«Левиафан» — очевидный продюсерский успех Александра Роднянского (совместно с Сергеем Мелькумовым). Копилка международных наград этого фильма только пополняется. А общественно-медийный резонанс в РФ и во всем мире набирает обороты. Как известно, именно с Роднянским связан золотой период украинского телеканала «1+1». Его имя как продюсера и сопродюсера — в титрах популярнейших фильмов «Обитаемый остров», «В субботу», «Елена», «Облачный атлас», «Сталинград», «Город грехов-2», других. В связи с ажиотажем вокруг «Левиафана» в интервью ZN.UA г-н Роднянский рассказал о перспективах проката фильма в РФ и Украине; о возможностях российско-украинского киносотрудничества в теперешний трагический период; о «запретах» на кино (и отдельных артистов), ставших спорными «трендами» — и здесь, и там...
— Александр Ефимович, лента новостей буквально трещит сообщениями о том, что в РФ на уровне некоторых местных властей фильм Звягинцева даже не собираются допускать к прокату... Вообще, возможен ли в принципе широкий прокат этой картины? Есть ли желание у российских федеральных каналов показать «Левиафана» хотя бы в рамках какого-нибудь «Закрытого показа»? И, наконец, проявляют ли интерес украинские дистрибьюторы к этому же кино?
— В России прокат будет. Начинается он 5 февраля, уже совсем скоро. Несмотря на то, что 10 января, накануне церемонии вручения «Золотого Глобуса», фильм «утек» в сеть и вызвал там абсолютный шквал эмоциональных реакций.
Почти полтора миллиона скачиваний за этот короткий период — следствие шквала...
Мы надеемся на то, что в России эта беспрецедентная по накалу дискуссия вызовет дополнительный интерес к фильму.
Что касается проката в Украине — этот вопрос пока не решен. Единственный украинский дистрибьютор, который обращался к нам с предложением, — это «Артхаус Трафик» Дениса Иванова. Но тут, наверное, не стоит скрывать, что лично у меня есть определенные сомнения, связанные с прокатом нашей картины в Украине. Боюсь, что в нынешних обстоятельствах открытого конфликта «Левиафан» может быть воспринят в Украине исключительно как публицистическое высказывание, как еще одно свидетельство «плохой жизни» в России. А «Левиафан» существует на территории искусства и представляет собой авторское размышление о человеческом уделе, о любви, измене и печали, рассказанное на современном российском материале.
Это трагическая история об обычном человеке, противостоящем Системе, и эта история имеет отношение к жизненному опыту людей, живущих в любой точке земного шара. И в Украине в том числе.
О российских федеральных каналах... Пока с их стороны интереса не было.
— Пожалуй, не вспомню за последние лет десять другой картины, из-за которой критики и чиновники готовы грызть друг другу глотки. На самом-то деле, что случилось? Почему такой шквал полемики, восторгов, порою откровенного хамства? На ваш взгляд, эти причины — в художественных особенностях картины или же исключительно в сильной дозе «социокритики», которую и предлагает Звягинцев в своей работе?
— Я думаю, это нельзя разделять. Абсолютно убежден в том, что художественный уровень картины неотъемлемо связан с актуальностью высказывания — с тем, что в фильме существуют герои, которые понятны, судьба которых абсолютно симметрична личным переживаниям огромного количества зрителей.
Понятно, что в нынешних обстоятельствах многие отвыкли от серьезного, неповерхностного, правдивого разговора о главном.
Звягинцев, помимо того, что художник талантливый, глубокий и современный, абсолютно бескомпромиссный. Если он делает картину на современном материале, значит он борется до последнего патрона за абсолютную правду, за невероятную убедительность происходящего.
Именно поэтому многие не слишком искушенные зрители не считывают особый кинематографический язык Звягинцева и его умение делать кинематограф многослойный, способный легко преодолевать временные и географические барьеры.
Мы можем в этом убедиться, посмотрев сегодня «Возвращение» или «Елену». Убежден: то же самое будет с «Левиафаном» — через 20 лет он сохранит свою абсолютную актуальность. Только уйдет публицистический налет, который так заряжает и привлекает зрителей сегодняшних.
Конечно, «Левиафан» — фильм, «проговаривающий» свое время. Но его нельзя рассматривать как социально-критический фильм. Иначе он окажется намного беднее, чем есть на самом деле.
Лишь первые его 40 минут, т.н. первый акт развивается как социальный фильм, а дальше он резко расширяется, переходит на другой этаж — фильма, исследующего психологию героев, ищущего ответы на «большие вопросы» не только в несовершенстве Системы как таковой, не только в наличии коррупции и альянсе церкви и государства, но и внутри самих людей.
