Кто-то нас назвал политической «ВИА Грой», улыбается Людмила Леонтьевна. Держится за спину. Я на больничном, объясняет. После нападения в Харькове травма грудины и поясничного отдела. Надо лечиться уколы, таблетки.
Встречаемся в офисе Денисовой в Доме писателей на столичной ул. Банковой рядом с Администрацией президента. Говорим по-русски.
Какие впечатления от посещений Юлии Тимошенко?
Чтобы попасть к ней, в больнице прошли три поста. На первом стоят мужчины. За дверью решетки. За ними рамка металлоискателя. Полностью осматривают. С собой позволили взять только удостоверения депутата. Следующий пост. Опять магнитом провели, опять решетки, опять рамка. После меня все это проходила Татьяна Слюз. Она мерзнет и надела двое штанов. Так вот на вторых были внизу металлические черные мозаики. Заставили оставить или оторвать. И носки вторые заставили оставить. Она их для себя надела, а ей объясняют: «нельзя ничего передавать заключенной, надо оставлять».
И вот когда прошли эти посты, понимаем: Юлия Владимировна уже слышит, что мы на месте. Она подошла к матовому окну на дверях, ничего не видно, только силуэты. Руки на стекло положила, скребется. Так мы носы прижали к ним. Наконец надзиратели впустили. Видим: Юля сидит на ходунках, маленькая, руки протянула нам навстречу. И здесь мы уже ее зажали, обнимались, целовались, плакали.
Кто первый заговорил?
Было столько эмоций, что невозможно разобраться. Она села возле маленького столика, отставила свои ходунки, потом я, рядом Шура (Кужель. «ГПУ») и Слюз. И Юлия Владимировна расцеловывает, приговаривает: «Ой ты куколка моя». Сразу спрашивает: «Ну как я выгляжу?». Говорю: «Юля, честно говоря, я думала, что хуже». Она рассказывает: «Мама передает творожок, а я все на лицо, масочки делаю». Ей есть особенно ничего нельзя: от свежих фруктов и овощей начинаются проблемы, от воды отекает. На обед заваренные семена льна.
Она была накрашена?
Какая накрашенная?! Там не дают часто и голову помыть. Юлия Владимировна резинкой под греческий стиль закалывается. Косичку французским колоском плетет набок. Одета в футболку, пиджачок, джинсы и, конечно, на каблуках. Потому что у нее уже спина так построена под них, что иначе не может. Только хуже травма будет, если с каблуков сойдет.
О чем вы говорили?
Мы ей рассказали, что перед тем, как прибыть к ней, заехали в Качановскую колонию. На что она: «Ой, там такие девочки несчастные, так много работают. Надо продумать новый закон о труде». Юля, как всегда: все вокруг лапушки, врач здесь замечательный, девушки-охранники замечательные всех их надо пожалеть. Я ее знаю с 1998 года, и она всегда была мамой для всех.
Обсуждали, что Бог послал ей такие испытания. Не слишком ли это дорогая цена? Но у каждого потом награда по кресту. Чем тяжелее крест несешь, тем больше получаешь. Говорили, почему она сидит. Юля определила, что это случилось по двум причинам. Первое: мы не победили на президентских выборах и Бог ее сюда отвел, чтобы приберечь. Потому что мы бы все равно не реализовали надежды тех людей, которые голосовали за Партию регионов. Мы бы пытались, но экономическая ситуация в стране слишком сложна. Второе: она говорит, что не знала эту часть жизни людей, должна ее понять изнутри.
Смеялись, когда вспоминали свою работу в правительстве. Она мне звонила в три ночи и спрашивала: «Что делаешь?», а я ей: «А ты что?». Таких, кто до трех-четырех утра был на работе, потом ехал сменить костюм и опять возвращались на работу, было мало.
Говорили о личном. Сказала мне: «Как хорошо, что у тебя есть внук. Я тоже хочу внука». Обсуждали, как ее Женя изменилась. Когда Юля шла в тюрьму, то оставила ребенка, а теперь Женя взрослая женщина, политик, защищает мать на международном уровне.
Людмила Леонтьевна несколько секунд мигает глазами, чтобы не заплакать. Поправляет очки.
У нее температура тела не поднимается выше за 35,4. Гипоксия (кислородное голодание. «ГПУ»). Она постоянно трет правую ногу, не ступает на нее. Но Юля сильна духом, ее не сломали. Сказала: «У меня состоялась переоценка ценностей. Я думаю, что недолюбила, недообнимала, недоцеловала, недозвонила, чего-то недосказала маме и теперь об этом жалею. Но я обязательно это исправлю».
Откуда она берет силы?
Она умеет прощать людей, не держит обид. Мы же и о Королевской говорили. Юля сказала, что ее просили выступить и оценить эту измену. Она ответила: «Это не мой уровень. Избиратели сами показали, что не поверили ей. Люди чувствуют, когда их не любят».
Что Тимошенко говорит по поводу своего выхода на свободу?
Уверена, что будет участвовать в президентских выборах 2015 года.
О чем вас просила?
Передать, что всех любит и всем благодарна.
Анекдоты рассказывала?
Конечно. Главный анекдот: «Вот сижу с конем, в горящей избе, где же та баба?» Это как раз о ней. Такая ситуация у нас сейчас все сидят с конями, в пылающих хатах, а где же та баба? В тюрьме.
