» и обжаренного в оливковом масле цыпленка «Poulett avec beaujolais» рукою поэта набросан черновой отрывок знаменитого стихотворения «В полном разгаре страда деревенская»:
«Бедная баба из сил выбивается, Столб насекомых над ней колыхается, Жалит, щекочет, жужжит! Приподнимая косулю тяжелую, Баба порезала ноженьку голую — Некогда кровь унимать!».
Эмоциональные строки о тяжелой доле деревенской женщины родились у Некрасова в элитном ресторане, где за скромный обед нужно было выложить 17-20 рублей серебром. В пореформенной России государевы подати с одной души «мужескаго полу» составляли 10-12 рублей в год. «Певец народной печали» заплатил за свой «легкий перекус» полторы ставки ежегодного крестьянского налога.
Николай Алексеевич Некрасов не был циничным человеком. Писать стихи о беспросветной нужде простого народа, перемежая пятистопные ямбы c цыпленком божоле, для поэта было нормальным явлением. В юности ему довелось пережить и голод, и бесприютность.
Голод и бесприютность
Николай Некрасов родился 28 ноября 1821 года в украинском городке Немиров, где на то время квартировался полк, в котором служил его отец --поручик Алексей Сергеевич Некрасов.
В 1817 году тридцатилетний офицер сделал предложение Елене Андреевне Закревской — дочери богатого землевладельца Херсонской губернии. Родители посчитали, что малограмотный и брутальный кавалерист — плохая партия для образованной и утонченной девушки, которая знала три языка и хорошо музицировала на клавикордах.
Молодые обвенчались без родительского согласия, но... этот брак не был счастливым. В творчестве будущего поэта образ матери-страдалицы будет рефреном появляться в течение всей жизни.
Когда Николаю Некрасову исполнилось три года, его отец вышел в отставку, и семья переехала в родовое имение Грешнево, которое находилось на почтовом тракте между Ярославлем и Костромой.
Отставной капитан повел разгульную жизнь. В атмосфере тотального самодурства, «барской спеси» и пьяного разврата прошло детство поэта. Семья Некрасовых быстро разрасталась. На свет появилось 13 детей, из которых только трое дожили до преклонных лет.
Бывший офицер третировал не только своих крепостных, от него доставалось жене и детям. Ко всем бытовым неурядицам новоявленных помещиков добавилось пагубное пристрастие отца к картам. Он проиграл крупную сумму денег и заложил имение под грабительский процент «рубль к рублю».
Николай Некрасов позже вспоминал: «Отец вернулся домой утром, в бодром настроении, потрепал меня по голове и задумчиво произнес: „Предки наши, Николя, были богаты. Прапрадед твой проиграл семь тысяч душ, прадед — две, дед — одну, мне ничего не досталось, нечего проигрывать...“. От него крепко пахло вином...».
Финансовые трудности в семье заставляли экономить на всем. У детей не было гувернеров и учителей, а барыня ходила в «немодных платьях». Денег не хватало на всё, кроме... охоты. Охота в имении была самая настоящая — барская.
11 егерей, 8 борзятников и 3 ветеринара обслуживали свору в 120 собак. Все мужское и женское население Грешнева привлекалось на осенние загоны. «Это был семейный промысел, — вспоминал поэт, — за неделю охоты истреблялось до тысячи зайцев и несколько пудов разной птицы: перепелов, куропаток и вальдшнепов. Хозяева и дворня всю зиму ели заячью солонину, а детям готовили узвары и сбитни из натуральной дичи...».
Но охотничьи деликатесы вскоре закончились. В 1832 году одиннадцатилетнего барчука определили в ярославскую гимназию. Учился он плохо и не ладил с преподавателями. В конце концов, просидев за партой пять лет, Некрасов так и не сдал выпускные экзамены. В его университетской анкете указана стандартная причина отсутствия аттестата: «По некрепкому здоровью к испытанию не привлекался».
Поскольку гимназическая наука не пошла впрок будущему поэту, постольку отец решил отправить его в Санкт-Петербург для обучения в кадетский корпус.
Николай Некрасов подошел к решетке Михайловского училища, посмотрел, как на плацу фельдфебели утомляли подростков тупой шагистикой, и... совершил поступок.
Он решил «ослушаться папашу», подав заявку на филологический факультет университета. Однако экзамены вновь провалил и устроился вольнослушателем. Для богемного студента начались суровые будни. Отец лишил сына «всякого вспомоществления».
Николай Некрасов в один день оказался без крыши над головой и без денег. Прилично одетый, он слонялся по улицам, заходил в рестораны, читал газеты, незаметно ел хлеб на столах. Через несколько дней ему удалось снять комнату у отставного солдата за 10 копеек, но и эту сумму молодой человек не всегда мог заплатить. Солдат выгнал его через месяц.
«В это тяжкое время, — позднее вспоминал поэт, — я познакомился с народной кухней. Четыре ржаных сухаря, растворенные в полштофе водки, составляли тюрю, в которую нужно было добавить два куриных яйца и немного соли. Такая еда мне выпадала один раз в два дня... Не брезговал и трактирными помоями...Меня спас наследственный семейный порок — карты. Новомодный преферанс был освоен мною в четыре дня...».