В этом сила кинематографа Звягинцева и в этом ключевое преимущество «Левиафана» перед другими, подчас даже весьма сильными, но не более чем социально-критическими фильмами. Именно оно обеспечило победы фильма в Каннах, Лондоне, Мюнхене и десятках других фестивалей. Оно принесло «Золотой Глобус» и номинацию на «Оскар». Оно обусловило прокат фильма в 70 странах...
— Помню, как будучи в Украине, вы неоднократно говорили о своем желании сделать какой-нибудь интересный совместный кинопроект... За прошлый год — перевернулась жизнь. И изменился мир — порою до неузнаваемости. Подобные желания у вас еще остаются? Вообще, они реализуемы сегодня — в контексте теперешней трагедии и вражды? И еще... Ваше мнение о сверхуспешном украинском фильме (исходя только из фестивальных результатов) — это «Племя» Мирослава Слабошпицкого?
— Полагаю, что как раз кинематограф — это единственная возможность поиска взаимопонимания между народами, которые сотни лет делили общую судьбу, а сейчас столкнулись в категорическом конфликте. Необходимы попытки понять других людей даже в этих, столь драматичных, обстоятельствах — иначе все обречено. Поэтому мне кажется необычайно важным производство совместных фильмов, которые бы рассказывали сегодняшние человеческие истории, понятные в обеих странах и сближающие людей.
Важно не только совместное производство, но и показы российских фильмов в Украине, а украинских — в России.
Я говорю о настоящем кино. Том, из которого можно узнать о характере, настроениях, психологии своих соседей. В этом смысле мне радостно, что фильм «Племя» был, хоть и ограниченно, но показан в России...
На мой взгляд, «Племя» — первый украинский фильм последних лет, который благодаря талантливому творческому решению и современному киноязыку легко пересекает национальные границы и гармонично вписывается в международный контекст. Фильмы, живущего много лет вне Украины блистательного Лозницы, я вывожу за скобки. «Племя» — это универсально понимаемая, психологически напряженная картина, блистательно сделанная по форме и соответствующая содержательно тенденциям, торжествующим сегодня в авторском кино. Убедительная метафора жестокого мира, убедительная и беспощадная. В фильме нет желания спекулировать на национальной экзотике или сегодняшней политической трагедии. Это щемяще эмоциональное кино, снятое с непрофессиональными актерами, без единого диалога, но с огромной энергией жизни.
— Теперешние пиар-войны, жесточайшее политическое, мировоззренческое, идеологическое противостояние — как в таком контексте чувствуете себя вы, человек, который много сделал как раз для украинского и кино и телебизнеса, а сейчас делаете для российского? И как изменилась «дорожная карта» уже для российского кинобизнеса за последнее время — с учетом экономических и идеологических обстоятельств?
— Мне бесконечно дискомфортно и больно. Я давно отказался от просмотра российского телевидения, а после нескольких попыток — и украинского. И то, и другое демонстрирует картину мира однобокую, тенденциозную и, самое главное, непереносимо агрессивную.
Надеюсь, что многие понимают: география — это судьба. Страны с самой большой общей границей обречены на поиск общего языка. И мне кажется, единственное разумное действие, которое может предпринять в этих обстоятельствах кинематографист, — это концентрация на собственной профессии, на том, что ты в состоянии сделать достойным и честным образом.
В условиях, когда конфронтационные сюжеты сами собой идут тебе в руки, требует немалого мужества поиск других, более сложных и ответственных решений.
Кинематограф действует не на рациональные, а на эмоциональные рецепторы восприятия. Он по своей природе революционен, а это означает, что великая машина времени и пространства, которая называется кино, позволяет зрителю пережить опыт других людей в течение всего лишь двух часов, испытать эмоциональное потрясение и, возможно, по-иному взглянуть на жизнь собственную.
Вот чем должны заниматься кинематографисты — искать человеческое в подчас несовместимых с человеческой жизнью обстоятельствах.
Что касается российского кино и дорожной карты его развития... Ясно, что в условиях очевидного кризиса единственным регулярным источником финансирования кино остается государство. Телевизионные каналы, ранее неоднократно участвовавшие в производстве фильмов, прекратили эту деятельность. Частные инвесторы, понятное дело, среди множества вариантов инвестиций выбирают точно не кинематограф — в их списке приоритетов он, мягко говоря, не на первом месте. Банки в кризисных обстоятельствах вряд ли будут давать кредиты на производство фильмов, тем более что нематериальные активы (права на фильм) крайне редко принимаются в качестве залога.