На что-то жаловалась?
Ни на что. Она полностью в курсе всего. Знает, что происходит во фракции, в партии, в Верховной Раде. Ей интернет весь распечатывают, смотрит новости.
Как вы питались?
Что Юлия Владимировна ест то и нам предлагала. Сухарики преимущественно. Мама выпекает ей хлеб и из него делает сухарики. Какая-то у нее кашка там, на обед семена. А на ужин четыре кусочка хлеба, мы их по-братски разделили с чаем, и на этом все закончилось.
Как спали? Тюремщики говорили, что вам передали одеяла.
Где там?! Юлия Владимировна отдала нам свой плед и маленькое одеяло, которым укрывалась. Как она сама была, непонятно, но невозможно же ей сказать «нет».
На следующий день Юля предложила нам в душ по очереди сходить. Но как только мы собрались, воду отключили везде в душе, туалете. Еще и окно в душевой, где спит Юлия Владимировна, закрыли.
Смотрели помещения, предоставленные Тимошенко?
Нас повели по территории, а Юля на ходунках присела на пороге, чтобы ее не закрыли. Пришли в жилую комнату две кровати, двое окон. На проветривание открываются вот столечко, показывает на пальцах сантиметр-два. Также в комнате три нескрытые камеры. Снимают и днем, и ночью. Розетки не работают. Понятно в каждой жучки.
Здесь же туалет. Открываем туда двери, включаем свет и зажигаются на потолке красные огоньки, как пожарная сигнализация. Это камера видеонаблюдения. Юлия Владимировна сразу всю эту систему разгадала. Камера в туалете включается тогда, когда включаешь свет. Поэтому она без света туда ходила. Рядом умывальник. Но воду там давно отключили. Когда к Тимошенко приходили защитники, то, чтобы никто не подслушивал разговоры, она эту воду включала. Это поняли и перекрыли кран.
К душевой надо идти по коридору. Здесь еще две камеры. Их никто не скрывает. Зашли в душевую, где в последнее время ночует Юлия Владимировна. Тюремщики говорили, что там
К Юлии Владимировне мы вернулись в полном шоке. Это же просто «Дом-2 по-украински». В комнате свиданий так же красная крапинка камеры. Так мы когда разговаривали: в одно ухо она мне кричит, а я стучу по столу. Потом я ей что-то говорю, а она стучит. А Кужель и Слюз поют. Что только они не пели щедривки, колядки и все подряд. Мы приняли решение остаться. Уже под вечер приходит начальник с видеокамерой. Полный, в летних босоножках. Шура бросилась сразу, стала забирать камеру. В конечном итоге ее таки убрали. Этот начальник захотел что-то нам зачитать с факсовой бумажки. В конечном итоге мы его выдворили.
Как вас убрали из помещения?
Мы еще вечером понимали, что они готовятся. Но так устали, что решили раньше лечь спать.
В четыре утра говорю Шуре: «Надо выйти в туалет и выяснить, какая там обстановка». Тарабаним. Нам открывают, говорят: «Вас вести некуда. Сейчас будем советоваться». Закрывают и никакой реакции. Опять тарабаним. Уже выходим в коридор. Они нас сдерживают. Я говорю: «Если не пускаете в туалет, то мы сейчас здесь все наделаем». Они идут советоваться дальше. Мы просимся туда, где мониторинговая комната. Нет, отвечают, не можем. Я говорю: «Хорошо. Тогда мы сейчас делаем здесь на полу. Шура, снимай штаны». Они нам: «Нет-нет, мы сейчас пойдем узнаем». Идет девушка в мониторинговую комнату. Я за ней. А там видно силуэт этого начальника. В конечном итоге нас повели в палату Тимошенко.
Когда вернулись, было почти пять часов утра. Легли. Без обуви, конечно. И слушаем ничего не происходит. Потом бах! двери отворяются: «Именем закона Украины!» Я им свое удостоверение. Какой-то мужик пробирается сзади, оттесняет нас. Там темно. Ничего не видно. Только помню, как Шуру схватили. Понимаю, что и меня поднимают. Как они там появились черт их знает. Я даже не видела, где Слюз. Все в катавасии. Как нам потом сказали они готовились к этому 5 часов. В комнате такого же размера, приблизительно с такими же тетками. Тренировались, чтобы быстро нас вынести.
Я вырвалась, упала. Они тут же меня подхватили. Запомнила только одного мужчину, который меня взял за икры и так выносил. Еще один держал под локти сзади. Какими я только словами не кричала! Нас как раз несли мимо душевой, мимо того окошка, где Юля закрыта. Она: «Де-во-чки! Девочки»! и руками в окно бахает. Мы ей в ответ: «Юля, держись!». Не помню, как нас пронесли через реанимацию, все посты. Поняла, что нас выбросили, когда была уже на коленях на лестнице. Мы трое босые, в расстегнутой одежде. Поднимаю голову, а там все синее от милиционеров. «Где наша обувь?» кричу. Отворяются двери и через головы милиционеров летят наши ботинки. Рассматриваюсь по сторонам, вижу лежит мое пальто, пиджак, сумки. Все было выброшено загодя.