Герои очередного книжного обзора — российский роман Людмилы Улицкой «Зелёный шатёр», бельгийский роман Амели Нотомб «Синяя борода» и украинский сборник эссе Михаила Брыныха «Шидеври світової літератури». Каждая из этих книг является своеобразным оммажем классической литературе.
В «Зелёном шатре» классическая русская литература приобретает значение часового механизма, который приводит в действие сюжет этого романа. В «Синей бороде» предлагается современный «ремейк» на хрестоматийную сказку Шарля Перро. Ну, а «Шидеври світової літератури» — гремучая смесь, написанная то ли для люмпен-книгочеев, то ли для интеллектуалов-гопников, и представляющая из себя нечто вроде «ликбеза на районе».
Сюжет «Зелёного шатра» Улицкой начинается в день смерти Иосифа Сталина, а оканчивается в день смерти Иосифа Бродского. Политические и литературные контексты совпадают в этой книге с таким же несколько абсурдным остроумием, как и имена упомянутых диктатора и поэта.
По своему настроению книга является своего рода поминальным портретом поколения советских диссидентов-шестидесятников. Поколения, в котором, по мнению писательницы, было чрезвычайно много «недовзрослевших людей».
Не случайно за рубежом эта книга по воле писательницы вышла под названием «Имаго». Этот биологический термин означает «недовзрослую» особь, из личинок которой никогда не появятся полноценные особи. Так же и многие герои этого романа застыли в состоянии юношества. Политика и идеологический строй выхолащивали их личную жизнь. Величие эпохи подавляло их рядовое достоинство. А тирания не оставляла места для человечности.
В центре истории — трое друзей, которые знакомятся ещё в средних классах школы. Укрепляются в своей дружбе благодаря общим увлечениям и пристрастиям. Со временем проверяют верность друг другу, выйдя на узкую тропу диссидентства. А в результате разлетаются в разные стороны, не выдержав ударов судьбы. Один улетает за рубеж, другой — в творчество, а третий — на тот свет.
Множество эпизодов в этом романе — аллюзии на хрестоматийные сцены из российской классики. Образ, вынесенный в название романа, «зелёный шатёр», происходит из сна одной из героинь Ольги, которая перед смертью видит практически то же, что мерещилось перед смертью князю Андрею из «Войны и мира». И Ольга, и князь Андрей, оказавшись на грани между жизнью и смертью, вдруг видят всех своих близких и просто знакомых, которые сплошным потоком проходят перед их глазами.
Обилие подобных аллюзий на сцены из русской классики в «Зелёном шатре» может превратить его чтение в разгадывание кроссворда. Оттого на определённом этапе чтения книги перестаёшь следить за сюжетом и сопереживать её персонажам. А лишь расшифровываешь: из какого классического произведения произрастает тот или иной эпизод романа.
Столь рациональное восприятие «Зелёного шатра» может показаться вам циничным и близоруким. Но попробуйте пропустить через сердце описанные в нём страдания и, уверен, не дойдёте и до середины, как не выдержите и попытаетесь отыскать иной способ интерпретировать его сюжет. Ведь находиться под кипящей струёй эмоций и переживаний, которая обжигает вас буквально в каждой сцене романа, — невозможно.
В конце XVII века Шарль Перро водрузил французскую народную сказку «Синяя борода» на постамент классической литературы. Существует и английский вариант этой сказки, который несколько отличается от известного всем сюжета. Споры о том, какой из этих двух вариантов исконный, — одно из проявлений противостояния французской и британской культур.
С недавнего времени появилась и бельгийская интерпретация «Синей бороды», которую написала Амели Нотомб. Сюжет в этом романе перенесён в наше время. Имя главной героини изменено на Сатурнину и приходит она в дом маньяка-женоненавистника в качестве квартиросъёмщицы, а не в супруги-невольницы.
Мастерство Нотомб лишний раз заслуживает сдержанных аплодисментов — настолько точно и без потерь перенесён старинный сюжет в обстоятельства современного мира. Эта повесть напоминает импровизацию маститого джазмена на классический «стандарт». Стиль в этой книге преобладает над содержанием. А малозначительные в первоисточнике эпизоды неожиданно развиваются до масштаба ключевых сцен.