Таким образом, остаются свои собственные средства (если вы готовы рисковать) и международная копродукция.
Для меня, как человека уже много лет работающего с прицелом на аудиторию многих стран, именно сочетание этих возможных источников финансирования и производство фильмов, способных преодолевать границы, и является приоритетом.
— Не знаю уместно ли сейчас вас спрашивать об отношении к тем или иным украинским политикам, многих из которых вы знаете лично и очень хорошо... Но, тем не менее, в одном из недавних интервью российским СМИ вы довольно-таки доброжелательно говорили о Петре Порошенко, мол, это едва ли не единственная компромиссная фигура, которая способна разрешить кризисные коллизии... Интересно также ваше мнение о системе «запретов», возникших на некоторые фильмы, сериалы, артистов — как реакция на поддержку частью российского культсоциума аннексии Крыма, а также отдельных провокационных высказываний, выходок, поступков?
— Я знаю несколько человек в политике, к которым лично отношусь с глубоким уважением, к их числу, безусловно, относится Петр Порошенко. Но у меня не вызывает никакой эйфории и доверия то, что происходит сегодня. В конечном счете, я верю в то, о чем размышлял в своих книгах один из мною любимых писателей, киевлянин, кстати, Марк Алданов: революция в любом случае чревата чудовищными и бесконечно болезненными потерями, остановкой человеческого развития. Каким бы ни был трудным эволюционный путь развития, только он позволяет фокусироваться на ежедневном труде, на просвещении и образовании.
Надеюсь, что наступят времена, когда в Украине в качестве людей, влияющих на общественное мнение, т.н. духовных лидеров, будут называть не политиков, а учителей, деятелей искусства, врачей, философов, литераторов. Словом, тех, чья функция дает возможность состоять в оппозиции власти как таковой, любой. Критично к ней относиться, а не требовать от других максимального и полного с ней согласия.
Начинать новую страну с запрета кинофильмов и сериалов, даже объясняя это войной с соседом, мне кажется, неприлично, неэффективно. В силу того, что и сериалы, и фильмы все равно доступны, да и просто нелепо. Запрещать их, на том основании, что в них снимался определенный артист, известный своими враждебными убеждениями, вообще неприемлемо. С таким же успехом можно запретить издание книг Эзры Паунда и Кнута Гамсуна на основании того, что они поддерживали немецких нацистов, или выдающихся классиков, поскольку они были расистами, ксенофобами, антисемитами и т.д. Достаточно вспомнить «Дело Дрейфуса» во Франции, расколовшее интеллектуально-культурное сообщество на два лагеря. Если среди защитников невиновного были Золя и Клемансо, то среди антисемитов был великий Огюст Роден. И это не означает, что скульптуры Родена не должны выставляться в музеях мира, хотя мы не соглашаемся с его убеждениями.
Я, конечно, не сравниваю никого из тех, чьи фильмы и сериалы запретили в Украине, с гениальным Роденом, я говорю о принципе... Не следует позволять себе опускаться до уровня запретов. Не говоря уже о главном — у людей может быть свое мнение!
И если запрещать въезд в страну российским деятелям культуры лишь за лояльность (вынужденную или искреннюю) своему правительству, то произойдет обеднение собственной культурной жизни, ее оскопление. Лучше с этими людьми не соглашаться, спорить, переубеждать — образом новой, успешной, привлекательной Украины...
— Давайте спрошу вас не как продюсера, а как «простого зрителя»: что больше всего трогает, цепляет (именно цепляет и трогает) в «Левиафане» — трансформация мифа, режиссерская конструкция, игра Серебрякова и Вдовиченкова, операторская работа Кричмана?
— Меня больше всего трогает то, что я считал неотъемлемым атрибутом настоящего большого кинематографа. Умение весьма простыми средствами, рассказывая внешне аскетичную, сегодняшнюю историю, говорить о вечном. Когда я чувствую этот космос, то испытываю необычайное волнение.
Это умение свойственно только выдающимся режиссерам. Таковых, наверное, никогда много не бывает, и сегодня, пожалуй, Звягинцев у нас едва ли не единственный.
Он может рассказать историю, понятную любому. Эта история может обмануть своей внешней простотой и стать абсолютно понятной огромному количеству зрителей, не имеющих опыта разгадывания кинематографических ребусов, заставить их переживать, спорить, не соглашаться, возмущаться, писать и подписывать манифесты в защиту или с протестом. Но этот же фильм может волновать самых искушенных зрителей, предлагать им пространство, насыщенное культурными аллюзиями, мифологическими контекстами, новыми смыслами, что и происходит сейчас. Вот это умение больше всего и волнует.