Почему интеллигенция никогда не оценит диктатора-спасителя

Людям свойственно верить в «Суд истории». Злодеи посрамлены, герои воспеты на страницах учебников и в песнях народных. Всем сестрам роздано по серьгам, и справедливость торжествует. Но на практике так бывает редко. Суд истории затруднителен, в том числе и потому, что он основан на событиях только реальной истории. Мы знаем, как было в действительности, но вот знание о том, как могло бы быть, остается для смертного недоступным. Все не бесспорно бывает даже в тех редких случаях, когда альтернатива кажется столь же очевидной, как и историческая реальность.

В 1940-е годы прошлого века по стечению обстоятельств Корейский полуостров стал объектом уникального исторического эксперимента. Страна была разделена на две части, причем раздел этот был совершенно искусственным — линию раздела, не имевшую никакого отношения ни к географическим, ни к историческим, ни к экономическим реалиям полуострова, провели в крайней спешке два полковника.

На Севере возникла система, которая была поначалу во многом скопирована с Советского Союза сталинских времен. В последующие десятилетия эта система была изменена в сторону большего ужесточения. На Юге появилась типичная для Восточной Азии «диктатура развития», которая сделала ставку на рыночную экономику (впрочем, с большой долей государственного вмешательства и «ручного управления»). В свой срок диктатуру сменила многопартийная либеральная демократия.

Исторически на момент раздела страны на Севере было сосредоточено 80–90% всех производственных мощностей современной промышленности, а Юг, напротив, был отсталым аграрным районом. С момента раздела страны прошло 68 лет — примерный срок человеческой жизни (на Севере, на Юге средняя продолжительность жизни составляет 81 год). На протяжении этого времени Юг, как и другие восточноазиатские «диктатуры развития», постоянно бил мировые рекорды по части темпов экономического роста. На Севере после краткого рывка пятидесятых, вызванного массовой мобилизацией ресурсов и рабочей силы, наступила экономическая стагнация, так что экономика могла как-то функционировать только благодаря советской помощи. Прекращение этой помощи в начале 1990-х вызвало крах северокорейской экономики, голод, обвальную деиндустриализацию.

Юг превратился в промышленного гиганта, а Север прозябает в нищете. Если верить оптимистам, то разрыв между Севером и Югом по уровню дохода на душу населения — двенадцатикратный. Если же верить пессимистам, то гораздо больше. Впрочем, даже если правы оптимисты, все равно речь идет о самом большом в мире разрыве между двумя странами, которые имеют общую сухопутную границу.

При этом сами южане отлично знают про этот разрыв — и это, кстати сказать, одна из причин того, что они все меньше стремятся к объединению с Севером. До начала 1990-х в Южной Корее, особенно среди студенчества и интеллигенции, было немало левых радикалов, многие из которых верили тем красивым картинкам, что рисовала северокорейская пропаганда: улыбающиеся ударники труда, радостные толпы на демонстрациях в честь Вождя-Отца и Руководителя-Сына, роскошные квартиры, которые только что выдали образцовым сталеварам. Но этот железный занавес развалился в конце 1990-х, когда сотни тысяч северокорейских беженцев, спасаясь от голода, ушли в Китай (тогда Северная Корея действительно голодала). Контакты с ними нанесли тяжелейший удар по иллюзиям южнокорейских крайних левых, так что теперь даже они открещиваются от идеологической близости с Пхеньяном, заявляя, что там, дескать, то ли социализма вовсе не было, то ли был, но не тот, неправильный социализм.

Казалось бы, в этих условиях жители Юга должны быть преисполнены глубокой благодарности к архитекторам «корейского экономического чуда» — генералу Пак Чжон Хи и его сановникам. Памятники им должны стоять на площадях южнокорейских городов, а посвященные им музеи должны стать объектами массового паломничества. Действительно, мало когда в истории триумф одного из соперничающих альтернативных проектов будущего был таким полным и наглядным.