Новомодный преферанс
Для того, чтобы составить партию в преферанс, нужны какие-то стартовые деньги. Некрасов стал давать уроки и печатать небольшие статьи в «Литературном прибавлении к «Русскому инвалиду» и «Литературной газете».
Параллельно сочинял для лубочных издателей различные азбуки и сказки в стихах, писал простенькие водевили для Александринского театра. Он знакомится с Белинским и поступает работать в библиографический отдел журнала «Отечественные записки».
Постепенно у Некрасова появляются кое-какие сбережения. Начинающий литератор покупает себе смокинг из хорошего сукна и становится посетителем недавно открывшегося Английского клуба.
Поэт сумел обуздать наследственную страсть к картам. Он стал первым из трех поколений Некрасовых, кто никогда не проигрывал по-крупному. Все проигрывали, а он отыгрывал. И отыграл очень много.
В автобиографических заметках поэт не без иронии сообщает: «Великая моя благодарность графу Александру Владимировичу Адлербергу. Он много проиграл мне денег в карты».
Генерал-адъютант Адлерберг, министр двора и личный друг императора Александра II, оказался в клубе постоянным карточным партнером Некрасова. За один вечер он проиграл поэту триста восемьдесят тысяч рублей ассигнациями. Эта гигантская сумма позволила заплатить поэту по всем долгам журнала «Современник».
Через месяц литератор выиграл один миллион франков (250 000 рублей серебром) у министра финансов Александра Агеевича Абазы. Он выкупил из залога родовое имение Грешнево и приобрел несколько сот десятин охотничьих угодий в Карабихе.
Следующей жертвой удачливого игрока стал директор императорских театров Андрей Иванович Сабуров, который оставил в карманах поэта 170 000 рублей.
Партнеры по игре объясняли «карточный фарт» Николая Некрасова его «способностью к физиогномике» — узнавать по выражению лица, блефует ли партнер или имеет на руках достойную игровую комбинацию.
Сам поэт незадолго до своей смерти в 1877 году так объяснил причину своего фатального везения: «Не нужно заниматься двумя делами сразу: играть в карты и поглощать стерляжью уху... У Адлерберга в бокале с пуншем отзеркаливался прикуп, а в луковом соусе милого мною Абазы можно было спокойно наблюдать весь расклад до последней карточки...».
Такой прием не считался шулерством. Некрасов играл с опытными партнерами, которые подобных ошибок никогда бы сопернику не простили. Поэт не пил и не ел во время преферанса, в перерывах между пасами он просил перо с чернильницей и рифмовал на клубном меню строчки.
«Присмиревшую музу мою Я и сам неохотно ласкаю... Я последнюю песню пою Для тебя — и тебе посвящаю. Но не будет она веселей, Будет много печальнее прежней, Потому что на сердце темней И в грядущем еще безнадежней...».
***
Николай Некрасов очень много работает. В конце 1846 года он берет в аренду у Петра Плетнева журнал «Современник», основанный еще Пушкиным, а после его закрытия начинает издавать «Отечественные записки».
Поэт превратил свои издания в прибыльные предприятия. Здесь в разное время печатались Иван Тургенев, Иван Гончаров, Александр Герцен, Николай Огарёв, Дмитрий Григорович, Александр Островский, Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский. Он ввёл в русскую литературу Фёдора Достоевского и Льва Толстого.
Постепенно нищая молодость стала далеким воспоминанием. Некрасов живет в роскошной квартире на Обводном канале, у него есть целый штат прислуги и... два повара. «Ресторанная поэзия» сменяется на консервативный лист бумаги за кабинетной конторкой.
Поэт очень много работает. Издательский бизнес сочетается с напряженным творчеством. Николай Алексеевич эмоционально надрывается и болеет. Врачи обнаружили у него рак кишечника — неизлечимый недуг, который на два года приковал его к постели.
Жизнь превратилась в медленную агонию. Некрасова оперировал прибывший из Вены доктор Бильрот, однако хирургическое вмешательство лишь на несколько месяцев продлевает ему жизнь.
Превозмогая боль, поэт пишет одну из своих лучших вещей — «Последние песни».
«Умру я скоро. Жалкое наследство, О родина! оставлю я тебе. Под гнетом роковым провел я детство И молодость — в мучительной борьбе.
Недолгая нас буря укрепляет, Хоть ею мы мгновенно смущены, Но долгая — навеки поселяет В душе привычки робкой тишины».
Анальгетиков в XIX веке, кроме опия, не было, поэтому невыносимую боль Некрасов глушил водкой. «Кроме водки, — вспоминала его последняя жена Зинаида Николаевна, — он ничего не мог кушать. От „Данона“ ему приносили гурьевскую кашу и рыбный корж с икрой. Николай Алексеевич знаком велели ставить блюда подле кровати, смотрели на них и опять просили принести водки...».
Ресторанная лирика революционного демократа тлела две недели. На фирменном бланке от «Данона» осталось четверостишие:
«Друзья мои по тяжкому труду, По Музе гордой и несчастной, Кипящей злобою безгласной! Мою тоску, мою беду, Пою для вас...».
Поэт умер 27 декабря 1877 года, в 8 часов вечера. Похоронили его на Петербургском кладбище.