Высоколобым энциклопедистам эта книга даст повод перешерстить множество словарей. Сорта шампанского, цветовая гамма женских платьев, изысканные блюда, имена персонажей… От всех этих мелочей книга трещит по швам. И под каждой из них кроется аккуратно вплетённый писательницей подтекст. Так что классический сюжет старофранцузской/британской сказки здесь — не более, чем поле для интеллектуального остроумия.
Эта перенасыщенность аллюзиями и символами стала причиной большого резонанса книги в кругах литературных критиков. Одни из них насмехались над романом Нотомб. Другие же писали положительные отзывы, в которых чувствуется улыбка приятного послевкусия. Но ни гнева, ни восторга этот роман не вызвал ни у кого. Как и к другим произведениям Нотомб, к «Синей бороде» сформировалось весьма сдержанное отношение.
Возможно причина тому — в чрезвычайной, даже аномальной творческой плодовитости писательницы. За последние 22 года Нотомб опубликовала больше 20 романов и повестей. Однако это лишь треть всего, что она пишет. Печатая не более чем по одному роману в год, она отправляет всё не удостоившееся публикации в стол. Так что многие прекрасно понимают, что шедевры в столь бешеном ритме творчества рождаются крайне редко. Шедевром не назовёшь и «Синюю бороду» известной бельгийки.
Книга «Шидеври світової літератури» состоит из 13 эссе о знаковых произведениях мировой литературы, написанных Михаилом Брыныхом в остроумно-босяцком стиле. Языком гопника с района (в котором, однако, по понятным причинам, отсутствуют маты), писатель рассказывает о важности таких романов, как «Шум и ярость» Фолкнера, «Моби Дик» Мелвилла, «Посторонний» Камю и др.
«Дорогий читатіль! Перед тобою вилязгують на сквозняку громадні двері, за якими — кладовка світового інтилєкта, величі, всякого духовного надбання, що без нього не буває ні культури, ні людини…» — начинает свою книгу Брыных. Именно таким языком и рассказывается о достоинствах тринадцати «самих крутих шедеврів, написаних на цій планеті, поки вона вражалась».
К такому стилю письма привыкаешь не сразу. При чтении первого эссе этот язык забавляет. Но уже во втором — начинает раздражать. Затем к остроумию Брыныха привыкаешь.
Дмитрий Быков в своём «Календаре», о котором рассказывалось в предыдущем книжном обзоре, очерчивает похожую карту имён и произведений, по которым путешествовал каждый начитанный интеллектуал.
Но там, где у Быкова вдумчивый анализ, у Брыныха — легковесное подшучивание. Там, где Быков распахивает перед читателем своё авторское мнение о том или ином произведении, Брыных восхищается или поверхностно подсмеивается. Если за каждым эссе Быкова чувствуется монументальный пафос культуролога, то эссе Брыныха зачастую сводится к простецкому «ликбезу на районе».
И, тем не менее, во время чтения сборника «Шидеврів…» неоднократно ловишь себя на мысли, что в современной украинской литературе было бы значительно меньше слабых произведений, если бы новое поколение писателей занималось не своим зачастую нелепым творчеством, а подобным просветительством-по-Брыныху.
Ведь очертить собственное интеллектуальное пространство — это ещё не гарантия того, что можно позволить себе заниматься творчеством. А многие из молодых людей, считающих себя сегодня украинскими писателями, думают, что достаточно лишь ознакомиться с рядом хрестоматийных произведений мировой литературы, — и сразу же писать что-то своё.
В качестве подобного Брыныху советника многие писатели смотрелись бы намного гармоничнее, чем в качестве самостоятельных творцов. Ведь по соседству даже с упомянутыми в «Шидеврах…» писателями они зачастую не претендуют даже на то, чтобы служить их тенью.
В начале 90-х преподаватели университетов и научные работники, оставшись без работы, нередко оказывались на базарах, распродавая свои домашние библиотеки. Таким образом, интеллектуальные драгоценности стихийно расходились по рукам, никогда ранее не прикасавшимся ни к чему подобному. После прочтения «Шидеврів світової літератури» остаётся тусклая надежда на то, что посеянные когда-то таким образом зерна знаний всё же проросли. В конце-то концов, если интеллектуалы иногда становятся гопниками, то, справедливости ради, должен иметь место и обратный процесс: из гопника — в книгочеи…