Но это не так. Памятников Пак Чжон Хи в Южной Корее как-то не наблюдается (если не считать памятника на родине, где имеется и музей). Генерал-президент пользуется большой популярностью в простом народе, но большинство интеллигенции относится к нему негативно. Даже для тех, кто нехотя признает его заслуги в деле превращения Кореи в развитую промышленную державу, Пак и его режим являются «необходимым злом» — с ощутимым ударением на второе слово. Впрочем, едва ли не большинство южнокорейской интеллигенции заслуг Пак Чжон Хи в принципе не признает. Для них он не спаситель страны от чучхейского социализма и отец экономического чуда, а, напротив, злой гений Кореи, который не дал ей превратиться в демократическую державу еще в 1960 году. При этом, понятно, не ставится вопрос о том, насколько возможной и стабильной была бы демократия в стране, которая по уровню доходов уступала Нигерии и Папуа — Новой Гвинее.

Особое возмущение вызывают те мероприятия Пака, которые были направлены на борьбу с угрозой с Севера. Угрозой вполне реальной в те времена — в конце 1960-х Пхеньян безуспешно попытался даже начать в отдаленных районах Южной Кореи партизанское движение по вьетнамскому образцу. В политкорректном Сеуле принято считать, что генерал Пак всего лишь использовал разговоры об угрозе для того, чтобы укрепить свою власть и подавить оппозицию. Что же, подобные вещи тоже имели место. Но показательно, что симпатии южнокорейских интеллигентов распространяются и на тех оппозиционеров, которые не скрывали своего желания устроить жизнь в Южной Корее по образцу Севера. Хотя, казалось бы, всем понятно, какая печальная судьба при таком повороте событий ожидала бы самих сеульских либералов.

Однако именно в сослагательном наклонении и кроется основная проблема. Разговоры о том, к чему могла бы привести победа противников Пак Чжон Хи, неизбежно ведутся в этом самом наклонении. С другой стороны, дела самого генерала Пака более чем реальны и хорошо известны — и многие из них выглядят не слишком приятно для современного демократического сознания: жесткая цензура СМИ, расстрельные приговоры или продолжительные тюремные сроки за сотрудничество с Севером, жесткое подавление рабочего движения и многое другое.

Да, можно утверждать, что иными методами в условиях вялотекущей гражданской войны действовать было нельзя — но это утверждение (возможно, и верное) остается недоказуемым в принципе. Да, можно сказать, что число жертв Пак Чжон Хи измерялось максимум тысячами, а число жертв его противников, если бы они взяли власть, исчислялось бы десятками и сотнями тысяч — как показывает печальный опыт Северной Кореи времен Ким Ир Сена. Но и это утверждение сформулировано в том же сослагательном наклонении.

Нет сомнений, что противники генерала в своей массе действительно были самоотверженными и цельными людьми, которые руководствовались высокими принципами, — они жили в 1960-е и 1970-е, когда исход соревнования Севера и Юга был еще неясен, и вполне понятно, что не за деньги эти люди шли служить Ким Ир Сену. Поэтому именно они, погибшие в тюрьмах и убитые во время контрпартизанских акций, стали жертвами в глазах южнокорейского интеллигента. Его мало волнует то обстоятельство, что многие из этих жертв в действительности не более чем неудачливые кандидаты в куда более свирепые диктаторы. Они ведь не успели получить ту власть, которая позволяла бы им убивать и сгибать в бараний рог, попутно ломая экономику и ввергая страну в полную нищету. Поэтому для большинства южнокорейских либеральных интеллигентов национал-сталинисты и пхеньянские агенты 1960-х — это мученики государственной машины, к которой либерал относится с инстинктивным недоверием. Все остальное — сослагательное наклонение.

Вопреки распространенному мнению историю далеко не всегда пишут победители. Победителей судят, и может оказаться, что светлая память сохранится о проигравшей стороне. По крайней мере тогда, когда речь идет о гражданских войнах и внутренних конфликтах. О чем-то подобном на европейском материале писал недавно Александр Баунов. Порою кажется, что с точки зрения исторической памяти самое выигрышное место в таком конфликте — место проигравшего.